| ||
|
— Тихо, как на кладбище, — отвечает с упреком маркиз Поза суровому герцогу Альбе на похвалу его, что «в Испании все теперь тихо». Страна, народ, как и всякий живой организм, знает повышенные и пониженные температуры. Человеческий организм, имеющий нормально температуру в 37º, выносит повышения ее до 41º, т.е. на четыре градуса, — тогда как понижений температуры он не может вынести более, чем на три градуса. И даже понижения только на два градуса проводят его уже около могилы, — тогда как повышения на то же число градусов — обычно заурядно, буднично и ничем особенным не грозит. Закон этот применим к обществу и общественному духу. Нет ничего страшнее и опаснее, как похолоделость общества, апатия, равнодушие. Напротив, лихорадка в обществе ничем существенным и ничему существенному не угрожает. Я делаю маленькие добавления к своей статье о «соборянах», чрезвычайно кратко сказанной. Администрация наша, в особенности за весь XIX век, была чрезвычайно пуглива, нервна. Точно это был капитан корабля, не знающий морских карт и не уверенный в качествах корабля, которым он правит. Такой вечно кричит в рупор: «Тише!», «стоп машина!», боясь рифов, где их нет, и мелей, где их тоже нет. Пассажиры решительно измучены этим капитаном. Так и наше общество. Если оно и лихорадит, если температура его несколько повышена, то это единственно оттого, что администрация русская за целый XIX век не давала государственному кораблю идти нормальным ходом вперед. Скажу афоризм: не было бы полиции у нас — не было бы и либералов. Возьмите учебную систему, возьмите суд. Ну, какое здесь место «политике» и «либеральному духу». Просто — судятся скверные дела и скверные люди; просто — учатся милые, невинные дети. Так — по существу, по идеалу, по материальному составу дела. Но посмотрите, как могущественно «полицейский дух» окутал, оковал и все собою связал в нашей несчастной учебной системе. Возьмите травлю еще Каткова на суде, и вы увидите, что сюда тоже проводили и значительной степени успели провести полицейский дух. И вот везде, и в школе, и в суде, у учителей, у учеников, у судей, у присяжных поверенных — появился «либеральный дух», просто как реакция живого организма на могильное стеснение. Возвратите все вещи к своим естественным идеалам: дайте всем людям заниматься своим специальным делом: не подходите к писателю, земцу, ученому, студенту с вечным нашептыванием или окриком: «Потише!» — все станет тихо само собою, всякий уйдет в свою работу; наконец-то появится у нас культура занятого человека и самой занятости. Итак, ничего теперь опаснее испуга и психологии испуганности. Человек твердый и с определенными намерениями, конечно, никогда не впадет в эту психологию. Но человек безвольный, человек без программы — ему что же и делать, как не пугаться. Вот почему теперь, в минуту больших административных перемен, пожелаем прежде всего у «кормила власти» видеть людей сильной воли и совершенно выяснившихся убеждений. Таковые не могут не повести твердой рукою Россию к тому, что ей более всего и давнее всего не достает: к участию и помощи, — советом, словом, критикой, — общества и населения в вопросах управления, администрации. Практически чем это будет? Да вот хоть теми же «разъяснениями вслух» капитана Кладо насчет посылки 2-й и 3-й эскадры. Вся Россия благодарна была мужественному капитану. Кое-кому его критика была «неудобна», «неприятна». Вот с такими «неудобствами» и «неприятностями» гг. администраторам придется помириться — во имя блага России, для пользы России. Право, на пути к «соборному» существованию Руси стоит только одно препятствие: пожертвование гг. чиновников своим кабинетным покоем — благу России. В конце концов, многое ведь от них зависит: от их «докладов», внушений. Неужели они не принесут России этой жертвы? Неужели они думают: «apres nous .... deluge» [после нас хоть потоп (фр.)]? PS. Из заметки С.П. Сыромятникова, помещенной в № 44 «Слова», а вижу, что слова мои о «соборянах» сказаны не только кратко, но и неясно. Я подал повод думать, будто мысленно исключаю из состава собора духовенство и крестьянство. Без представительства таких коренных и основных сословий, собор, конечно, представлял бы собою не «Русскую землю», а только дробился. Нет, в соборе желательно было бы видеть и митрополитов, и епископов, и представителей белого духовенства, и заправских мужиков. Но я высказал только опасение, что на некоторое время возьмут верх более подвижные, более практичные, наконец, более живые по темпераменту представители интеллигентных профессий. Но и это — лишь на время, на первые непродолжительные годы. Впервые опубликовано: Слово. 1905. 24 янв. № 46.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|