| ||
|
Не тесня фактической истории и не приноровляя ее к определенному дню, мы должны сказать ту правду, какую чувствует вся Россия: что уже с 19 июля мы вступили в какую-то небывало новую годину народного государственного и нравственного существования, и весь этот год для нас — поистине одно 1 января, раздвинувшееся на 180 дней старого 1914 года и приблизительно имеющее раздвинуться на такое же число дней наступающего 1915 года! Мы оживлены, поздравляем друг друга или обмениваемся торопливыми горестями и торопливыми тревогами все это время — как в Новый год. Новизной полна душа, мысль, общественные и государственные сборы, общественные и государственные готовности и приуготовления. Весь год — "в походе", не физически только, а и духовно. А когда "в походе", кто считает сегодняшний и вчерашний день: всем дойти бы до цели, до конца и отдыха. И вот об этом приходится погадать нам 1 января 1915 года. Как все кончится? Как хотелось бы и нужно бы, чтобы все кончилось?.. Все полно страшных физических, военных напряжений... Впереди России дерется ее могучая армия, дерется у границ Германии, дерется у предгорий ветхого в истории Арарата, где, по сказаниям Библии, остановился Ноев ковчег: и сердце как-то радуется, что земля наша, начавшаяся с маленького удела Рюрика, Синеуса и Трувора, ныне необозримо раскинулась на две части света, являлась первым по величине сплошным царством под единым скипетром и под единою короною. Велика Русь — и есть за что постоять. Обильна Русь — и есть тут для кого поработать и над чем поработать. Потому-то и дерется смело и умирает героически русский человек, что воистину он защищает великий удел Божий на земле, великую землю и древнюю историю, не без попечения Божия выдвинутую вперед на такое положение среди земных царств. Попечением Божиим росла русская земля, и попечением Божиим она достроится до какой-то своей последней цели, последней мысли... Мы, наше поколение, — средние пока, промежуточные. Мы чувствуем только уже по физическим размерам царства, ныне превосходящего древнюю Вавилонию и Персию и иные царства, на которых лежал Перст Божий, и которое уже в середине своей истории почти равняется Риму при его завершении и окончании, — мы чувствуем и вправе чувствовать, что это неизмеримое царство, наше драгоценное Отечество, приуготовляется Богом к чему-то исключительно значительному и объемному. И не будет никакого преувеличения, если мы скажем, что Гогенцоллерн со своей трехсотлетней Пруссией кинулся на Россию, как юнкер-мальчишка — на старого солдата с седым усом, прошедшего на веку много походов... Мальчишеский наскок кончится, как ему и долженствует кончиться. Не столько мудрецы, сколько хитрецы Пруссии не рассчитали, что великие и прочные стены истории складываются медленно, долго, тягуче, терпеливо; а эфемерные в ней постройки, хотя бы головокружительной высоты и эффекта, уже по самой быстроте кладки — недолговечны. И уже теперь как-то брезжится впереди, что царство трех императоров Германии — такой же случай и эфемерида, как империя Наполеонидов. И культурное властительство, претензии и часто только культурная наглость Германии и немцев более мерещатся нам опасными, нежели есть на деле угрожающе велики. Пока деньги из России высасывала Германия и из русских высасывали некоторые инородцы, Россия, естественно, была бедна, русские, естественно, не были богаты, — ну а при бедности не развернешься на экономическом поприще. Так произошел экономический захват России Германией и инородцами. Миллиону никогда не соперник рубль. Но едва и Государство наше, и русское общество, все вместе и каждый порознь, остановили на этом предмете свое внимание, мы не будем более выпускать русскую работу из русских рук, медленно и стойко будем все возвращать в свои руки, начнем внутреннее собирание Руси. Мы не то чтобы были в корне бедны: но мы все растеривали сами, все разбрасывали сами, — небрежничали около неистощимых богатств своей земли, — и от этого казались и кажемся бедными. Все это — временно и случайно. Как только поднимутся русские руки к работе — ни немец, никто другой нам не будут страшны. Великий нравственный и идейный крах Германии в эту войну не может не отразиться крахом и материальным. В вещественном хозяйстве так же нельзя быть циником, как и в душевном своем хозяйстве. Циничного эксплуататора всякий станет остерегаться, — и эта настороженность всех вырастет в грозную стену перед германцами, которая не пропустит "дальше" их успехов... Эти успехи росли на почве нашей бытовой и государственной распущенности и доверчивости. И раз им будет положен конец, немец везде получит могучее "стоп" перед собою. Но это — важная, однако не первенствующая сторона нашего русского возрождения, о котором хочется и уместно говорить в Новый год. Отодвинув перед глазами своими германский заслон, Россия шире взглянет вокруг себя. Было вековым недостатком, что вместо "Европы" мы все время смотрели и видели перед собою одну "Германию", смешивая ее частную образованность и культуру с мировою европейскою образованностью и с христианскою культурою. Да и этого мало: мы забывали себя. Построяя мысленно историю и стараясь угадать ее ход в будущем, мы вечно выкидывали из счетов и соображений те огромные залоги, которые явно находятся в почве Русской земли, в сокровищах русского народного духа. Это было почти сплошною ошибкою русского XIX века. Мы сплошь приняли и считали 1/6 часть земной суши, занятую нашим царством, как место только пересадки западных произрастаний, западноевропейской растительности. И вот, думая о "русском возрождении", невольно думается об этом народном возрождении, которого хотелось бы пожелать в новолетие, 1 января. Да оно и приходит, оно уже поднимается волной, — и с ним связаны лучшие русские чаяния. Война вызвала огромное молекулярное движение в населении. Как никогда доселе, частицы одних классов, одних сословий и состояний, трутся о частицы других классов и состояний. Происходит масса нового узнавания, — в окопах, в лазаретах, в случайностях битв и похода. И видно везде, как именно высшие классы, обеспеченные и образованные, склоняются перед правдой и простотой русского народного духа. Перед его смирением, готовностью к жертвам, перед терпением и мужеством. Ныне вся образованная Россия поступила в некое "народное училище", в "сельскую школу", — и, Бог даст, выйдет из этой сельской школы другою. Вот одно из главных наших пожеланий в Новый год, одна из главных наших надежд в новолетие 1915 года. Русь — не малый край самой Европы. "Европейское просвещение" вовсе не полно без "русского просвещения". Около этого русского просвещения, которое было у нас до монгольского ига и просто лежит в стихии русской души, — мы должны стоять твердою стражею. Понимание этого русского просвещения как особой стихии в европейском просвещении, — особого в нем течения и особого корня, — мы читаем в адресе английских писателей, обращенном к русскому обществу и к русской литературе. Оно очень знаменательно, это обращение. В нем впервые прозвучало с западной стороны признание особого света с Востока. Это — свет славянства, славянской стихии, славянской души. В чем же он? В новом совершенно взгляде на человека, на человеческую жизнь, на грех, на совесть, на судьбу. Все моральное мировоззрение славянства и православия совсем другое, нежели мировоззрение романо-германское, католическое и лютеранское. Оно мягче, человечнее, душевнее, — оно универсальнее, объемнее. Удивительная текущая война все это обнаружила. Она обнаружила эту разницу и в откровенных мотивах своих, и в ужасающих формах течения своего. Русь становится на свои ноги: вот наше главное чувство в Новый год. И пусть она встанет на них крепко в этот год, — вот наше пожелание. "С нами Бог", — вот простое и ясное сознание, которое да осенит и это чувство, и это пожелание. Скромно, но и неуклонимо выходит солнышко русское из-за германских туч. Ни Гогенцоллерн, ни его озверевшие легионы этого солнышка не заслонят. Его уже увидели. "Перекрестимся", православный люд, в этот Новый год. Всем — доброго здоровья и ясного разумения. Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 1 янв. № 13939.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|