В.В. Розанов
Столетний юбилей И.Г. Фихте

Только что вышедшая книжка московского философского журнала «Вопросы Философии и Психологии» вся посвящена великому германскому философу Иоанну-Готлибу Фихте, по поводу исполняющегося в этом году столетия со дня его смерти. «День, который отпразднуется не только германскими университетами и германскою нациею, но и всем культурным миром», — говорится в первой из статей, посвященных Фихте. Статьи эти следующие: «Иоанн-Готлиб Фихте» — Г. Ланца, «Общее миросозерцание Фихте» — Л. Лопатина, «Основная идея теоретической философии И.Г. Фихте» — Б. Яковенко, «Философия Фихте как религия совести» — Ив. Ильина, «Фихте в иенский период» — А. Кубицкого, «Бытие и знание в философии Фихте» — Г. Ланца, «Наукоучение И.Г. Фихте» — Б. Яковенко.

Всякому ясно, что этот ряд статей дает полное, закругленное и, конечно, вполне компетентное понятие о великом германском мыслителе, одном из трех светочей так называемого «германского философского идеализма» (Фихте, Шеллинг, Гегель). Кант своим ученьем о вечно непознаваемых «ноуменах», или «вещах в себе», запер было дорогу порывам мысли человеческой в бесконечность; но эти три поистине титанических мыслителя как бы взорвали запертую дверь, сбросили ее с петлей «чистого разума» и устремились сами, и толкнули германский дух — в бесконечность. Последствия этого движения были необозримы. Мысль их оживила и оплодотворила все море знания, весь неисчерпаемый мир единичных наук, — главным образом бесконечно углубив и одухотворив естествознание и историю. Если Германия на весь XIX век стала впереди всех европейских народов в деле науки, — то это именно благодаря колоссальной критике Канта, произведенной над человеческим умом, и благодаря усилиям трех названных гениев преодолеть эту несколько печальную по выводам критику. Если можно говорить о Прометеевом огне в человечестве, то этот древний миф не был сказкою только в Германии. Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель дали Германии более, чем сколько ей дал политический и военный гений Бисмарка и Мольтке... Тем более что их-то царство уже совершенно неразрушимо...

Ну, оставим Фихте и немцев и вернемся к «нам»... На книжке «Вопросов Философии и Психологии», посвященной Фихте, стоит пометка: «Год XXV», «Книга 122». И мне хотелось собственно сказать по поводу 25-летия журнала, который дает 122-й том превосходного, высоконаучного, а часто и высокоталантливого философского чтения всему русскому обществу. Вспомнишь невольно —

Науки юношей питают,
Отраду старцам подают...

Здесь, в Петербурге, сколько раз мне приходилось видеть смиренных чиновников, под вечер отдыхающих с книжкой «Вопросов» в руках. И вот от лица-то этих отнюдь не философов, а обывателей, русских служилых людей, мне и захотелось сказать глубокое «спасибо» московским любомудрам, указав, что не «вотще» их труд и что он не есть только «профессиональное свое дело», дело ученой кафедры и подготовленных слушателей, а и дело — всероссийское, общественное, если пока и не народное. Если бы не «Вопросы Философии», масса русского люда, вероятно, вовсе не читала бы ничего по философии; а теперь нить и традиция философских интересов и философских вопросов вот уже 25 лет не угасает в России и если не горит, то постоянно теплится, постоянно тлеет. Это — одно, «для общества». Но и другая сторона дела, именно рост философской литературы, философской книжности, насколько она выразилась в томах журнала, — огромна. Сто двадцать два тома! — Можно с уверенностью сказать, что объемом и ценностью это превосходит собою всю совокупность русской философской производительности за все время «у нас философии»... Сто двадцать два тома! — это горка книг, гораздо более толстая и высокая, чем все, вместе взятые, «диссертации» на докторские и магистерские степени, написанные русскими профессорами и вообще учеными...

Таким образом, журнал составляет и уже составил положительно эпоху в «истории философии в России», обобщеннее сказать — эпоху в истории русского книжного и школьного образования. Пока значение журнала — все-таки учебное, училищное, излагательное; применяя средневековый термин, — схоластическое, ad usum scholarum. В журнале трудились превосходные силы: Влад. С. Соловьев, Л.М. Лопатин, Преображенский, кн. С.Н. Трубецкой и Евг. Н. Трубецкой, С.Н. Булгаков, Н.О. Лосский, Эрн и многое множество других. «Своя свечечка» еще не зажглась там; ну — «свечечка» вроде приснопамятного украинского философа Сковороды. Этого, однако, нужно очень желать, об этом надо напомнить; хотя нельзя с грустью не признаться, что это «приходит» во благовремении и «само собой», кажется, — с неба. Пока мы имеем перед собою ряд неустанных философских трудолюбцев, но их труд перед родиною и обществом — благороден, прекрасен. Между тем это частный, личный труд; никто их «не обязывал», — и при других университетах, которых у нас девять, этого не началось и не делается. Это показывает, что светоч философского интереса и таланта в Москве ярче горит, нежели где-либо в России, и что самые представители там философии — деятельнее и более «упражняются в должностях человека и гражданина», говоря старым языком, нежели в других университетских центрах. Вот это все, эти немногие слова, мне захотелось сказать добрым москвичам. Насколько труд их, спокойный и величавый, достойнее публицистической шумихи пятидесятилетних «Русских Ведомостей», — тоже профессорского органа. Поистине, философия — мать наук, не старшинством и годами, но вот этою степенностью и зрелостью. Она — со шлейфом, а те — подобрав юбочки.

Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 7 июня. № 13733.

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.