В.В. Розанов
Великий день нашей истории
19 февраля 1861 г. — 19 февраля 1911 г.

На главную

Произведения В.В. Розанова



Эх, молодость, молодость... Безрассудна ты, вздорна иногда, а ничего нет тебя краше. И когда в годы благоразумной старости возвращаешься к тебе мыслью, возвращаешься воспоминанием, да, наконец, возвращаешься этим самым «рассудительным суждением», то говоришь:

— А черт бы побрал эти «рассудительные суждения», у которых сто костылей и ни одного крыла. Возьмите от меня мудрость, возьмите мою осторожность, избавьте, пожалуйста, от высоких чинов: и в обмен дайте мне прыткие ноги, хорошее пищеварение, молодые мускулистые руки и, главное, главное — молодое воображение, молодое желание, молодую веру в людей и жизнь...

Возьмите мое разбитое сердце и верните не разбитое...

Конечно, — сегодня это мысль тысяч людей возраста пожилого и старого, которые боролись если не с крепостным правом (таких «сизых орлов» уже можно по пальцам перечесть), то с многочисленными, даже с бесчисленными остатками крепостного права, крепостной поры, крепостного быта и крепостной «были»...

* * *

Все 19 февраля 1861 года укладывается в три строчки Пушкина:

Была та славная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая, —
Мужала...

Какой порыв в этих строках! И у многих, у многих старцев проступят слезы на глазах, когда они почувствуют, что в самом деле дивный поэт в этих строках, сказанных о другом времени и других лицах, выразил их молодое чувство 60-х годов минувшего века, — с тем вместе вечное чувство всего поднимающегося, встающего «как один человек», надеющегося...

Вся Русь, после сорокалетнего принудительного «сидения на месте», вдруг встала и пошла... Нет, встала и побежала на молодых сильных ногах, таких доверчивых, с доверчивой душой, с доверчивой мыслью... Ах, если бы не скоро открывшиеся «ямки» на пути, — что вот пришлось споткнуться, — встать и «опять упасть»... Если бы не это чертово «плетенье» дороги, в которой вдруг скоро наступила такая «неразбериха», где «свой своего начал предавать»... Но это другая, печальная история, — и не сегодня день для этих воспоминаний. Утрем тайную слезу, подавим черную досаду и вернемся и ограничимся первым днем радости.

Просто — 19 февраля.

Время Николая Милютина, Кавелина, великого князя Константина Николаевича, «Современника»...

Время молодых, «только что вот выступивших», Тургенева, Достоевского, Толстого, Островского, Григоровича...

Ну, и в фундаменте всего, конечно, — молодой верящий Царь... Без него — просто ничего нет, ничего бы не было, все было бы невозможно. Молодой, образованный, полный великого порыва: — «Вперед!..»

Молодой весенний дождь обрызгал трон: и вся Россия расцвела. «Царская власть», «царское лицо»: много об этом думано, а еще больше нужно подумать. Ну, вот, подите-ка создайте 1861 год без «лица, в котором все сосредоточивается», которое чего «хочет» — того «обязана хотеть» вся Россия.

Вся Россия оглянулась... Улыбается и видит: среди нее стоит красивый человек, с русыми усами и бакенбардами, в гусарском ментике и аксельбантах: а лицо такое суровое, грозное...

Сдвинул он брови...

Поднялось сердце у всей России: — «Ну, ну?!..»

Пятьдесят миллионов человек; и ждут, что скажет этот прекрасный человек, с радостью в сердце и грозою в бровях.

Нет, господа, это религиозный момент, это всемирно-историческая точка, еще не разгаданная! «Точку» эту зачеркнуть в мыслях легко, а вот подите-ка выработайте ее фактически в тысяче лет терпения, страдания и надежды. «Увидим! Увидим! Когда-нибудь! Когда-нибудь!»

И пришло 19 февраля 1861 года.

«Раз... два... Ну, стоим, ну, дальше?..» Только сердце колотится, уста ничего не умеют сказать.

«...Три! Повелеваю отныне, чтобы ни один человек в России не смел именоваться рабом и не был в состоянии раба! По церквам! Молебны! Филарет — пиши грамоту, народ — крестись!»

«Хочу и повелеваю. Так угодно...» — «Теперь я устал. Великое слово дано. А вы по моему слову...»

И все побежало в разные стороны, держась за карманы, кашляя, ковыляя, и... «ямки», «ямки», много «ямок», поехала «телега Руси» — и все «в ямку» да «в ямку», при злобном хихиканье где-то из канавы поблизости.

Но оставим это. Сегодня день радости.

Ах, эта «граница» и «неограниченное»... Откуда эта странная мечта, эта странная тоска, у всех народов, не у христиан одних, — создать идею «ангела»... И «дух» и «плоть»... С одной стороны, «чистый дух», но — «может воплощаться». Все религии, а в философии глубочайшая ее часть — метафизика, наконец, — все сказки, все мифы, да и в самой математике «исчисление бесконечных величин» — указывают на вечное тоскование человека «в своих пределах» и на великую потребность его — выйти из них и вступить в «бесконечность»... Вот откуда — «ангел», праведная форма ницшевского грешного «сверхчеловека...». Вот, наконец, основание, что 50 миллионов человек ждут мановения одного, — чтобы сразу и всем одновременно начать что-то делать, одинаково думать и находить упоение в этом согласии и единогласии.

«Так хочет Царь! Так хочет Царь»...

Совсем это не то, что «так хочет седовласый историк С. М. Соловьев», «лучший публицист «NN», к этому призывает нас знаменитый оратор» такой-то. Совсем другое! Что же другое? Тайна. Тайна, которую легко разрушить. А вот попробуйте-ка ее создать, сотворить вновь, сотворить впервые... Ах, чтобы умертвить человека, достаточно проколоть булавкой его мозжечок: умрет от этого даже Ньютон, умрет праведник... А вот выродите-ка Ньютона, родите праведного человека на землю: пусть постараются отцы и матери, зададут себе «урок»... «Проколоть булавкой» все легко, родить — часто никто не может, не умеет.

* * *

И все руки со счастьем разжались; Филарет охотно написал бумагу; против своих убеждений написал, как мы знаем это исторически, и, как исторически же знаем, — написал с одушевлением, величественно и вдохновенно! Вот чудо! Самые души вдруг у миллионов людей переродились — и в этом весь секрет... Собственники без горечи отошли от своих состояний, от своего богатства: чего не мог сделать за себя только всю жизнь Толстой, такая личность! «Бесконечное лицо» в центре народа, эта «бесконечная величина» математики, «ангел» религии, молитв, — пришел и захотел: и вдруг все встали и исполнили.

Вполне иррациональный момент! 19 февраля, между прочим, оттого нам дорого, что, каково бы оно ни было на иностранную оценку, — для нас, русских, несомненно, это есть оригинальный и самобытный факт нашей истории, есть, может быть, самое великое проявление особенностей сложения нашей души, нашего исторического воспитания и нашего государственного мистицизма, переходящего от «обыкновенной политики» к началам «сверхчеловечности», которые всегда любил Восток, почитал Восток, верил им Восток... И на Востоке они мерцали, проявлялись.

Поклонимся и мы этому маленькому «чуду» нашей истории; поклонимся сердцу Александра II, — потом так истерзанному в чаду земном и грязном, в чаду едком и мучительном. Поклонимся всему тогдашнему благородному поколению; поклонимся старейшим сейчас людям на лице Русской Земли. Они имели свое «Ныне отпущаеши раба твоего»; и особенно после 17 октября они совершенно уже без тревог сойдут в землю, «приложившись к отцам» своим, «отцам всей Русской Земли», от старых наших Ярославов, Андреев, Иоаннов до «теперь».

Будем, господа, радоваться сегодня, и беззаботно радоваться. Будем верить в свою историю и в свою Землю!

19 февраля 1911 г.


Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 19 февраль. №12551.

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.


На главную

Произведения В.В. Розанова

Монастыри и храмы Северо-запада