| ||
|
По-настоящему, в каждом городе, где стоит университет, он должен бы составлять лучшее его украшение, его гордость, славу, средоточие всех его умственных интересов. В тенденции так это и есть: Нижний не называется "ярмарочным городом", хотя его ярмарка единственная по размерам в России и знаменита в целом мире; но Казань, Харьков, Юрьев и вообще всякий город, в котором есть университет, привычно и всеми именуются "университетскими городами". Это — символ любви если еще не в качестве факта, то как проявление надежды и ожидания. И все усилия должны быть сделаны, чтобы осуществить эту надежду. Университеты страшно упали в обаянии своем, будучи сведены в последние десятилетия к каким-то штатным чиновным местам. Все должно быть сделано, чтобы именно теперь, когда они получили автономию, они вернули себе сперва авторитет, а затем мало-помалу выработали из себя и ту сладкую ароматистость высших духовных интересов, без которой есть собственно скелет и схема университета, но нет еще его в живом и настоящем существе. Утвердиться в свободе и автономии — вот задача его сейчас, задача этого года и ближайших. Нужно сделать, чтобы эта свобода и автономия с первых же шагов была оценена всеми как насущная и благодетельная, как всем полезная и никому не вредная. Нужно убедить всех в этом не словами, не аргументами, а делом, поведением; позволим сказать "политикою". Сейчас "автономия" — это еще звук, имя, выкинутый флаг. Пока нет ее результатов, пока она не показала в работе себя, все неверно в самом ее существовании, которое, конечно, зависит и не может не зависеть от общего "благоволения" страны, общества, народа, государства, всех духовных и материальных сил родины. Как только эта автономия стала дорогою всем, дело кончено, закреплено. Ибо "дорогое" всем отнять — на это не решаются самые большие авторитеты, даже когда очень этого хотят или очень в этом нуждаются. Все, кажется, обещает, что дело автономии профессорской коллегии пойдет в этих двух направлениях — укрепления авторитета и расцвечения научной жизни. Это не есть программа, это сама истина вещей, вытекающая из их соотношения. Мы глубочайше убеждены, что истинная свобода есть в то же время истинный консерватизм не в смысле консервирования разных лежалых и заплесневелых вещей, а в смысле солидности положения и движения, твердости и покоя в этом положении. Для всякого живого существа свобода есть дар, счастье. Введите ее в норму, сделайте законным и нормальным свободное существование человека и человеческих групп: и он станет непременным охранителем закона и status quo этого дара и счастья своего. Свободная Англия была, остается и останется охранительнейшею страною в Европе в сумме общественных понятий, в законах, правах, а Франция, всегда стесненная при своих Людовиках и Наполеонах, была центром и вождем европейских либеральных криков и движений. Вот иллюстрация, если она нужна, для столь ясного логического положения. Уже сейчас речи профессорской коллегии звучат тверже, чем когда-либо. Свободные и ответственные, учителя юношества заговорили с этим юношеством тем старшим и авторитетным тоном, какого решительно нельзя было раньше услышать и нельзя было выдавить его из профессоров никакими репрессиями, увещеваниями или приманками. Только у людей, поставленных в достойное положение, и мог родиться этот голос, твердый без приказания, авторитетно советующий, не неоскорбительный, уважающий тех, кто его слушает, к кому он обращен. И студенты послушались, везде слушаются. Мы в особенности имеем в виду прекрасную резолюцию, вынесенную профессорами Политехнического института в ответ на резолюцию студенческой сходки. Давно и пора было развить привычку к этим речам, а то мы имели какие-то шушуканья. Начальство сверху шушукало профессорам какие-то угрозы, профессора шушукали что-то студентам, чего было нельзя разобрать, а в результате всей этой темной, прикрытой возни, без речей вслух, студенты поливали аудитории вонючими жидкостями. Близится юбилей Грановского, и с именем этого знаменитейшего и влиятельнейшего из русских лекторов-профессоров можно связать пожелание, чтобы университеты начали существовать не только для прямой своей задачи — обучения юношества, но и для косвенной и тоже страшно важной цели — быть центрами некоторого духовного сияния в своем городе и даже в своей стране. Публичность лекций есть единственное средство для этого. Всякий раз, когда университет подымался над уровнем посредственности, когда в нем появлялся талант, он непременно перешагивал за порог аудитории и входил в общество, делал аудиториею своею целый город в лице образованнейшего его слоя. Дар чтения — великий дар; с ним не непременно и даже скорее редко, чем часто, соединяется высокая ученость. Комбинации даров вообще реже, чем одиночные дары; но зато, когда это соединение произошло, получается такая действующая и обаятельная сила, с которою не может сравниться сила зрелища и музыки. Ибо царство мысли, развертываемое талантливым профессором, оставляет более длительное, незабываемое и воспитательное значение, чем только эстетические волнения, исчезающие с исчезновением объекта их. Университет через открытие своих аудиторий для общества стягивает к себе всю умственную жизнь города. Влияние его, непосредственно испытываемое, испытываемое ежедневно и лучшею старшею частью города, пересиливает всегда влияние журналов и печать. И только на этой высоте университет возвращается к своему старому, седому в веках, положению и значению — умственного солнца в нации. Впервые опубликовано: Новое время. 1905.18 сент. № 10613.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|