| ||
|
В Амьене мне рассказывали следующую историю: Звали его «Патат» — «Картошка». Он был стар, у него дрожали колени и тяжело сгибалась спина. Он ходил в рваной шляпе, зимой и летом в одном и том же дырявом пальто и в солдатских стоптанных сапогах. Днем он нищенствовал. Вечером его можно было найти в кафе, у кабатчика Лора, где он напивался и, пьяный, говорил речи. Он говорил о Наполеоне, о республике, о социализме, о том, что министерство плохо управляет страной и что, если бы его, Картошку, выбрали в депутаты, он бы показал, что значит добросовестный и знающий свое дело избранник народа. Над ним смеялись. Смеялись буржуа, подавая ему два су, смеялись рабочие, угощая его вином, смеялись уличные мальчишки, когда он, сгорбленный, седой и небритый, проходил по Avenue Gambetta [Проспект Гамбетта (фр.)]. A два года назад, перед выборами в парламент, какой-то шутник расклеил в городском саду объявление: «Выбирайте Патата. Долой республику! Да здравствует Император Патат!» И добрые буржуа находили это объявление забавным. А рабочие говорили с гневом: —Лучше Патат, чем Орлеан или Бонапарте... Когда пришли немцы, Патат не нарушил своих привычек. Вечером он сидел в опустелом и все-таки заплеванном и дымном кафе, пил вино и говорил кабатчику Лору: —Все это потому, что мы не готовились к этой войне. Левые отказывали в военных кредитах. Если бы меня два года назад выбрали в депутаты, то этого, наверно бы, не случилось... А теперь расхлебывайте кашу, как знаете сами. Я ни при чем. Мне плевать... Наутро, точно в .городе не было немцев, точно Avenu Gambetta не дымилась и от мэрии не оставались одни обугленно-голые стены, он, по обыкновению, вышел на площадь. Но его сейчас же остановили уланы: —Кто такой? Как фамилия? —Патат. —Что ты делаешь здесь? Патат удивился: —Как что? Я Патат. Уланский Herr Leutenant [Господин лейтенант (нем.)] нагнулся с коня. —У тебя солдатские сапоги? Ты — вольный стрелок? Патат молча пожал плечами. —Это ты стрелял из окна? Мне некогда разговаривать... Подлый француз!.. Арестовать его и отвести к генералу!.. Через четверть часа Патат стоял у гостиницы «Белая лошадь», перед толстым, красным, огромного роста человеком в мундире. Человек даже не посмотрел на него, а презрительно скривил губы: —На тебе солдатские сапоги? Где ты их взял? Это — улика. Что ты можешь сказать в свое оправдание? У Патата тряслась борода, тряслись руки, тряслась широкополая шляпа. Он видел, что генерал рассердился, и чувствовал страх, как он чувствовал страх, когда кабатчик Лор кричал на него или когда, бывало, уличные мальчишки, науськивая собак, дразнили его «Картошка»... —Почему ты не отвечаешь? Человек в генеральском мундире подождал еще с полминуты и потом негромко сказал: —Расстрелять. Патат не верил ушам: казалось совершенно невероятным, что его, Патата, могут убить. За что? За солдатские сапоги? Но сапоги ему подарил сын кабатчика Лора, а откуда он взял их — разве ему, Патату, известно? Разве мог он спрашивать, если это — подарок?.. Он хотел оправдаться и попросить у генерала прощения. Но на крыльце уже не было никого. Кто-то сильно ударил его по плечу, и чей-то голос скомандовал: —Марш! На окраине города, у заросшего камышом канала, недалеко от каменоломен, солдаты остановились. Патата поставили на берегу, спиной к воде. Стоял сентябрь, было знойно, воздух был неподвижен, и было слышно, как в каменоломнях играли дети и за лесом глухо ворчала пушка. Невысокий и тонкий очень молодой офицер обнажил свою шашку: —Смирно! Патат оглянулся. И вдруг понял, что происходит. Он понял, что он умрет. Это было так неожиданно и так страшно, что у него затряслась борода. И не думая, не отдавая себе отчета, что он собирается делать, он перегнулся всем своим старым телом назад и, взмахнув руками, спиной бросился в воду. Падая, он услышал сухой и короткий треск. В воде опять стало страшно. Он дошел до самого дна, ударился о песок головой и, не смея выплыть наверх, пополз по песку. Он полз, пока хватало дыхания и пока не зашумело в ушах. Тогда он выплыл и робко открыл глаза. Он был на другом берегу, в густых камышах. По-прежнему у каменоломен звонко играли дети и за лесом ворчала пушка. Наискось, напротив него, выстраивались по трое в ряд солдаты. Их винтовки блестели на солнце. Он понял, что это уходит тот взвод, который его расстрелял. Тогда он нащупал ногами песок. Вода доходила ему по шею. Он поднял голову и оставил над водой только губы. Так, по горло в воде, он стоял до вечера, пока не стемнело. Вечером, продрогший и посиневший, с растрепанной бородой, в дырявом, мокром пальто, он, покачиваясь, побрел в кафе, к Лору. Немцы давно ушли из города N. Патат все тот же — он так же грязен и нищ. Над ним смеются, как прежде. И, рассказывая свое непостижимое приключение, он, как и прежде, винит парламент: —Если бы два года назад меня выбрали в депутаты, то этого, наверное бы, не случилось... А теперь расхлебывайте кашу, как знаете сами... Я ни при чем... Мне плевать... Опубликовано: Во Франции во время войны. Книга очерков. М. 1916.
Савинков, Борис Викторович (литературный псевдоним — В. Ропшин) (1879 — 1925) — русский революционер, террорист, один из лидеров партии эсеров, руководитель Боевой организации партии эсеров. Участник Белого движения, писатель, прозаик, поэт, публицист, мемуарист. | ||
|