| ||
|
— Да, улучшилось, — торопимся сказать в ответ на этот мучительный вопрос нашему скептическому обществу. Русский человек как станет на оптимистическую дорожку, так уже везде видит голубое небо, а как станет на пессимистическую дорожку, то везде и во всем видит одно черное, без надежд, без просвета. Это чрезвычайно мешает всякому здоровому росту, который непременно слагается из оптимизма и пессимизма, из порицания и похвалы, из веры в свои силы и из сознания недостатков в окружающем. Школа наша несомненно находится в фазе разложения и сложения, быстрого отмирания одних частей и еще пока слабого зарождения других. Глядя на это, многие думают: "Что рушится — это мы видим, а что создается вновь — не видим" — и впадают в скептицизм, пространство которого, по нашей русской слабости, решительно теряет границы. За два последние года мне приходилось — не часто, но все-таки иногда — беседовать и с учителями гимназий, и с родителями учеников, которые учатся в гимназии. Тон одних и других противоположен. Не забуду, как прошлый год ко мне вошел 20 лет преподающий историю учитель (из провинциальных) и сейчас же заговорил: — Преподавание становится невозможным. У нас, учителей, отняты все средства наказания, или по крайней мере учебный округ и директор гимназии смотрят на применение их до того косо, что лишь очень смелый учитель решится пристращать ученика. Ученики пользуются безнаказанностью, и пошла такая расслабленность, при которой преподавание невозможно. Вы сами были учителем... — Вот оттого именно, что я сам был учителем, я и отвечу вам, без злобы и насмешки, но с укоризною: двадцать лет педагоги все надеялись на "наказание", о похоронах которого вы плачетесь, и думали, что "единица" да "без обеда" поправят все в их преподавании. Не выучен урок: он не выучен потому, что учитель урока не объяснил; он не выучен оттого, что ученик переведен в данный класс без надлежащего усвоения курса предыдущего класса, что уже зависит от системы переводных баллов, по которой и с двойками переходят, и наконец, не выучен — в редких случаях — от малокровия и неврастеничности ученика, которого прямо надо задержать в этом же классе на второй год и вместе дать ему радикальный отдых; но на все эти причины один и ответ: "Остаться на час, на два часа после уроков" — после пяти уроков! И с необходимостью, придя домой, сейчас садиться за приготовление уроков на завтра. Я сам, как классный наставник, оставался с такими учениками на шестой и седьмой в сущности урок и помню оловянные, бессмысленные лица учеников 2-3-го, иногда 1-го класса. — "Ну, учите же слова, — говорю я им, — я отпущу раньше (т.е. продержу "без обеда" не полный час), если слова (не отвеченные учителю на уроке, и за что поставлена "единица") будут выучены раньше. И вот почти не бывало примера, чтобы ученик выучил раньше: слова, каких-нибудь 10 слов, не выучены и через час. Те же осовелые глаза, без выражения лица. Тут- малость, малокровие мозга, — вероятно, временное малокровие: это мог бы объяснить доктор, но его никогда о "неуспехах" не спрашивали, решительно — никогда! Вот теперь все переменилось, и вы плачетесь. Вам трудно. Соглашаюсь, что необыкновенно трудно: но исключительно оттого, что учителя не возделывали своего дара, не возделывали своего долга, вообще не работали над своею необыкновенно важною для всей страны функцией. Вот где правда и корень дела. Когда им запретили наказывать — и жаль, что совсем не запретили, — они увидели себя в безвыходном положении: только на "наказании" они и ехали. Теперь они принуждены учить без наказания: т.е. учить искусством — а его-то у нас и нет! Теперь они вынуждены делать свой предмет привлекательным, занимательным, умственно интересным, любопытным: всего этого они не умеют и даже к мысли об этом просто не привыкли!! Теперь и настала анархия, на которую вы жалуетесь: однако выход из нее только тот, господа, чтобы вы начали уметь учить, искусно учить!! — Так вы не хотите ничего писать? Я крепко пожал его руку (педагог был, видимо, хороший, умный) и ответил смеясь: — Не буду ни за что писать. Тонете — карабкайтесь! Так и выучиваются плавать неумелые пловцы. Он тоже засмеялся и по крайней мере частью согласился со мною. А вот другой разговор, совсем недавний, с отцом двоих сыновей, начавших гимназию. И я думаю, в труд многих учителей слова, мною услышанные, прольют много утешения: — Как нынче учат в гимназиях! Я учился сам в Таганроге, в начале 80-х годов: это было что-то невообразимое!! Не было для нас лица более ненавистного, чем учительское. Единственная поэзия — надуть их, выкрасть темы (экзаменационные) из канцелярии или даже из стола в директорском кабинете. На подкуп для этого прислуги собирали деньги в складчину, и я сам, при выпуске, внес 15 рублей — кровных!! — Он засмеялся. — Было адское наслаждение в обмане; шик был именно в том, чтобы, мастерски приготовив исполнение темы, с малюсенькими "правдоподобными" ошибками — получить три, даже получить четыре, не зная предмета и на единицу, не зная его вовсе!! И тогда — в университет. Но это как после бани, кровавой бани. И там на 1-м курсе мы ничего не делали, дебоширили, политиканили, все в виде реакции на гимназическую акцию. А со второго курса начинали заниматься. Он отер пот рукою. — Моим детям этого и в голову не приходит. Способности не сильные; но в классе, на уроке, учителя так много работают, что дома ученику остается только разогреть сваренное кушанье, т.е. кое-что припомнить из объяснений учителя и кое что, очень немного, подучить по книжкам. Да это что, пустяки: предметом интересуются, и это в 13 лет! Говорю, что способности у сыновей не очень важные. Нет этого оловянного, безнадежного лица у педагога, по которому видишь, до какой степени ты ему не нужен, не интересен, а между тем ежечасно имеешь до него кровавую нужду! Учебники (и он стал приводить в пример учебник по географии) — ничего похожего с прежним! Помните, бывало, у нас: "черноземное пространство", "мануфактурное пространство...". И он перешел к анекдотам старого времени. Весьма возможно, что это — единичный пример, как и жалоба учителя на распущенность гимназии "без наказаний" — тоже ведь, может быть, единичный пример. Но скажите, не отрадна ли эта тенденция, хоть изредка высказываемая: — Детям стало легче! — говорят родители. — Нам стало труднее! — говорят учителя. И "легче" или "труднее" — не в имморальном смысле, но в самом чистом, добром. Вот где прорез голубого неба сквозь черные облака. Впервые опубликовано: Новое Время. 1904. 21 окт. № 10288.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|