| ||
|
Суд — символ справедливости. Суд и доискивается в каждом отдельном случае справедливости, осуществляет справедливость. Без этого что же такое суд? Ничего. Но что такое справедливость? По-римски это — aequitas, "равновесие": и суд изображался в древнем Риме в виде женщины, держащей весы, чашки которых ни одна не поднимается над другою, не опускается сравнительно с другою. Или еще и почти то же: суд — это бесстрастие. Не то ледяное и бездушное "бесстрастие", суть коего лежит в безразличии к добру и злу, в равнодушии к злому человеку и к доброму человеку. Из такого "бесстрастия" вынута душа, и такое "бесстрастие" есть мертвая форма, которую нужно только выбросить на улицу на растоптание прохожих. Нет, есть "бесстрастие" другое — полное души, переполненное душою. Оно полно сочувствия к прекрасному, доброму, благородному, но не слепого и фанатичного, а разумного, спокойного и уверенного, что "боги с нами". Это небесное бесстрастие, caelestis aequitas, вытекает из высшего господства ума человеческого над обстоятельствами минуты, условиями времени, над течениями и волнениями своей эпохи, нации, площади, улицы, рынка, партий. Такое-то "бесстрастие" есть свойство и идеал суда и судьи, все равно защитника или обвинителя. Будь я судьею — ни за что не приписался бы ни к одной партии. Партии — временны, партии — страстны, горячи; партии добиваются своих целей "всеми средствами". Все это — прямо сор, марающий платье судьи. Как только "я, гражданин", сделался "судьею", — все равно адвокатом или прокурором, — я у порога нового служения своего сложил бы все ветхие одежды прежних своих отношений и связей, политических, общественных, клубных — всяких. Кстати, может ли быть прокурор или адвокат "членом клуба"? Позор в самом вопросе: конечно — нет! Судья — монах: но поклонившийся не Христу, а вот этой Aequimu Caelesti. Это — культ, это — религия, вроде старинного рыцарства. Никогда бы на месте "судьи" я не пошел и в члены Г. Думы. Ведь там надо приписаться к "партиям": и, поступив так, адвокат или прокурор тем самым выразил бы, что до членства Думы он не был настоящим прокурором и адвокатом. И от голосований, от выборов, от подачи бюллетеней "за кого-нибудь" я на месте всякого судьи отказался бы. "Ниже моего достоинства". Почему? — Потому что это "политика", достижение чего-то всеми средствами, а "всякие средства" и "суд" — несовместимы. Я буду обвинять других за "всякие средства": как же я сам прибегну или окажусь прикосновенен ко "всяким средствам"? Политика и суд, политический деятель и судья — несовместимы. Не кричите, читатель, что я "не знаю дела" и "истории", позвольте мне выразить идею во всей чистоте. Идея, попадая в колесо истории, естественно, засоряется; но и среди засорения не надо опускать из виду "идеи в чистоте ее", иначе мы все перепутаем и все перестанем понимать. "Судья", тащащийся в хвосте "феминистского движения", позор. Так же, как "член клуба", сидящий "за картишками". Невозможное явление! "Небесное правосудие", увидя на земле таковых служителей своих, заплакало бы и отвернулось. Мусор, страстишки, интрижки, "адресы кому-то", "адресы против чего-то": вся эта кухня общественных движений вне сферы спокойного и кристального поля, где действует и думает судья. Но судья антифеминист? Позор! Позор! Прямо — пакость! Похож на Менелая из "Прекрасной Елены". "Меня жена обидела, надела мне рога, а потому ненавижу всех женщин, черт с ними!" Ведь такой шепот может пронестись за спиною всякого антифеминиста, как за спиною всякого феминиста может пронестись другой шепот: "Еще бы, у него семь любовниц, и все прехорошенькие: как же ему не быть феминистом?" Кто вышел на площадь, не жалуйся, что упал в грязь. Кто вошел в толпу, не жалуйся на шепот у себя за спиною. Феминизм — толпа, шум, площадь. Не будем разбирать его причины, основателен ли он. Может быть, и основателен, вероятно, — да. Не в этом дело, а в том, что он шумен, преисполнен сплетнями, злобою, всячески отравлен, всячески запакощен. Это уж дело "колеса истории". Судье в нем нет участия. Феминист судья или антифеминист: все равно, этим он показал, что он не судья; что он "член клуба", что у него "капризная жена" или, напротив, "милая". В судье это — ridicule [смешное (фр.)], как если бы архиерей оказался "с дамою". Несовместимые понятия, несовместимые факты! О судье можно сказать то же, что ал. Павел сказал о своих: "Для них несть мужеский пол, ни женский". Суть монаха заключается не в том, что он бегает от женщин. Это плохой монах, поддельный. Суть подлинного монашества заключается в неощущении женщины и что он с женщиною говорит так же спокойно, как с мужчиною. Он учитель. И для него есть не "девочки" и "мальчики", а ученики. Он вне пола. Вне-полость и есть суть монашества. "Вне-страстность" — суть судьи. Aequitas [Беспристрастность (лат.)]. Это и есть aequitas, без которой нет суда! Поэтому, когда один из петербургских прокуроров вышел из зала судебного разбирательства в минуту, когда за столом "защитника" встала женщина, он обнаружил то отсутствие "равновесия", отсутствие спокойствия и высшего разума, без которых суд просто обращается в Бедлам. Он дотронулся до чашки весов, символизирующих "справедливость": между тем как они, и только они одни во всем мире, должны быть предметом его внимания в своем вековечном покое и уравновешенности. Прямо — "архиерей при даме". Для судьи "несть мужеский пол и женский пол". Судья блюдет справедливость. Если бы в зал суда вбежала собака, держа в зубах пакет с судебными доказательствами, он обязан приласкать ее, взять пакет и рассмотреть доказательства. Без этого нет судьи. Суть судьи - в знании полной истины, ледяной истины. Кто приносит ее, женщина, собака, мужчина, — этого вопроса нет для него, и единственно для него, и притом только оттого, что он — судья. Это такая связь нервов, без понимания которой судья носит "мундир судебного ведомства", но существо судьи из него испаряется коренным образом. Если бы пьяница, последний человек, заяц из-под лавки вагона вошел в зал суда и сказал: "Видел", "знаю", "догадался", или сказал бы: "Я вижу в этом деле истину и один могу ее выяснить перед прокурором" — прокурор обязан раскрыть рот и слушать, настоящий прокурор начнет слушать. Но перед ним появилась "юбка". Он встал, как ужаленный, и ушел. Но ведь это все равно, как если бы ученый-математик отказался читать творения Ньютона, потому что они отпечатаны не на веленевой бумаге и нелюбимым его шрифтом. Он обнаружил бы через это в себе приказчика из писчебумажного магазина, а не математика. Так же и судья, так поступивший, высказал в себе члена "антифеминистического клуба" и сошел с трона судьи. "Coelestis justitia" ["Небесная справедливость" (лат.)] имеет все основания плакать... Впервые опубликовано: Новое Время. 1909. 8 ноября. № 12091.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|