| ||
|
Их много, этих «симптомов»... Князь М. Шаховской, председатель русского собрания, предлагает «свое помещение, свои сады и свои средства в распоряжение всех членов Думы, провозглашающих руководящими началами своей деятельности православную веру, самодержавного Царя и русский народ». Совсем как Ерогин перед первой Думой. Только Ерогин действовал прикровенно, а князь действует откровенно. Это на Троицкой улице, 13, «телефон № 220 — 97». С другой стороны, было объявлено, что в день и час открытия Думы не будет дозволено останавливаться на тротуарах и проходить группами по Шпалерной и другим прилегающим к Таврическому дворцу улицам. Все это не ново в слоге и мыслях. И, наконец, положение прессы в Думе... Все это старо, как мир, или, пожалуй, старо... как старый порядок. Он и возвращается, его приемы, его дух. Самые яркие птицы из правых уже кричат тревожно, что, пожалуй, новая Дума застоится, и тогда произойдет великое зло: население освоится с народным представительством, привыкнет к нему, почувствует вкус к нему. Ерогин-Шаховской, со своим «телефоном № 220 — 97», по которому ему можно заказывать квартиры и завтраки, вещает в объявлении «Нового Времени»: «Октябристы, не имея ни программы, ни единства, ни ясных задач, несомненно, примкнут в значительной части к правым, но еще более в значительной части — к левым, усиливая последних и вместе с тем удерживая их от крайностей, грозящих новым роспуском. Дума с таким большинством во главе грозила бы величайшей опасностью началу самодержавия, постепенно прививая умам чуждые России начала конституционного правления». — Не надо его! — Не надо ничего нового! — Не надо самого 17 октября! Трезвая действительность заключается в том, что ни Синадино, ни Пуришкевич, ни двое или хотя бы десять Бобринских ничем не помогли России во время японской войны, ни разу и ни в каком случае не помогли ей вытащить телегу России из того засоса грязи, в котором она тонула, — словом, палец о палец не ударили для дела. Они патетичны не в делах, а в словах. Ну, а Россия слишком много страдала весь предыдущий век и получила слишком сокрушительные удары в последние четыре года, чтобы почувствовать себя счастливою от одних слов. России нужно встать с одра болезни, но какие же лекаря Пуришкевич и Синадино? Они все время уверяли, что никакой болезни у пациента нет, что он валяется только от самодурства и каприза и вместо всякого рецепта больному надо «закатить розог». Вот и вся «истинно русская программа». Интересно посмотреть, проявят ли многочисленные члены Государственной Думы от крестьянства и от духовенства ожидаемый от них «восторг быть высеченными». Ибо «правая программа», разделяя всех на секущих и секомых, не включает в себя параграфа о равноправии, особенно в сем щекотливом случае, и никогда ни одним словом «даже не воображала», чтобы можно бы высечь и дворянина. Это привилегия мужиков и кутейников. К хорошим симптомам относится вопрос, с которым один член Думы от крестьянства обратился к партийным товарищам своим на одном из интимных собраний их, — правда ли, что многие из членов их партии входят в Гос. Думу с намерением вызвать как можно скорее роспуск ее и затем покончить совсем с представительным правлением в России. Партийные товарищи уверяли депутата-крестьянина, что между ними таких членов нет, что все они «свято повинуются воле Государя и в этом пункте касательно народного представительства». «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь»: единолично умный крестьянин произвел накануне открытия Думы опрос-экзамен дворянам — членам Думы. Конечно, на «экзамене» они ответили удовлетворительно, иначе вышел бы громкий скандал. Ответ произнесен, разнесен по всем газетам, закреплен в памяти общества. Ответ этот содержит чрезвычайные обязательства, которые внутри души, конечно, противно выполнить множеству правых, иначе они и не были бы правыми. Ведь Шаховской-Ерогин пишет как о «величайшем зле» о возможности или угрозе «привиться в России началам конституционного правления», и он не предлагал бы квартиры, завтраков и телефона «съехавшимся в Петербург членам Думы», если бы среди них не было таких, которые совершенно разделяют его вкус к конституции. Очевидно, ответ умному крестьянину такие члены Думы дали, ненавидя и этот ответ, и вопрос, и самого этого крестьянина. Но дали, — и уж не возьмешь назад. Этому крестьянину и многим его товарищам в Думе придется только зорко следить за делами, которые не расходились бы со словом. Третья Дума явит интересное зрелище явной и тайной борьбы на почве основных начал конституционности между серым, мужицко-поповским ее элементом, очень численным в Думе, и тоже очень численным высокодворянским составом ее. Мужики и баре «поговорят между собою», а свидетелями будет целый-мир. Могут быть чрезвычайные откровенности с той и с другой стороны, и, вообще, эта сторона дела обещает чрезвычайный интерес. Так как крестьянство, вообще, чрезвычайно отощало у нас и стало похоже на некормленую селедку, то его очень трудно, как говорится, «прижать к стене»: сколько ни сдавливай, все такой же останется. Напротив, другая сторона понакопила жиру за век, и если ее хорошо потеснить, то получится то «масло», которое так любят шалуны в школе. Но в школе это кончается смехом, а в Думе, может быть, кому-нибудь придется и заплакать. Впрочем, дворяне всегда были благовоспитанны и умели потихоньку утирать слезы. Как, мы уверены, они отерли первую слезу и при умном спросе партийного «друга» из крестьян: — Мы все конституционалисты... Чего доброго, перед напором крестьянства и духовенства в Думе они произнесут и не этакие еще слова и, пожалуй, удивят «кадетистостью» самого Милюкова. В таком случае, кроме тайных слез, будет много и явного смеха. Отчего нет? Уже произнес кто-то, что «теперь все возможно...». Впервые опубликовано: Русское слово. 1907. 3 сентября. № 253.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|