В.В. Розанов
Тайна стихий

И вот — море как бы стеклянное перед Престолом Божьим...
Апокалипсис

Прочел печатную о себе статейку, по-видимому, — легкомысленную; но, в конце концов, может быть, основательную; и основанием, которое незаметно для написавшего, да и для меня самого долгие годы было как-то незаметно же "вразумительно". Перепечатываю ее целиком:

???

"Философ от "Нового Времени" В.В. Розанов доказывает необходимость создания молитвы перед началом и по окончании каждого акта отправления человеческого организма. Подлинные слова мы не приводим по их совершенному сумасшествию и безнравственности и нецензурности, оскорбляющих чувство каждого православного человека.

Считая г. Розанова человеком искренним, не гоняющимся за популярностью и деньгами читателей, мы должны отнести такого рода факт к явлениям чистой психопатии. Во всяком случае, ввиду именно искренности г. Розанова, мы считали необходимым объяснять ему и его читателям что молитва есть духовное выражение и духовное влечение человека. Подводить под нее отправления человеческого организма потому нельзя, что материя, при всей ее божественности создания, имеет свои законы, которые смешивать с явлениями души человеческой никоим образом не следует".

Во всяком случае, это — искренно. "Да не мешайте же вы уксус с сахаром". Уксус — при обеде хорош, с хреном и рыбой, а сахар — это за чайным столом: и другое время, и обстановка и даже психология ваша — все другое тут. Серая и брюзгливая, она совершенно другая за обедом, после труда, усталости, перед сном, — или вечером за самоваром, который брызгает паром из-под покрышки, шумит, звенит, а белая скатерть с маленькими чашечками являет восхитительнейший вид беспечности, отдохновения и веселых гостей, которые сейчас ударят в звонок кватиры около дверей.

И оба есть благо, сахар и уксус: но именно — не в смешанном виде. Автор заметки явно говорит о "божественности материального создания", значит, — он не отрицает организма и его процессов. Но не говорит, что это — другое, нежели душа, духовное делание, молитва.

Многие годы, как я веду полемику за "освящение молитвою" начала и окончания важнейших физиологических процессов, поднимается смех или еще чаще отвращение, так ярко сказавшееся у автора заметки: "сумасшествие, безнравственность, оскорбляющие чувство каждого человека; чистая психопатия".

И вспомнил я, разом, картиною:"кристалл и море стеклянное" Апокалипсиса; купель водную, с прилепленными по краям ее горящими восковыми свечами, куда опускается новорожденный младенец; и мягкие, нежные слова и улыбки, какими — в полунамеках, — распределяя страшно сжатое предсвадебное время, пожилая старушка определяла час вечера в канун свадьбы своей дочери, когда она должна была пойти в баню и "взять такое-то и такое-то белье", особенное, нарядное, с кружевами. Вспомнил особенный наряд и крестильных рубашечек: "мальчику — с голубыми лентами, девочке — с розовыми". Что, кстати, за инстинкт? Почему девочке "с розовым"? Всегда это был цвет любви, влюбленности: неужели же семидневной крошке, и в таком обряде, что-то нашептывают о "любви"? Да, вот подите же! "Голубой цвет" на рубашечке мальчиков — это, конечно, небесный цвет.

Автор насмешливой заметки, говоря о божественном, т.е. непременно освятимом, значении материальных вещей и процессов, отталкивает — с слишком всеобщим и след. рациональным отвращением — освящение их через тот вид "духовного делания" (молитвы), в которых теперь мы: 1) изливаем скорбь; 2) просим милости; 3) благодарим за миновавшую опасность; 4) надеемся; 5) веруем; 6) исповедуем, — но, действительно, ничего физиологического этими молитвами не начинаем и не оканчиваем. Замечательно, что молитвы "перед обедом", "после обеда", "после сна", "перед сном" как-то не привились к быту, забываются, не повсеместны. А как помнятся и повсюду соблюдены: "Царю Небесный". "Богородице Дево", "Отче Наш", Херувимская.

"Купель! купель! — вот новое в кругу религиозного освящения, религиозной встречи и проводов. Замечательно, что не одного младенца, но и покойника омывают, и это — обряд, непременный, хранимый в народе, хотя в требники и не вписанный. Младенец, в купель погружаемый, не молится; даже — ничего не сознает. Но его красное тельце, барахтающееся, крошечное, как бы ныряющее в воду, и затем нежная простынька, накидываемая на спинку, и эти весело горящие свечи, и обрадованные лица кругом — все своих домашних лица, и около — священник в облачении, и еще — немного бы фимиама, ароматистых курений, но самых легких, чтобы только уничтожить "тяжелый воздух", — во всем этом какая утучненная материальность и вместе — святая! Все в общем, целая картина и действие — религиозны, святы. Вот "процесс физиологически-стихийный", освящающий: и, куда подходя, мы уже не профанируем ни физиологию, ни "молитву" и вообще смешиваем однородное, а не сахар и не уксус.

Вода — святая, освященная, могущая быть освященною! "В крещенье (6 января) любит он бросаться в Иордань-реку", говорили, в Б-ске, о беспримерно здоровом лавочнике, благочестивом и нищелюбивом*.

______________________

* Торговали несколько братьев; и вот этот, стоя у кассы, не брал сдачи с целой монеты у бедных покупщиков; братья устранили было его от кассы, — но торговля сейчас же пошла хуже; они поняли, что это — "Божье указание", и вновь определили к кассе тароватого брата: торговля сейчас поправилась, и при моей жизни в Брянске это была первая в городе богатейшая бакалейная лавка; у кассы стоял христолюбивый и нищелюбивый, здоровеннейший "брат", лет около 40, приветливого и серьезного вида, с самым легким оттенком народного балагурства, юмора.

______________________

Купанье в Иордань-реке, столь рискованное, считается "благочестивым делом". Садясь за стол — "умой руки". Пища — священна, "от Бога", и возьми ее не только чистыми вообще, но преднамеренно очищенными руками. Вот начало великих догадок. В детстве я наблюдал плотничью артель: никто из мужиков бывало не сядет за обед, не подойдя к глиняному рукомойнику, не сплеснув рук и не вытерев их полотенцем. Это — не чистоплотность, а — другое, лучше, выше! Они вовсе не были чистоплотны, носили дерюги, да и, проглотив таракана или муху, — не расчихались бы. Ели щи с тараканами, но брали в руки хлеб, умыв руки: это остаток глубочайшей древности и глубоко народное чувство "священности хлеба", "праведности пищи", богоустановленности и богоблагословенности "вкушения".

Вода — стихия, часть мира. В кувшине вода — часть моря. Это как "флаг национальный" на русском корабле, который, зайдя в английский порт, остается по присутствию и указанию флага "русскою государственною территориею" в самой Англии. "Вода в кувшине", в сосуде, в бассейне и есть подобная "территория моря" в моем дому, на моем дворе, — со своими особыми законами. Земнородное, погруженное в нее, — умирает: "ты пришел из чужого мира в мой, и я тобою овладеваю, тебя арестую, парализую (смерть): ибо ты — не я, а я — не ты и не твое". Поэтому же рыба задыхается в воздухе; а в огне живут только "саламандры", т.е. невозможные и небывалые существа. "В огне" — один Бог ("купина" перед Моисеем), и потому-то именно в него невозможно вступление никаких существ сотворенных: он всех их "попаляет", наказывает за вступление в священную стихию ("сними обувь: ибо земля, на которой ты стоишь, — она святая", сказано было Моисею вблизи купины). Отсюда, по всемирному инстинкту, святость огней в храмах, умножение огней в праздничные минуты, более святые. Увы, с заведением электрического освещения в храмах угасает эта идея живого, движущегося (от легких течений воздуха), мерцающего огня; тела огненного. Я наблюдал в церквах, что, где пуки горящих свеч попадают в легкие колебания атмосферы и "глазки огненные" мигают, склоняются набок, вспыхивают, — чувство их религиозных тел выше. Можно их поцеловать, хочется; а электрическую лампочку — нет.

В огне какое-то или почему-то бессмертие. Помните об Ахиллесе (или ком-то) миф: "И держала его за пятки (мать) в огне; вошедший отец вскрикнул от испуга; тогда она больше не повторяла этого, и все его тело было бессмертно, кроме пяток, которых не коснулся огонь".

Вернемся к воде.

Погружение, общение с тайною вод, эмблемой и частью моря, океана, даже — облаков, из которых исходит вся на земле вода: вот метод настоящего религиозного освящения человека, его тела или частей этого тела (умывание рук перед обедом), перед и после биологических процессов, на время их. Погружение или обливание — это уже вопрос времени, места, обстоятельств, удобств. Какой прекрасный и опять же народный и исторический инстинкт у нас (кажется, — на Западе нет этого обыкновения) держать в дому святую воду, которою мать обрызгивает захворавшего ребенка или испивает сама ее, почувствовав жар, недомогание. И помогает — сам видал, что помогает: да и как не помочь, когда "из облаков" и от рук священника? И свято по существу, и со святым страхом употребляется. "Начало премудрости — страх Божий".

Вернемся к "стеклянному морю" Апокалипсиса. Там, в видениях Иоанна, показаны "внутренние недра" "Царства Небесного" и его образы всегда исполнены смысла. За "четырьмя животными перед Престолом и на Престоле Божьем", в самой его середине, "подымается кристалл"; а вокруг Престола, как бы полом, на котором он стоит, это таинственное "стеклянное море", которое так мало понимаешь даже при сотом чтении Апокалипсиса. Но вот — нужды времени, недоумения сознания вскрывают во благовремении нужную истину. "Введите стихии в религию" — такова мысль здесь Откровения. "И вода, которою вы только моете полы, выплескиваете за окно, она — живая, осмысленная, благоустроенная сложенная как кристалл (химическое соединение определенных пропорций). И этим живым и подвижным кристаллом, мирообъемлющим, вы можете священно очистить себя, когда нужно: дабы легкими, как бы воздушными войти в мир светлый, беспечальный, беспечный".

Таким образом, искомое разрешение проблемы: "как начать освящать начало и конец важнейших биологических процессов, когда духовное деланье молитвы явно разно-категорично с биологиею?" — удовлетворительно разрешается в посредствующем введении стихий. Через молитву — освяти воду: это уже возможно и есть. Через освященную воду — освятись сам, как corpus [тело (лат.)], как Bίoς [жизнь (греч.)]. Это — также есть: 1) в болезни, 2) при входе в жизнь (купель), 3) при выходе из жизни (покойник). И совершенно возможно это распространить и участить. "Тела ваши суть храмы Божии", — говорит Апостол: будем же держать их как храмы, с чистотою, даже до мнительности.

Впервые опубликовано: Новый путь. 1903. Июнь. С. 164—170.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.