В.В. Розанов
Вопрос о силе среди бессилия

Письма В.X. и С.И., в июльской книжке «Нов. Пути» («Царство Божие как сила»), замечательны и новы не только по тону, живительному, свежему и чистому, — но и по множеству уже оставленных г. В.X. позади точек зрения на религию, равно как и по коренному вопросу, им ставимому. Когда в Религиозно-философских собраниях я предложил вниманию слушателей доклад «Об адогматизме в христианстве», то, кончая его, высказал уверенность, что мессианство ожидалось бы и должно бы прийти, как чудо моментальное, непременное и невольное, как преображение вещей, а не как прогресс нашей добродетели, и преодоление этою прогрессирующею добродетелью косного порядка вещей. Это есть метод действия Сократа, а не Христа. Между тем все наши надежды покоятся на идее прогресса. Теперь г. В.X. формулирует дело, пожалуй, еще яснее; а главное: то, что для меня было штрихом мысли, он поставил темой своего существования. Но, значит, вопрос висит в воздухе и тревожит уже в разных местах разные души. Инициалы В.X., вовсе неизвестные в литературе, очевидно, скрывают в себе большой задаток: ибо невозможно, чтобы жизнь, посвящаемая одной теме, не принесла плода.

На одушевленное письмо г. С.И., которое, можно сказать, содержит resume всего, что было сказано пылкого и умилительного касательно средств загробного спасения, — на слова: «Я ищу жизни, я хочу, чтобы мое мертвое, холодное, бесчувственное сердце горело любовью, верою, чистотою, смирением... Я хочу ощущать любовь Божию, чувствовать, что Он мой Отец и Творец, что меня ожидает суд Его... Я буду молиться, буду читать отцов, буду должным образом принимать таинства, читать Евангелие, говорить с добрыми, любящими людьми, вот как вы, только не споря, и мое сердце будет оживать для веры, любви и надежды», и пр. и пр., — на все эти слова о всех этих исхоженных тропинках г. В.X. с суровостью опытного медика отвечает:

«Должен сказать вам, что, по-моему, вы находитесь на краю громадной опасности — вы ухватились за ту же «самодеятельность» Смайльса, которая, если бы к ней прибавить книгу нравственности высшего давления Марка Аврелия, составляет ваше Евангелие. Но имеете ли вы Духа, совершающего между вами чудеса? (Гал. 4; 3). Только стремление овладеть этим Духом может отвести вас от неминуемой гибели. Мало того, если даже и Духа будете иметь, а не отречетесь от своей, навязанной себе самими самодеятельности, то с вами может (думаю, непременно) случиться, что было с Петром (Иоан. 2; 11, 12, 13).

Мне кажется, что вы принимаете эту, описанную вами, тишину, чистоту, уютность и весь этот комфорт за цель, за сущность учения Христа, за самую благодать. Неужели это так? Вы хотите ощутить любовь Божию. Да кто же этого не хочет? Только средства ваши не евангельские, а самодельщина (извините за выражение). Ничего вы без силы Божией сделать не можете (ни себе, ни другим), а все эти ваши ощущения — одна приятная прелесть. Радость же христианина — от силы Духа Святого, а это только и есть единственная благодать. Путь ваш не имеет определенной, истинной, точной, ясно намеченной цели: овладеть царством Божиим. Вашим путем вы думаете быть чистым и непорочным, и превзойти даже Петра — не впасть в лицемерие. Подумайте, возможен ли такой путь для вас, не имеющего и даже не желающего искать силы Божией, тайной, сокровенной, которой ни вы, ни я не познали и не знаем, как ее иметь...

Самые ваши ощущения... сор, хотя прекрасный. Только одна есть великая тайна, через которую мы имеем благочестие, — это тайна царствия Божия.

А ведь прав был старец нашего чудного сна, называя вас пьяницей: всякий опьяняет свои чувства (себя) по-своему — кто гашишем, опиумом, зрелищами, — а кто умилительными беседами».

Все это не только прекрасно (точно и сильно) сказано, но и истинно замечательно. Таких речей, таких исканий еще вчера не было. И верно, в самом деле приходит конец академической схоластике, и на место ее хочет родиться в области веры нечто лучшее. Дай Бог: ибо почва суха и жадна к влаге. Ныне ни одна капля подлинной религиозной мысли не упадет даром.

Позволю себе, однако, кой в чем присоединиться к г-ну С.И. Да что за «прятки» такие и за шарады в истории? Две тысячи лет назад мы имели положение вещей:

1) Человечество надо спасти.

2) Пришел Христос и спас его.

На вопрос: чем? и как? любопытный автор отвечает:

3) Тайною Царствия Божия.

4) Которая вот в течение двух тысяч лет ищется: я, В.X., ищу и найду ее.

Слишком самоуверенно. Да и не слишком ли поздно? Мало человекообразно и мало сердобольно. Овца во рву, блеет: а ей кидают некое «метафизическое вервие», вроде кантовской Ding an sich [вещь в себе (нем.)], и овца эта, с овечьим умишком, должна познать «Ding an sich» и только в таком случае будет вытащена на свет Божий. Но дело в том, что человечество есть коллективная овца: и если даже мы, при помощи г. В.X., и будем вытащены из ямы «греха, проклятия и смерти», то ведь что же мы скажем мириадам-то людей между распятием Христа и нами? Да и не скажут ли они, не слишком ли вправе будут сказать, указывая на г. В.X.: «Вот кто спас! ибо после него — вступившие в Царствие Божие, до него — не вошедшие в него». Не ясно ли, что г. В.X. и будет настоящим «спасителем», «мессией», но только с маленькой буквы, как и подобает, в отличие от Единого Христа и уже пришедшего.

Методическое значение мысли г. В.X. — огромно; но как положительная истина, как тезис — она едва ли многого стоит.

Он прав, говоря, что где нет силы — нет и божественного, нет еще Бога там, сколько бы о Нем ни рассуждали люди.

Но отсюда, оглядываясь с печалью на крайнее бессилие, нас окружающее, мы можем только сказать: «Гм... гм...» и печально покачать головою.

Мысль г. В.X., непобедимая в критической своей стороне, может стать не кануном ослепительного света (слишком поздно!), как он ожидает, но началом такого сгущения мрака, что поистине станет страшно жить...

* * *

Попробую г-ну В.X. указать другой путь мысли, хотя бы тоже в методических целях.

Снесла курочка яичко: и ведь в нем — подлинное куриное царство содержится! Не большое, не гениальное, не «жар-птицы» царство, но зато совершенно реальное. Исполнение = обещанию: вот что важно, ценно, и... честно! Пусть оно некрасиво, копейка ему цена, но оно... без обмана, и дает именно то, что им обещано, и более чего от него никто не ожидает. Садится на десяток таких яиц клушка, и через три недели в выводке цыплят мы зрим исполнение «всех заветов» соответственной категории и уровня. Откуда и заключаем: in ovo — vis [в яйце — сила (лат.)]. Г-н В.X. может заметить, что мы подошли к узлу его мучительных исканий.

Дело в том, что в занимающей его области мы имеем великие обещания, но они никогда не были исполнены. Г-н В.X. тотчас же может связать свою мысль, свое тяжелое раздумье, свою тоску и с мыслями г. Мережковского о старом «Дионисе», и моими мыслями о браке. И Мережковский, и я — мы, ищем субстрата для силы; ищем «желтка и белка», из которого и получилось бы то, что отыскивает г. В.X.; причем г. Мережковский думает, что «найдем» его, я — сомневаюсь в нахождении, и тут содержится единственный и вместе бесконечный пункт нашего с ним расхождения. «Он — Дионис! и в Нем — воскресение всего Дионисового» — говорит Мережковский. Напротив, я не имею воззрения на Христа иного, чем о. Михаил, когда он, сославшись на известное стихотворение гр. А. Толстого: «Грешница», повторил его словами определение Христа, как Лика и Духа совершенно небесного спокойствия и «бесстрастия». Конечно, А. Толстой не авторитет, но он (как о. Матвей перед Гоголем) повторил то, что думала все века своей истории вся церковь. В самом деле, разные были в церкви «ереси»: но никогда еще не появлялось в ней даже попытки, даже предположения... слить Дионисово и Христово. Здесь бездна смелости и новизны у Мережковского, если б притом ему удалось не высказать, а показать свои мысли. «Дай вложить персты и осязать», — скажем мы все ему, вслед за Фомою, перед этим Новым или столь Обновленным Христом. Правда, он связывает это со «вторым пришествием Христовым», каковое и по учению Церкви будет не походить до противоположности на первое («придет во славе»): но ни один из церковных учителей не предполагал, чтобы самый лик Христа, вторично пришедшего, не походил на тот, какой мы знаем из четырех евангелий.

Тот же представляется ими «Пастырь Добрый», «Благий Учитель», но с переменой одежд лишь, в порфире царствия и с мечем суда. Мысль моя, повторяю, не отделяется в первом пункте от о. Михаила: но ведь для меня ясно, что где «желток и белок» (говорю иносказательно, говорю космически), там и libido, и vis: и уж раз мы согласились с о. Михаилом, что в Христе не было никакой libidinis, то ео ipso мы мыслим Его, так сказать, а-овулярным, да и вообще вне всей метафизики «желтка и белка». Таким образом, мы и получаем вечное питание и вечный голод, и вечные надежды. Мы имеем собственно такое положение вещей, ясное как алгебра:

1) Принятие всей мысли Д.С. Мережковского = пробуждение реальных деятелей, бродил в вере = libidinis + vis в религии. Тогда завтра — религия живая, восторженная — «Царство Божие на земле, как и на небесах».

2) Принятие мысли о. Михаила и моей: религия «без желтка и белка», без «оплодотворения». Ее история, как perpetuum mobile бессильное.

3) О. Михаил на этом останавливается; или утешает себя платонически и риторически, без всякой «веры, надежды и любви». Я на этом не останавливаюсь, и получается четвертое.

4) Так сказать, начал «желтка и белка» (метафизических, космических) надо искать вне орбиты, в круге коей совершилась вся новая европейская история. Выходя из этой орбиты, опознаешь старые и вечные небеса: во-первых, иудейское, а во-вторых, и эллинское. (С добавлениями, вариациями, вообще без всякой специализации). «Дионисово» начало признаешь, но как особое и другое: и к нему, как роднику (как к яйцу — цыпленка) начинаешь относить: напр., брак, напр., семью, «образ и подобие» нашей телесности; да и вообще весь почти огромный шар земной, разве за немногими исключениями. Является как бы территориальное стеснение нашего религиозного мировоззрения, занимающего уже только треть неба, треть молитв, храмов, культа, всей суммы религиозных волнений.

Эти другие 2/3 и содержат в себе тот рост, ту vis, которых вообще не было никогда в старом perpetuum mobile. Таким образом, поиски г. В.X. в том отношении и плодотворны, и бесплодны, что он ищет, во-первых, вещь реально существующую, но лежащую не там, где он ее ищет. Он или пробродит всю жизнь в том же круге, ничего не найдя, но с неумирающей тоской об искомом; или предчувствия его превратятся в «верхний нюх», и он приведен будет им сперва на линию магического круга, а затем — и перескочит через него: тогда он и сам многое найдет и верно другим многое откроет. Ибо сила его ищущих инстинктов изумительна. Добавлю об язычестве и юдаизме: не только, само собою разумеется, не надо их воскрешать, но и с ними сколько-нибудь сближаться, сливаться. Разве только попутно кое-что объяснить в них, напр., как они возникли и чем держались, какой скрыт под ними метафизический корень. Но у нас своя «св. Чаша Грааля», свои поиски, свои темы. Мы ищем именно того же, чего и В.X., и только этого одного: «Царства Божия на земле, как и на небеси, с силою».

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.