Г.Ф. Розен
Домовой

Старинная быль

На главную

Произведения барона Г.Ф. Розена



      Взывает нас голос царя на войну
      Отстаивать грудию землю родную!
      Надену доспехи, покину жену —
      Кому ж поручу я жену молодую?
              Еще ты верна,
              Подруга-надежа!
              Но слишком пригожа
              И слишком страстна,—
      Кто ж будет хранителем брачного ложа?

      Старуха ли няня? надежда плоха —
      Глупец, кто вверяется этой надежде.
      Когда уже минуло время греха,
      Ум женщины туп, и не то, что был прежде!
              А юность остра,
              Затейна, лукава,
              Увертлива, — право,
              Безбожно хитра —
      Обман да измена для ней лишь забава!

      Кому ж поручу я за нею надзор?
      Дворецкому разве: он верен и честен,
      Догадлив и бдителен, строг и хитер,
      И нрав неподкупный его мне известен!
              Ее сторожить
              Он ревность приложит;
              А ночью не может
              При барыне быть —
      А ночь-то меня всего пуще тревожит!

      И так-то, признаться, никто из людей
      Жены молодой сторожить не сумеет,
      Как юная кровь разыграется в ней,
      Как ум расторопный лукавство затеет.
              А кроме людей
              Есть добрые духи,
              Умнее старухи,
              Дворецких хитрей —
      На них-то, кажись, не бывает прорухи!

      Я верю: в жилище моем домовой,
      С домашним житьем и порядком он дружен;
      Он, верно, хитрее жены молодой, —
      Вот сторож, какой для жены-то мне нужен!
              Итак, домовой,
              Незлобный, негневный,
              Мой друг задушевный,
              Кормилец ты мой!
      Будь барынин дядька, всенощный, вседневный!

      Любовников грозно от ней отгоняй;
      Держи непокорную в крепкой неволе
      И голосом совести ей попеняй;
      А буде послушна, держи ее в холе.
              Являйся ко мне
              Порой с утешеньем,
              С твоим донесеньем,
              В полуночном сне —
      Доволен ли буду ее повеленьем.

      «Прости же, голубушка!» Плачет жена,
      И мужа объемлет, и стонет, и вопит:
      В ней искренность горького горя видна.
      Растроганный ратник отъезд свой торопит,
              Узнав по всему,
              Что мил он ей точно,
              Что быть и заочно
              Любимым ему,
      Что счастье семейное, кажется, прочно!

      Но в дальнем походе, на ратном коне,
      На ложе ночлега и в битве кровавой —
      Повсюду при мысли о милой жене
      Его подозреньем смущает лукавый.
              Победа сама
              Ему не потеха:
              Ему ли до смеха?
              Он сходит с ума!
      Да, ревность веселью большая помеха!

      Нет из дому вести, нейдет домовой:
      В народе шататься старик, знать, не любит;
      Не ведает он, домосед холостой,
      Как ревность супружняя мучит и губит!
              В яву и во сне,
              Печально, сурово,
              Он ждет домового
              В чужой стороне...
      «Явись же, старинушка! молви хоть слово!»

      И друга дождался!.. Полночной порой
      Является сонному некто мохнатый —
      Медведь не медведь, а и черт не простой,
      Но леший косматый, старик волосатый...
              На цыпочках он,
              Запачканный, гадкий,
              Ступает украдкой;
              Отвесил поклон
      С еврейской ужимкой, с злодейской ухваткой.

      «Что скажешь, мой милый! давно тебя жду;
      А женки моей каково повеленье?»
      — «Ну, барин, — в ответ он, — себе на беду
      Я горькое принял твое порученье!
              Дай дух перевесть!
              При ней я бессменно
              И нощно и денно
              Стерег твою честь —
      Совсем изнемог, одурел совершенно!

      Не смел я досель отлучаться от ней:
      Какую дурную ей враг дал повадку —
      Скорее я сладил бы с сотней чертей!
      Ну вот, расскажу тебе всё по порядку —
              Ты ж сердцем скрепись!
              По муже сначала
              Она горевала,
              И слезки лились;
      А там уже хитрость ей в душу запала!

      Еще не на деле, но смутным умом
      Голубка твоя принялась куролесить
      И мысленно ведаться с тайным грехом;
      А тут пожелала на деле чудесить:
              Понравился ей
              Какой-то господчик;
              Смазливый молодчик
              Стал ластиться к ней —
      И больно слюбился ей милый дружочек!

      В местах, недоступных для нас, домовых,
      Где люди гнушаются грешным желаньем,
      Там встречи назначены были у них;
      И я наконец беспримерным стараньем
              Проведать успел,
              Что в час полуночный,
              Порою урочной
              Придет к ней пострел —
      И будет осмеян мой барин заочный!

      С сердцов я ее пожурил, побранил,
      И тайную задал я ей потасовку;
      Но выбился я безуспешно из сил!
      Что было мне делать? оставить плутовку
              На брачном одре,
              А друга милого,
              Как вора ночного,
              Поймать на дворе —
      Как раз проучить шалуна молодого!

      И вот! он тихохонько крадется — хвать!
      Попался — и лопнула злая затея!
      Не стыдно ль чужую жену соблазнять?
      И тут положил я зарок на злодея —
              И дух в нем сперся,
              И кровь охладела,
              И плоть помертвела,
              Язык отнялся —
      Теперь не затеет он глупого дела!»

      «Куда же девался ты с ним? — был вопрос.
      Ну тотчас бы камень на шею, да в воду!» —
      «Ты выслушай, барин! не кончен донос;
      Ну как не жалеть молодого народу!
              Сыскался другой,
              Сыскался и третий —
              Боярские дети —
              И оба чредой,
      Что красные звери, попались мне в сети!

      И тот же на них положил я зарок:
      В амбаре стоят они рядом все трое;
      Безмолвно клянут свой проступок и рок,
      В ужасной недвижности, в мертвом покое!
              И так простоят
              В тяжелой неволе,
              Покуда ты в поле;
              Приедешь назад —
      Тогда-то натешишься ими по воле!

      И так наконец унялася жена
      И мыслит: меня вот уж третий дурачит!
      И в люди с тех пор не выходит она, —
      Всё дома сидит, всё тоскует да плачет.
              И вот, до того
              Ей скучно на свете,
              Что нет на примете
              У ней никого, —
      На время оставила глупости эти».

      «Спасибо, дружок! торопись же домой,
      За нею смотри неусыпно и строго.
      Тебя награжу я, честной домовой!
      Лети же стрелою, лети, ради Бога!..
              Набили же мне
              Оскомину эти
              Боярские дети!» —
              И ратник во сне
      Сердитой рукою искал своей плети.

      Труба затрубила... и витязь, со сна,
      Подумал, что друг домовой его кличет,
      Что снова затеяла что-то жена...
      Ошибся! но горькое горе он мычет.
              Врагам-то беда:
              Их жестоко рубит,
              Колотит и губит,—
              А сердце всегда
      Ужасно болит и неверную любит.

      Домой возвращается рать наконец,
      И каждого манит родная хорома,
      Лишь витязь наш сердится — горе-свинец
      Лежит на душе... Очутился он дома —
              И женка бежит
              Встречать дорогого;
              На шее милого,
              Целуя, висит,—
      А тот вспоминает рассказ домового.

      И следственно, пасмурен ратника вид.
      «Жена, перестань: что за глупые ласки!»
      Жена с удивленьем на мужа глядит;
      Слезами наполнились светлые глазки:
              «Помилуй, мой друг!
              Скажи, что с тобою?
              Простился со мною
              Как добрый супруг —
      И вот, воротился с постылой душою!»

      И был ей загадочен мужа ответ:
      И няню бранит он, дворецкого тоже,
      Всю челядь домашнюю, город, весь свет,—
      А челядь вполголоса: «Господи Боже!»
              В амбар он идет
              С женой невеселой,
              Со дворнею целой —
              И, верно, найдет
      Своих супостатов — народ помертвелый!

      Уж отперт замок, растворяется дверь —
      И первый хозяин вошел, оглянулся,
      Глазами поводит, что яростный зверь,
      И, что-то увидев, глядит — и надулся...
              Три кади стоят:
              Одна с чечевицей
              И две со пшеницей;
              Все рядом торчат —
      Не пахнут они никакой небылицей.

      Он щупает кади, да режет ножом —
      И щепки валятся, но крови не видно.
      Уверился барин в обмане своем,
      И стало ему перед дворнею стыдно.
              Дивится она:
              Не весь, чего ради
              Изрезал он кади;
              Не весь и жена,
      Зачем их осматривать спереди, сзади?

      «Ну, скучно ли было тебе без меня?» —
      Спросил он, оставшись глаз на глаз с женою.
      Ответ: «Я не знала веселого дня,
      И даже я ночью не знала покою:
              Ведь злой домовой
              У нас поселился;
              Всенощно возился
              Бесстыдник со мной...
      Не ведаю: въяве ль, во сне ль он мне снился?

      Лежу и гляжу: старичишка стоит —
      Мохнатый, ужасный, как враг-всегубитель,
      И речи негодные мне говорит;
      Как варом, меня обдает соблазнитель
              Дыханьем своим...
              За дерзость такую
              В глаза ему плюю,
              Ругаюся с ним
      И драться хочу, но бессилие чую.

      Хочу от него оградиться крестом —
      Нет мочи, так сильно он держит мне руки;
      Смеется: «Голубушка, дело не в том!
      Меня полюби — перестанут докуки!»
              И так-то злой дух
              И мучит и давит,
              Пока не избавит
              Спаситель-петух
      И сгинуть ночного врага не заставит».

      Хозяин винится во всем пред женой
      И чистосердечно прощения просит,
      И вопит во гневе: «Подлец домовой!» —
      И верность жены молодой превозносит:
              «Ах, женка, мой свет!
              Для друга милого
              Не помни былого!»
              А женка: «Нет, нет!»
      И тотчас он выкурил вон домового!

                (1833)


Впервые опубликовано: Новоселье. СПб. 1833. С. 317.

Барон Георгий (Егор) Федорович Розен (Карл Георг Вильгельм Розен) (1800—1860), русский драматург, писатель, поэт и критик, издатель альманаха «Альциона».



На главную

Произведения барона Г.Ф. Розена

Монастыри и храмы Северо-запада