Ю.Ф. Самарин
Хомяков и крестьянский вопрос

На главную

Произведения Ю.Ф. Самарина


(письмо к М.П. Погодину, читанное 6 ноября 1860 г. в заседании Общества любителей российской словесности)

Вы сообщили мне о намерении членов Общества любителей российской словесности посвятить чрезвычайное заседание памяти покойного председателя Общества Алексея Степановича Хомякова, чтобы, на первый раз и впредь до будущей оценки этого великого деятеля в области мысли и слова, наметить, хоть в главных чертах, пределы его многосторонней деятельности. Действительно, одному лицу трудно бы было обнять ее во всей полноте. Ее нельзя определить извне, заключив ее в готовые рамки какой-нибудь специальной области знаний; светлый ум его бросал лучи во все стороны, и только когда будет собрано все, что он нам оставил, раскроется внутреннее единство его, по-видимому, бессвязных начинаний и обозначится строго выдержанная цельность его воззрения.

Мне Вы поручили сообщить Вам, что мне известно о взгляде его на современный вопрос о крепостном состоянии. Предмет этот, как Вам известно, занимал его издавна. Он написал о нем две статьи, напечатанные, кажется, в "Москвитянине" в 1842 году, и еще третью, дополнительную к ним статью, оставшуюся в рукописи; потом, в прошедшем году, он составил записку о выкупе крестьянами отведенных им угодий, которая была им отправлена, без подписи, в Петербург. К сожалению, всего этого я не имею теперь под рукою; приглашение Общества застало меня врасплох, и, по краткости времени, я вынужден ограничиться моими личными воспоминаниями и несколькими выдержками из уцелевших его писем.

Вы, конечно, помните, какое впечатление произвел на нашу публику указ 1842 года об "обязанных крестьянах", во многих отношениях недостаточный, невыдержанный и, к сожалению, оставшийся почти без применения, но превосходно задуманный как первый приступ к делу. А.С. Хомяков, в числе весьма немногих, встретил его с искреннею радостью и, кажется, один печатно заявил свое сочувствие к основной его мысли. Статьи, по этому случаю им написанные, имели целью успокоить встревоженное общественное мнение, разогнать призраки, созданные безотчетным страхом, и показать, что можно перейти от личного полновластия и произвола к добровольным сделкам, не потрясая коренных основ нашего сельскохозяйственного быта. Устраняя вопрос о праве на личность, он основывал будущий порядок вещей на чисто поземельных отношениях между землевладельцем и сельскою общиною. Необходимость сохранить ее неприкосновенность, при всех будущих преобразованиях, составляла одно из коренных его убеждений. Он дорожил ею не только как самородным произведением народной жизни и как вернейшим средством застраховать право крестьян на землю от тех несчастных и неизбежных случайностей, которых бы не вынесли разобщенные личности, но еще более как нравственною средою, в которой лучшие черты народного характера спасались от заразительного влияния крепостного права. Эта мысль в одном из его писем выражена в следующих словах: "Чем более я всматриваюсь в крестьянский быт, тем более убеждаюсь, что мир для русского крестьянина есть как бы олицетворение его общественной совести, перед которою он выпрямляется духом; мир поддерживает в нем чувство свободы, сознание его нравственного достоинства и все высокие побуждения, от которых мы ожидаем его возрождения. Можно бы написать легенду на следующую тему: русский человек, порознь взятый, не попадет в рай, а целой деревни нельзя не пустить".

Статья А.С. Хомякова, о которой я упомянул выше, вызвала возражение, на которое он отвечал печатно; потом он изготовил еще статью, читанную мною в рукописи, в которой, между прочим, он доказывал, что целым обществам легче приобрести землю в собственность, чем отдельным хозяевам; но эта статья, по причинам, как говорится, не зависящим от автора и от редакции, не могла быть напечатана. Той же участи подверглось несколько других статей, доставленных из разных губерний; начавшийся по поводу указа 1842 года живой обмен мыслей, который, может быть, остался бы не без пользы, по крайней мере, для постепенного ознакомления общества с великим вопросом, в этом указе затронутым, прекратился надолго.

В первой статье своей, о добровольных соглашениях, А.С. Хомяков допускал еще возможность сделок, основанных на обязательной для крестьян в пользу помещика работе; по крайней мере, он не высказывал в ней положительно необходимости предоставить им права переходить на оброк. Впоследствии мнение его об этом предмете изменилось или, может быть, только решительнее выразилось в следующем отрывке из письма, написанного им по поводу инвентарных правил, изданных в 1849 году для западных наших губерний: "Главный недостаток инвентарного положения заключается в том, что оно, по-видимому, определяет окончательные отношения крестьян к помещикам и не содержит в себе никакого указания на дальнейшее их развитие. Деятельность крестьянина заключена в безвыходно-тесном круге; ему даже не дано права требовать замены барщины оброком; пусть бы лучше доложили высокий оброк, лишь бы крестьянин видел, что когда-нибудь да прекратится барщина. У нас, на Руси, барщина, усовершенствованная и подведенная под строгие правила, недолго продержится с упразднением помещичьего полновластия. Германия в этом случае нам не указ. Наш крестьянин терпеливее немца вынесет грубый произвол; но ему нужно больше простора, и он не поймет свободы в кандалах, хотя бы кандалы были законного веса и образцовой мерки".

Вот еще отрывок из другого письма к одному из его приятелей, который сообщил ему записку, составленную за три года до выхода первого рескрипта: "Вы подробно исследовали хозяйственную сторону вопроса, но вы мало обратили внимания на его нравственную сторону. У нас под рукою неисчерпаемый запас материалов для развития темы, заброшенной кем-то из французских писателей: "L'esclavage deprave le maitre plus que l'esclave". Обращение с людьми, которых нравственный суд над нами до нас не доходит, приручает нас жить спустя рукава; а внутреннее, хотя и затаенное, сознание нашей неправды перед ними лишает нас всякой свободы суда над равными. Есть какая-то всеобщая стачка — не проговариваться о том, что у всех на уме и на сердце. Отсюда — застой мысли, дряблость воли, бесплодность нашего негодования и это расчетливое равнодушие к добру и злу, которое выносит все, кроме искреннего слова, затрагивающего совесть".

Первый Высочайший рескрипт обрадовал Хомякова, как ранний благовест, возвещающий наступление дня после долгой, томительной ночи. Вы помните, какое множество оттенков обозначилось в общественном мнении, когда в нестройном говоре, поднявшемся на всем протяжении Русского царства, мало-помалу начали выясняться понятия о характере и объеме возвещенной реформы. В то время как большинство видело в ней не более как смягчение и ограничение крепостных отношений, Хомяков, из первых, понял необходимость полного освобождения крестьян и предоставления им земли в собственность посредством выкупа. Теперь эта мысль никого не пугает и ежедневно приобретает более и более поборников; но на первых порах многие видели в ней дерзкую мечту и посягательство на право собственности. Под влиянием этих толков составлена была А.С. Хомяковым записка, которой главная задача заключалась в раскрытии несостоятельности безвыходно-обязательных отношений, в оправдании выкупа как необходимой, окончательной развязки предпринятой реформы и в опровержении тех доводов, которые заявлялись противниками выкупа, безоговорочно принимавшими начала, изложенные в Высочайшем рескрипте. Не вдаваясь в изложение финансовых средств, в этой записке указанных, достаточно прибавить, что еще прежде, чем она была составлена, правительство признало необходимость стараться, чтобы крестьяне постепенно делались поземельными собственниками, и сообразить, какие способы могут быть предоставлены со стороны правительства для содействия крестьянам к выкупу поземельных их угодий. Составленный в этих видах особый проект теперь уже поступил на рассмотрение высшего правительства.

Остается сказать несколько слов о практической стороне деятельности А.С. Хомякова как помещика, владельца нескольких населенных имений в разных губерниях. Сколько мне известно, он начал управлять ими сам в ранней молодости и, с первого шага, поставил себя в прямые, непосредственные отношения к своим крестьянам. Он часто созывал мирские сходки, выслушивал все требования и жалобы, делал все свои распоряжения гласно и открыто и никогда не прятался за личность своих поверенных, как делают это многие добрые помещики, которые сознают всю тягость крепостных отношений и не решаются принять на себя ответственность за порядок вещей, которым сами пользуются. За несколько лет до выхода Высочайших рескриптов он приступил к исполнению давнишней своей мысли отменить в своих имениях барщину и перевести крестьян на оброк. Он взялся за это дело не вдруг и не сгоряча, не под влиянием досады на хлопоты и неприятности, сопряженные с отбыванием барщины; но обдумав зрело все последствия и не скрывая от себя трудностей, которые он должен был встретить. Ему хотелось, во-первых, чтобы новый, задуманный им порядок осуществился не в силу помещичьего полноправия, а по обоюдному соглашению с крестьянами, и, во-вторых, чтоб этот порядок оправдался в своих последствиях не как милость, на которую нет ни образца, ни меры, а как верный расчет, выгодный для крестьян и вовсе не разорительный для владельца. Переговоры его с крестьянами в имении, с которого он начал, продолжались довольно долго; каждый пункт предложенных им условий обсуждался на сходках, и некоторые из них были изменены по требованию крестьян; по окончательном утверждении всех статей положено было, в случае споров и недоразумений, обращаться к третейскому разбирательству. Через два года крестьяне другой деревни, принадлежащей Хомякову, сами, при мне, приходили просить его, чтоб он и их перевел на то же положение, и, если я не ошибаюсь, теперь уже во всех или почти во всех имениях его барщина заменена оброком.

Вот все, что я мог собрать наскоро, в короткое время, в ответ на заданный Вами мне вопрос...

В числе немногих, собравшихся в Даниловом монастыре в день похорон, Вы, конечно, заметили крестьянина в дубленом тулупе, который не спускал глаз с заколоченного гроба и обливался горючими слезами. Эти слезы красноречивее всякого надгробного слова.


Опубликовано: Русская Беседа. 1860. Т. 2. Кн. 20.

Самарин Юрий Фёдорович (1819-1876) — русский публицист и философ.



На главную

Произведения Ю.Ф. Самарина

Монастыри и храмы Северо-запада