В.В. Розанов
Шалун нашей прессы

...После этого Ноздрёв повел Павла Ивановича на двор и показал ему прекрасные конюшни, в которых, по его словам, стояли еще третьего дня дорогие лошади...
Гоголь

Хотел и защищать, и пожурить своего полуприятеля, С.Ф. Шарапова, хотел для оправдания его в неприятных подозрениях, какие еще минувшим летом стали высказываться, дать целую «характеристику» его пера, темперамента, заслуг, достоинств и, конечно, маленьких недостатков. Но только вспомнил приведенный эпиграф из Гоголя и махнул рукой. «Ну, его»... К «борьбе» его с г. Витте имею сделать только маленькую ремарку. И представить себе нельзя, чтобы С.Ф. Шарапов выступил с критикою финансовой системы Н.X. Бунге. Нельзя представить себе, чтобы Бунге стал «защищаться», хотя бы косвенно и отдаленно, от ученой «критики» издателя «Сугробов». Изящный теоретик просто сказал бы: «Мальчик, сядьте на вашу парту». Этим я хочу указать, что наша финансовая политика сейчас отличается значительным эмпиризмом. Вот эта-то почва эмпиризма и дозволила С.Ф. Шарапову развернуть во всем блеске свои «теоретические познания», блеснуть таким академизмом, который во всяком случае заставил думать о себе, считаться с собою эмпириков нашей денежной системы. Но весь спор этот, для меня не понятный и даже не интересный, я оставляю в стороне, имея к С.Ф. Шарапову некоторую докуку, частью личного, частью даже общественного характера. Дело в том, что я имею пожаловаться обществу и всему orbi scriptorium [пишущий мир (лат.)] на факт или на насилие, которому подвергся со стороны этого, безусловно, честного человека, не могущего уже потому запачкать руки в чужих деньгах (подозрения о нем), что это во всяком случае пошатнуло бы бронзовый ему монумент в Москве, имеющий некогда воздвигнуться между Кремлем и Обжорным рядом, — на который посматривая или который прозирая в будущем, он пишет каждую строку своих «Сугробов». Мог ли бы Агамемнон украсть курицу? Психологически невозможно. Поэтому С.Ф. Шарапов, продолжающий линию Хомякова, Самарина, Аксакова. Скобелева, а отдаленно — Минина и летописца Нестора, и бывший уже даровитым мальчиком, когда еще бегал с корректурами «Руси» и «Современных Известий», и тогда же из них набирался «духу» и сведений, — должен быть каждым рассудительным человеком мыслим не иначе как «рыцарь без страха и упрека». С этой стороны дело должно быть кончено и отрезано. Я могу представить его в виде юнейшего из братьев Иосифа, Вениамина, которому, как вы помните, в мешок хлеба подложили золотую Фараонову чашу. Но сказать, чтобы этот Вениамин нашей литературы «украл чашу» — представляет умственный позор говорящего. Вот отчего я не говорю о деле, которое сейчас изложу, что он «похитил у меня чужой и для меня ценный литературный материал», — а просто, как рыцарь-насильник, «veni, vidi, vici» [«пришел, увидел, победил» (лат.)]. В пору еще издания «Русского Труда» я передал ему пачку рассуждений на религиозные темы, изложенные в частных ко мне письмах г. Г.П. Енишерловым, с предложением их напечатать. Письма эти местами переходили в целые трактаты, включая в себя, некоторые, листочков по 20 малого почтового формата. Они представляют не только высокий литературно-философский интерес, будучи, для меня по крайней мере, во многом новыми, но и для самого г. Енишерлова, очень мало и неудачно печатавшегося в нашей журналистике, имеют всю ценность, может быть, лучшего литературного труда. С.Ф. Шарапов не напечатал их ни в «Русском Труде», ни в последующих «Оттепелях», «Слякоти» и «Дожде», которые он издавал. И письменно, и при редких встречах устно, я просил его вернуть их мне. Он говорил, что куда-то их запрятал, не может найти, и наконец, объявил, что обязанность его вернуть мне эти письма ни на чем не основана и ни из чего не вытекает, так как он в «Сугробах» и «Оттепелях» хвалил Г.П. Енишерлова и тот его, по всему вероятию, любит и не менее желает, чтобы их напечатал он, Шарапов, а не я, Розанов. Меня это смутило и несколько возмутило, ибо письма были слишком частного и личного характера, и мне казалось, что даже Г.П. Енишерлов не может их изъять у меня и передать Шарапову. Зная г. Енишерлова как человека совершенно другого типа и склада ума, нежели С.Ф. Ш-в, я был вполне уверен, что и он понимает невозможность изъятия корреспонденции из рук адресата. Поэтому я написал ему, чтобы он высказал одновременно в письмах ко мне и Шарапову свою юридическую волю касательно принадлежности писем. Немедленно ответил он мне следующим письмом:

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!
На запрос Ваш о разрешении напечатать некоторые выдержки из частной моей с Вами переписки, прошу Вас позволить мне еще раз Вам напомнить, что переписку эту, вдохновленную Вашими статьями, я считаю Вашею полною собственностью (курсив Г.П. Е-ва. — В.Р.), которою Вы можете неограниченно распоряжаться после моей смерти; при жизни же моей я не желал бы видеть что-либо в печати из писанного мною в моих частных письмах, так как не вполне еще утратил надежду обработать эти темы для печати более обстоятельно и научно, почему и нахожу появление в печати отрывочных набросков этих тем несвоевременным и вредным.
С истинным и глубоким уважением Георгий Енишерлов.
В.В. Розанову.

Из подписи под письмом: «В.В. Розанову» можно видеть, что это — дублет другого такого же письма, с подписью «С.Ф. Шарапову», — как это я и просил своего корреспондента сделать. Но и никакого результата не последовало: С.Ф. Шарапов не возвращал мне писем. Вместо этого, он прислал мне пачку каких-то литографированных листов со своими рассуждениями о финансах, которые, предположительно, я должен был прочесть. Так как я никогда не читал и печатных трудов моего приятеля, зная его за друга Скобелева и Агамемнона, то и написал ему, наконец, резкое письмо, где с досады передал, кстати, о том, как целый вагон дачной публики, держа его «Оттепель» в руках, кричал, что он «снюхался» и «взял взятку» и «больше не патриот». «И сколько я вас, С.Ф., ни защищал, ничего не мог сделать». Событие я преувеличил, ибо разговор хотя действительно был в вагоне, но маленький, и все забыли о Шарапове, как только подъехали к буфету с пирожками. Просто С.Ф. меня замучил, ибо страстное мое желание вернуть драгоценнейшую переписку, встречало со стороны его очевидное нежелание возвратить и еще со ссылкою на такой казус, что он ее «затерял», «засунул». В ответном своем письме (мною тщательно хранимом) С.Ф. Шарапов, наконец, прямо сознался, что искомая и оспариваемая корреспонденция у него находится налицо, не потеряна. Письмо было исполнено, кроме того, разных живописных подробностей, которые, с очевидностью, освобождают нашего Вениамина от подозрения: «Мог ли он взять Фараонову чашу», если даже она и очутилась в его мешке.

Но, при всем удовольствии от зрелища невинности и необыкновенных «успехов» С.Ф., мне-то было так же грустно, как Чичикову, когда ему показывали лошадей Ноздрёва, т.е. конюшни, в которых когда-то стояли прекрасные лошади, но не подъезжала ни бричка, не входил никакой знакомый, между тем как друг и хозяин уже раскуривал знаменитый черешневый чубук. Покупателя мертвых душ от дружеского чубука Гоголь спас исправником; я, соответственно более либеральным временам, предпочитаю обратиться к обществу и «братьям-писателям». Жалоба моя к ним начинается с конца рассказа, состоящего, как, конечно, догадывается читатель, с того, что я так и не получил корреспонденции Г.П. Енишерлова, во-1-х, найденной С.Ф. Ш-вым, и во-2-х, отданной именно в мое распоряжение самим корреспондентом. Слова г. Енишерлова, что он «надеется обработать в печатных сочинениях темы этих писем», указывают на их действительную ценность, многозначительность; а на мою оценку, совершенно расходящуюся со взглядом автора, они превосходно изложены, как это редко удается сделать для печати. В других его письмах, не приведенных, он разрешил мне и печатание их, тем более, что они не имеют в себе абсолютно ничего личного (автора их я никогда не видел, хотя по корреспонденции, особенно последовавшей за письмами, лежащими у Шарапова, я хочу назвать, и вправе назвать его своим другом). Вот ряд фактов, литературных и общественных, о которых мне хочется, чтобы печать имела свое мнение.

1903, февраль.

Впервые опубликовано: Новый Путь. 1903. № 3. С. 173-177.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.