| ||
|
"Сразу" и "все вместе" — вот прием героического подъема. "Сразу" и "окончательно" — вот вторая его черта. Так и поднялась Русь против пьянства, где 1) никому нельзя было пить и 2) ничего нельзя было пить. Именно эта полнота решимости и поддерживала энтузиазм, который прошел волной по России, подобно чуду. Ведь избавление от пьянства равно величайшей религиозной реформе; по объему, по количеству спасенных душ, спасенных состояний, сохраненных в целости биографий — это вполне религиозно-нравственная реформация, не задевшая ни йоты "старого упования", нашей древней православной веры. Всеми это и было принято как социальное чудо. Оглядывались и говорили: "Чудо! Русь не пьет! Россия трезва". Именно, полнота-то чуда и родила энтузиазм... А ведь чтобы охотно и радостно его принять, нужно было большое напряжение энергии. Помилуйте, лишиться "такого удовольствия...". Даже академик Глубоковский называет его "утешением...". Да что там: Владимир св. сказал: "Не можем без того быти..." И вдруг через тысячелетие: "Можем!.." Чудо! И всего труднее оно было крестьянству: единственное утешение... Кабачок, пирушка и водочка. Свадьба, именины, крестины — водочка. Сладкая беседа — водочка. Хорошо. Но "когда все согласны" — и крестьянство душевно порешило с водкой. Я имею письма от крестьян, в пору мобилизации, где они своим умом копаются, как заменить питейный доход другими доходами для казны, — "а водке, чтобы не быть вовсе... ". И вдруг энтузиазм пал! Этот-то драгоценный энтузиазм, родник всего. Ибо без радости "не пить" — нельзя "не пить". Почему же он пал сейчас? Не то дьявол, не то немец помутил хвостом воду. Пошла измена, пошло предательство. Побежали, крадучись, назад "свои...". — Народу, конечно, нельзя пить, но нам — можно. Это баре, аристократы говорят. Богатеи. Говорят о виноградных винах. — Водку — запретить, но пивцом побаловаться можно! Ведь это баловство, а не вред. Можно представить себе, как примет это народ. "Все вместе" — и народ был рад. Но теперь он скажет: "Мы — опять на последях..." "Баре у нас отняли, а себе оставили". И он назовет реформу, которая была святою, — "окаянною"; а нас самих назовет "окаянными", "чужими", "хитрыми". Да так оно и есть. Мы себе "утешеньице" оставили. Хотели ведь именно трезвости, рвались к трезвости! Ведь в этом вопрос, а не в том, чем быть пьяну. Великое Царское решение — "не быть пьянству на Руси" обошли хитрыми оговорочками и обходцами. Обошли ради каких-то (сравнительно с винной монополией) грошей для казны и ради нашего подленького удовольствия. Скверно. Скверно стало дело. Нужно ждать окончательного и безисключительного Царского: "Повелеваю вовсе не пить". Мы, людишки, схитрим. Только Царь видит прямой и великий путь. И пожалеет он свой народ. И не даст зародиться язвящей социальной разнице ("одни пьют", "другие не пьют"). Уже появляются статейки о какой-то пошлой готеборгской системе "не пить" (с урезочками). Когда не понимают, что русский народ никогда "урезочек" не примет, — а ему — "пить" или — "не пить". Когда русская система или русский случай и вообще "даровал Бог" — вышел превосходнее всего, вышел неслыханно. И мы обязаны совестью, образованные классы совестью перед крестьянством обязаны умолить Государя Императора дать после двух рескриптов — третий и последний: "Повелеваю вовсе не пить". Тогда разговоры и хитрости кончатся. Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 15 окт. № 13863.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|