| ||
|
Чиновничество русское, оплачиваемое полумиллиардом рублей в год, конечно, в конце концов, очень много делает и представляет, вероятно, самый громадный служилый механизм в мире и от начала цивилизации, так как больше России государств нет и не было, и не было и нет столь централизованных и бюрократических. О таком громадном механизме говорить нелегко; отнестись к нему с иронией невозможно. Нужно смотреть на него очень серьезно, просто как на одну из громадных мировых сил, как на мощный запас электричества мировой деловитости. Но, затем, вооружившись этим уважением en masse, предстоит внимательно его осматривать в деталях и критиковать эти детали. Укажем на одну. Медлительность делопроизводства есть известный и признанный недостаток нашего бюрократизма. Всякий «вопрос», какого бы он размера ни был, — положим, о назначении второго помощника полициймейстера в такой-то городок, т.е. о составлении для этого нового штата, или об отправлении лишнего дачного пассажирского поезда по такой-то линии на такие-то летние месяцы, — составляет новое «дело» в министерстве. «Делом» на техническом чиновническом языке называется синего цвета папка, куда вкладываются: бумага, возбуждающая вопрос, вся по вопросу переписка и заключительная бумага, в которой вопрос окончен. В каждом отделении департамента находится в производстве сотни таких «дел». По «делу» обыкновенно производится сношение различных ведомств, и собственно делопроизводство и заключается в писании «запросных» бумаг из одного ведомства в другое, и «ответных» оттуда сюда. Словом, «делопроизводство» есть обыкновенно переговоры. Если вы не станете читать какую-нибудь «бумагу», вы увидите, что «дело» в ней выражено в одном, или много, в двух предложениях, большею частью такого смысла: «находите ли вы возможным», «признаете ли вы удобным», «не встречаете ли вы препятствий», и ответно: «есть препятствие такое-то», «нахожу возможным» и прочее. Все прочее в бумаге — «введение» к делу и формы вежливости или почтительности, смотря по тому, к кому отправляется «отношение». Здесь не столько важно огромное бумагописание, требующее труда мелких чиновников, сколько чтение бумаг, требующее времени уже у более важных чиновников; а самое главное — с точки зрения «дела» и обывателя, — что собственно почтовая, пересылочная часть требует ужасно много времени. Написали бумагу сегодня, но уже к 4 1/2 час. пополудни, когда чиновники расходятся домой и отослать ее некогда: отсылается она завтра; с почты приносятся на «место» завтра же, но уже вечером и поэтому прочитывается, кому послана, послезавтра, и там пишется ответ, который, идя тем же путем и с теми опозданиями, приходит обратно в пославший запрос департамент или отделение на пятый — четвертый день. Это — в Петербурге. С провинцией переписка уже умопомрачительно затягивается и растягивается. Чиновник, составлявший бумагу сегодня и сегодня державший дело в живом представлении у себя, — на пятый или четвертый день забыл о его существовании, ибо в эти пять дней текли совершенно другие дела. Он напрягает через пять дней воображение, память и соображение, — пока дает приказание так-то ответить. Таким образом, колесо делопроизводства слишком велико и медленно обращается. Быть может, было бы хорошим нововведением в нашей службе, если бы «дело» заменить «бумагой», с тем чтобы «нет», «да», «согласен», «не согласен потому-то» выражались простыми на ней же сентенциями — надписаниями одного ведомства, а затем другого и т.д. Сентенция, скрепленная подписью начальника отделения или вице-директора департамента, не включит более десяти строк, а иногда и чаще всего только одну строку сих обыкновенных отписок: «к уплате такой-то суммы со стороны департамента такого-то препятствий не встречается. Вице-директор такой-то». Эти нами написанные три строчки составляют сущность бумаг в две и три страницы огромного процента петербургского «делопроизводства». Таким образом, одна и та же бумага, вращаясь между ведомствами и получая на себя только новые и новые надписания, благополучно на четвертой своей странице оканчивала бы «дело», теперь иногда поглощающее десть бумаги. Повторяем, огромная часть петербургского «делопроизводства» представляет нечто аналогичное с переговорами по телефону: и если бы оно руководилось непременною краткостью и сущностью таких переговоров, то колесо служебной машины повертывалось бы быстрее. Само собою разумеется, что есть стороны делопроизводства гораздо большей сложности: именно возбуждение самого вопроса и основания для такого возбуждения, уже касающиеся реальной почвы страны, реальной нужды обывателей. Тут приходится думать, тут торопиться нельзя: пусть и будет медленен этот первый оборот колеса, так сказать, «проектирующий» дело. Но совершенно очевидно, что все последующее есть более или менее формальная «отписка» или «для очищения совести», или для исполнения параграфа такого-то устава, и чаще всего оно вызывает не более как простую «сентенцию» вице-директора. Вот эти «сентенции» могли бы быть совершенно кратки и быстры, и таковое их сокращение сократило бы наполовину бумагописание. Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 4 июля. № 9457.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|