В.В. Розанов
Увеличение университетской наукоспособности

На главную

Произведения В.В. Розанова


Вся образованная Россия прочтет с величайшим удовлетворением сообщение о мерах к подъему научной деятельности университетов, каковые меры принимаются сейчас в министерстве народного просвещения. Сюда главным образом относится создание новых кафедр, т.е. введение в круг преподавания и, следовательно, студенческого изучения новых наук, и особенно право министра по ходатайству факультета открывать новые кафедры, т.е. удовлетворять запросам все движущейся, растущей науки. Эта, так сказать, научная автономия министерства просвещения, дающая ему возможность приспособляться к уровню науки без обращения каждый раз и за всякою мелочью к санкции других "товарищеских" министерств, есть вещь совершенно необходимая, и давно необходимая. Мало ли чего "не находят своевременным" или не находят "полезным" для России: 1) министр финансов, не заинтересованный в кафедре ассириологии или египтологии, 2) министр внутренних дел, занятый русскими "безработными" и нимало не занятый римскими плебеями, и 3) обер-прокурор Синода, озабоченный исправностью "Господи, помилуй" на клиросах и нисколько не думающий о Нибелунгах. Они все три, конечно, отвечают "нет" на робкий вопрос министра просвещения, "не пора ли учредить при университете кафедру греческой истории...". Неопытный читатель закричит: "Как кафедру греческой истории: ее давно читают там, нет университета без греческой истории..." Но тут я посмеюсь над неопытным читателем, заметив, что крик его показывает, что без греческой истории нельзя представить себе университета, что это то же, что птица без крыла, рыба без плавательного пузыря, человек, homo sapiens, без головы, что-то нелепое, вздорное, чудовищное, — и тем не менее русские университеты в точности существуют и 1) без кафедры греческой истории, и 2) без кафедры римской истории, а лишь с двумя преподавателями по всеобщей истории: и лишь по личному чувству необходимости преподать греческую историю и римскую историю эти неопределенные "преподаватели всеобщей истории" преподают древнюю историю неучено, а учебно. Но представьте, что в университете преподавателями этой науки состоят: 1) профессор Лучицкий (Киев), специалист по истории французской реформации, и 2) Кареев, специалист по тому, что он неизвестно почему называет у себя "историософиею", т.е. по "общим разговорам", притом надерганным, касательно истории. Само собою, что они будут-то будут преподавать греческую и римскую историю, но лишь чуть-чуть вкуснее и полнее Иловайского, будут ее преподавать тоже в "общих разговорах" и довольно поверхностных сведениях. И без всякой своей вины: просто они не к тому готовились, не тому учились, не тем заинтересовались, изучая науку в библиотеках и западных университетах. Позвольте же человеку хоть в науке быть свободным и интересоваться тем, к чему влечет его душа: она влечет ко "всеобщей истории", но, по ее необозримости, конечно, лишь к некоторым ее эпохам. В военных терминах это объясняется так: есть военное образование, но нельзя "военно-образованному человеку" поручать обучение и 1) кавалерийской езде, и 2) пехотной службе и 3) артиллерийской стрельбе и еще 4) управлению броненосцем. Удивительно, что этой простой вещи министры просвещения никогда не объяснили своим товарищам по министерскому креслу, ибо самое помещение в университетском уставе такого предмета, как "всеобщая история", равняется тому, как если бы туда внесено было "преподавание медицины", и отзывается какою-то археологиею XVII века, когда науки еще не разветвились, или уже совершенно учебными, гимназическими задачами, с какими смотрели сверху на университетскую науку, на университетское преподавание. Не воображайте, что это не отразилось практически: отразилось огромным образом! В ученой русской литературе или, лучше сказать, в ученой русской книжности есть несколько трудов — одни по реформации, другие — по революции, третьи — по греческой истории, — именно трудов ровно столько, сколько требовалось представить для получения кафедры магистерских и докторских диссертаций, но в России не существует, как чего-то традиционного и установившегося, ни изучения реформации, ни изучения революции, ни изучения Греции. Все дело походит, и даже есть, чистое любительство, и, как всякое любительство, оно эфемерно. Ничего связанного, последовательного и общего нет. Один преподаватель заинтересовался "государственными мужами Греции в эпоху Перикла", но его преемник и ученик увлекается рыцарскими временами и пишет диссертацию "О четвертом крестовом походе". Однако две эти диссертации, ценные каждая в себе, ничего вместе не представляют. От этого в России, в университетах, нет, собственно, даже и обозначенной в уставе "Всеобщей истории", а есть винегрет, пельмени или что-то вроде этого, — нечто неудобоваримое. Учебники Иловайского, Гуревича и чуть-чуть полнее их, но тоже буквально гимназические, "Лекции по всеобщей истории" проф. Петрова — суть единственные "всеобщие истории", написанные русскими учеными, и это при восьми университетах, из которых Московский существует уже 150 лет! Тут, конечно, многое принадлежит действительной бездарности и действительной лености профессоров, но кое-что, и даже целая половина, должно быть приписано и организации дела! Каким образом современники Моммзена, гр. Д.А. Толстой, гр. И.Д. Делянов и вся последующая серия министров просвещения не догадались войти куда следует, войти с докладом, что нельзя же при Моммзене и после Моммзена русским университетам существовать без специальной кафедры римской истории, — это уму непостижимо, и можно объяснить это только тем, что русским "направителям просвещения" Моммзен никогда не приходил на ум. Да один ли Моммзен: ведь он и явился оттого, что везде решительно на Западе, в каждом единичном там университете, существовала уже вековая традиция изучения римской истории, связность и преемственность, общность и специальность этого изучения. Без этого не появился бы и Моммзен: уже в XVIII веке об одних этрусках в Германии было написано больше диссертаций, чем у нас вообще по "всеобщей истории", Нет науки без специализации. Невозможна она. Поступи-ка Моммзен на службу в русский университет: как профессор "всеобщей истории", он каждогодно обязан был бы читать на разных курсах, разным семестрам, и 1) курс средней истории с рыцарями и папами, и 2) курс новой истории с Кромвелем и Мирабо, и 3) греческую историю и хоть чуть-чуть что-нибудь о финикиянах и ассирийцах. Можно представить себе, много ли бы осталось от Моммзена при неизбежности для него гнаться за этими тремя зайцами и стрелять дробью по трем разбегавшимся зверям. И Моммзен бы не выдержал: или проклял все и остался с собою, но, выйдя в отставку (у нас — судьба Менделеева и Мечникова), или был бы "исполнителем на службе", но уже умер бы как Моммзен, — умер бы как мировой ученый, как наставник учителей.

Вот как много значит организация дела! В сфере государствования организация есть все. Она не может, не вправе быть не великолепной. Но министерство просвещения — это государствование в обучении и науке. И сто лет на министерстве просвещения лежала обязанность великолепно организовать науку, приспособив к ней университеты и академии. Но что же оно делало в этом отношении? Лежало. Дремало. И даже не помнило, что есть Моммзен.


Впервые опубликовано: Новое Время. 1908. 21 ноября. № 11745.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.



На главную

Произведения В.В. Розанова

Монастыри и храмы Северо-запада