| ||
|
В великом и благородном энтузиазме, охватившем всю Россию и который как огонь сжигает теперь все нечистое, застоявшееся и гнилое в русском человеке и обществе, — нужно, чтобы не был обойден заботою и вниманием всякий, кто в этом нуждается. Совершенно случайно мне привелось быть свидетелем при разговоре отъезжающего на Дальний Восток доктора: — Еду спешно, бросая и дела домашние, и семью. Служба не терпит. Через два дня — в вагон, и вот вам новый адрес для высылки мне журнала. Записывающая адрес конторщица, по всеобщему теперь интересу к отъезжающим, осведомилась о подробностях условий отъезда. — Жалованье на Востоке двойное, но ведь и дороговизна предметов потребления там двойная. Лимон стоит чуть не полтинник, и в той же цене сахар. Повышенное жалованье не есть награждение за особый труд командировки, а только рассчитано пропорционально увеличению цен и покроет их. Доктор, само собою, нисколько не жаловался и был в том приподнятом настроении, которое для зрителя представляется почти веселостью. — Ну, ничего. Отслужите. Вернетесь, — проговорила конторщица, подавая квитанцию. — Не непременно. На лице спрашивающей выразилось недоумение. Он объяснил: — Конечно, в докторов не стреляют, хотя они находятся очень близко от огня. Но все же доктора и сестры милосердия едут не только на труд, лишения, но и на большой риск жизнью. Вы забываете огромное развитие болезней и смертности в районе военных действий и что от тифа и прочих болезней армия обычно теряет столько же, сколько от неприятельского оружия. Недоедание, холодная или сырая постель, простуда, всяческое питье, конечно, непрокипяченной воды, бессонница, адская работа, выпадающая на дни, недели и даже месяцы, — все сламливает хрупкие силы человека, особенно уже ставшего в регулярные условия жизни и привыкшего к ним. Болеют от гнилой атмосферы лазарета, от заражения при операции, от изнеможения сил. А зрелище войны и действие его на нервы? Никто, даже и сами солдаты, не видят войны с той особенной и ужасной стороны, как ее видит доктор. У всех есть песня и барабан. Один доктор слышит только стоны и видит только умирающих. Эта картина перед ним без перемен. И многие ли нервы это вынесут? Мы оперируем. Но и у оператора внутри душа, а не пар. И врач сваливается, начиная галлюцинировать в каком-нибудь гнилом тифе. Нас очень много мрет на войне, и лавры за храбрость ей-ей принадлежат не одному солдату. И он кланялся и уже выходил из "конторки". — Еще одна минута. Как же вы едете на войну, один? с семьей? — Семья остается здесь. Жена и двое детей. — На какие же средства они будут жить? — Казна особо выдает остающейся семье командируемого 26 руб. на пропитание. — Двадцать шесть рублей?! Доктор сконфузился. — Знаете, мы все должны жертвовать. И, напр., военный врач, между прочим, жертвует и семьей, ее действительно трудным положением во время командировки отца и мужа. Казне тоже не треснуть. Она дает, что может. Вот разговор, который я выслушал совершенно случайно, едва ли даже замеченный говорившими. Но я не считаю излишним, чтобы общество узнало об этом. Все теперь трудятся. Заготавливают теплое. Деньги льются щедрою рекою. Внимание всех сосредоточено на едущих на Восток. Но вспомним и тех, кто остается здесь и чье сердце связано с едущими не общим национальным чувством, а личною, исключительною, кровною связью. Эти оставшиеся не только думают об отъехавших особенно крепкою думою, пекутся особенно горячею заботою, но очень часто слезы разлуки у них мешаются с слезною заботою о куске хлеба для себя, для детей. Вот мне и кажется, что общество не могло бы глубже и деликатнее выразить горячее свое участие к едущим, как через заботу об оставшихся. На 26 руб., конечно, невозможно в Петербурге существование. Семья разделившаяся (Петербург и Владивосток) вообще расходует гораздо более, чем до разделения. Тут все может помочь, не только деньги, но и простое знакомство. Может помочь приискание занятия, дача места службы если не "соломенной вдове", то ее сестре, свояченице, живущей при ней; можно помочь квартирою, — ну, напр., какою-нибудь квартирою в казенном пустующем месте. Впрочем, пусть подумают люди, более меня опытные, и не посетуют, если собственные мои предположения окажутся неосуществимыми. Важен толчок, а не форма его осуществления. Впервые опубликовано: Новое Время. 1904. 10 февр. № 10034.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|