| ||
|
Всякая вещь in statu nascente [в момент возникновения (лат.)] особенно восприимчива к влияниям. Пропустите этот счастливый момент, когда она уверена в себе — и назавтра вы уже ничего не сделаете с ее застывшими и до некоторой степени самодовольными формами. В таковом положении сейчас находится наш университет. Невозможно пропустить счастливой исторической минуты, чтобы не сказать ему несколько напутственных слов, когда он собирается в путь, и, подобно пассажиру, обдумывает, что ему полезно приобрести нового и что из старого полезно оставить на месте и не брать с собою. Есть вопросы принципиальные, связанные с университетом. И есть вопросы техники и подробностей университетского управления и организации. Длинная рубрика вопросов, поставленных управляющим министерством народного просвещения комиссии по преобразованию высших учебных заведений, обнимает исключительно технику управления и организации. Так это дело и должно представляться сверху, управителям, законодателям, регламентаторам. Для них университет есть система рычагов и взаимно связанных больших и малых колес, которые, так сказать, перемалывают науку и выкидывают стране «интеллигенцию». Управляющий и думает об управлении. Но есть точка зрения снизу, и она, пожалуй, главнее. Она именно касается принципов университетской жизни. Не вникая в подробности управления, она оценивает самый хлеб, производимый на мельнице, его добротность или низкий сорт и единственно по показаниям своего вкуса определяет исправность мельницы. Невозможно усомниться, что самый мотив возбуждения вопроса о реформе высших учебных заведений содержится не в недовольстве управителей, профессоров и ректоров своею службою, но в некотором неудовольствии самой страны их службою, т.е. в точке зрения, внизу лежащей, а не вверху. Вот почему вполне возможно опасаться, что члены комиссии, погруженные все в детали управления и организации, так сказать, не ухватят мыслью своею самую душу вопроса. Например, этот вопрос: группа профессоров, какой угодно численности и разнообразия знаний, суть ли в то же время уже и университет? Мы проходим легкою критикою по очень распространенной идее стадности, которая как-то прикрепилась к университету, руководить нашими мыслями в отношении его. Столько-то кафедр и профессоров — это такой-то факультет. Несколько больше одних и других — это факультеты юридический и медицинский. Мы хотим спросить, исчерпывается ли идея и суть университета его личным составом без дальнейших определений этого состава, кроме критериума научной подготовленности? «Столько-то голов, такие-то сведения — вот это и есть университет». Такое определение слишком бедно, слишком грустно. Слишком не исторично и не философично. Историческое освещение вопросов всегда есть наиболее вразумительное и наиболее иллюстрирующее. Парижский университет иногда подавал свое мнение в спорах папства и королевской французской власти. Иногда, опять же в спорах римской курии с каким-нибудь начавшимся теологическим течением, университет Парижский, внимательно разобрав дело, становился не на сторону папы, и папа чувствовал на себе давление этого мнения и большею частью или соглашался с ним, или применялся к нему. Каждый, увидев этот факт университетской жизни, тотчас поймет, что он вовсе не вытекал из определения университета: «столько-то голов и такое-то количество знаний», а из другой и органической идеи о нем, как о чем-то цельном и едином, великом и неограниченном, чему «наличный состав профессоров» более повиновался, нежели определял этот дух своим капризным и временным мнением. Можно сказать, университет «держал у себя в руках» профессоров, а вовсе не «профессора держали в своих руках университет», что можно сказать о нашем времени и наших университетах. Теперь, нам кажется, читатель понял нашу мысль. Университет незаметно очень понизился в своей оценке, в своих задачах, в своем достоинстве. Чем он отличается от Технологического института? Только большим числом кафедр, большим числом голов на них и, словом, «личным составом». Зато Технологический институт — специализованнее. И ведь невозможно не заметить, что в то время, как страна обзаводилась, обстраивалась разными специальными и в то же время привилегированными учебными заведениями, главное высшее учебное заведение в ней, университет, мало-помалу и совершенно незаметно для себя, для общества и для страны терял главную свою специальность и в то же время необыкновенно высокую свою привилегию, духовную, неопределимую, но ясно всеми чувствуемую. Более и более университет становится только учебным заведением очень общего и неопределенного характера, а потому даже и малоценного. В последнюю четверть XIX века были сделаны огромные уничижительные в отношении его усилия; его авторитет систематически ронялся в то время, как выдвигался авторитет и всяческая привилегированность классическо-немецко-чешской гимназии. Оставим последние и займемся только университетом. Что такое «чистая наука»? Наука бескорыстная, мнение без сделок. Вспоминаем иллюстрационно посредничество Парижского университета между папою и королем. Тут не в университете дело и его «претензиях» решать. «Претензий» этих вовсе и не было, и университет не был выскочкою, который высказывался, когда его не спрашивали. Университет спросили — и вот в этом-то вопросе и скрыт секрет положения вещей. Королю и папе, в те глубоко наивные и непосредственные времена, времена без хитростей и задних мыслей (конечно, — относительно), надо было узнать, как им устроиться между собою «по Божьи, по закону, по писанию, по преданию»; переводя на наш язык: как им было размежеваться по совести, по истине, далеко не сразу видной во всех житейских случаях. И они спросили учреждение, стоящее совершенно в стороне от всяких временных и житейских увлечений, учреждение, «блюдущее чистую истину». Нет ли у нас таких вопросов? Не оберешься. Вот вопрос старообрядчества. Вот другой — о крестьянской общине. Еще третий — о золотой валюте. Был, и очень долго, вопрос о присяжном суде, оставшийся не без влияний на его существенные преобразования. Да, наконец, вот вопрос в самом министерстве народного просвещения: когда был составлен устав и программы гимназий в 1870 году, то мнения были разосланы на заключение выдающимся представителям западноевропейской (преимущественно германской) науки и педагогики, из которых некоторые запросили министерство обратно: разве нет в самой России ученых людей, которые могли бы высказаться о строе учебных заведений своей родины. Вопрос конфузящий, на который министерству, решившемуся отодвинуть университеты куда-то на задний двор, нечего было ответить. И по всем вопросам, рубрику которых мы привели выше, высказывались всевозможные люди, без знаний и иногда с знаниями. Но университеты, университеты — молчали. Вот вопрос старообрядчества, сводящийся почти весь к вопросу о мельчайших деталях Московского собора 1666 г. Что о нем думает Московский университет? «Московский университет ??? — спросит каждый с удивлением силою в три вопросительных знака, — но, Боже, конечно, он ничего о нем не думает!!!». Может быть, думает — хотя едва ли — профессор богословия или профессор русской истории, вообще кто-нибудь из личного состава профессоров. Но сам университет — он обдумывает в правлении, как бы не исполнить претенциозное предписание канцелярии попечителя учебного округа и кружным путем пожаловаться на самого попечителя министру. «Личный состав» профессоров — есть, университета — нет. «Университет» есть только в смысле университетского «управления», но не в смысле его отношения к «чистой науке», «чистой истине», «бескорыстному мнению». Университет не спрашивают, и он не отвечает. Но почему, но что совершилось, какие перемены в отношении к истине? Мы живем силами, а не истинами. Университет не кипит духовной жизнью. Позвольте: спроси государство университеты официально касательно соотношений Стоглавого собора и собора 1666 года? Именно не мнения специалистов спроси, которые могут быть сведущи, но узки и партийны, а самого университета, как духовной личности, как великого исторического образа. Мне кажется, пыль в воздухе бы стала от перебираемых древних хартий. Поехали бы профессора на Керженец, в Олонецкие дебри, беседовали бы с мужиками. Сколько нового, сколько свежего, просто как материала, внесено было бы в умственный наш круговорот, в литературу, в науку, в самый быт, в жизнь общественную. Залы университета огласились бы диспутами, но не теперешними жалкими шаблонными диспутами на «магистра», на «доктора». Впервые опубликовано: Новый Путь. 1903. № 2. С. 210-214.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|