| ||
|
Российскаго купца Григорья Шелехова странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному Океану к Американским берегам и возвращение его в Россию, с обстоятельным уведомлением об открытии новообретенных им островов Кыктака и Афагнака, до коих не достигал и славный Аглинский мореходец Капитан Кук, и с приобщением описания образа жизни, нравов, обрядов, жилищ и одежд обитающих там народов, покорившихся под Российскую державу; также климат, годовыя перемены, звери, домашние животныя, рыбы, птицы, земныя произростания и многие другие, любопытные предметы там находящиеся, что все верно и точно описано им самим Построив при Охотском порте в 1783 году от компании три галиота и наименовав оные: первый — «Трех Святителей», второй — «Св. Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы», третий — «Св. Михаила», отправился в Восточный океан 1783 года августа 16-го дня из устья реки Урака, впадающей в Охотское море, с 192 человеками работных людей; и будучи сам на первом галиоте с женою моею, которая везде за мною следовала и все трудности терпеть не отреклась, назначил, на случай разлучения судов противными ветрами, сборным местом остров Берингов. Преодолев разные затруднения, препятствовавшие моему плаванию, 31-го числа августа же месяца приплыли к первому Курильскому острову, но противный ветер не допустил пристать к оному даже до 2-го сентября. Сего числа, став на якоре, сходили на остров и запаслись пресною водою; 3-го сентября пустились в назначенный путь, на котором 12-го числа сделавшийся штурм, продолжаясь двои сутки, разлучил все галиоты один от другого. Буря сия столь была велика, что лишились было и надежды в спасении своей жизни; но однако ж 14-го числа два первые галиоты сошлись и пристали на Берингов остров 24-го сентября, расположась прозимовать на оном сколько в ожидании третьего галиота, на коем было людей 62 человека, столько же и в рассуждении противных ветров; но галиота оного во все время бытности на Беринговом острову дождаться не могли. 25-го сентября с обоих судов несколько человек на байдарах, с собою привезенных, посылал обойти остров, любопытствуя, не встретят ли чего достойного примечания. Посланные возвратились 27-го числа того же месяца, не нашед ничего такового. Всю зиму никакова промысла на сем острову не имели, кроме малого количества песцов, потому что других зверей и не было. Пища, каковую на сем острову употреблять можно, состоит из морской рыбы, коей много разных родов, такожде [из] мяса морских зверей, как-то: сивучей, котов и нерп; из птиц находятся: гуси, утки, лебеди, урилы, чайки, ары, куропатки, а сверх того употребляют и коренья кутагарное и сарану, кои причисляются также к роду употребляемой пищи. Зима продолжалась с сильными и более северными и восточными ветрами, снег и метель были почти ежедневно. Поелику мореплаватели цинготной не могли избежать болезни, то нужно было искать и средств к освобождению от оной: и для того во время метели ходили возле моря, а в ясные дни по горам на лыжах в дальнее расстояние. На линии деланной нашли там склонение магнитной иглы к востоку один румб с четвертью. Оставили сей остров 1784 года июня 16-го числа, назначив на случай разлучения сборным местом Уналашку*, один из островов, считающихся под именем Лисьей гряды. А чтоб и третие судно, от первых двух отставшее, известно [извещено] было о сем нашем условии и туда же бы следовало, то писал я из Берингова острова на оное письма. По 19-е число удерживаемы будучи иногда недостатком ветра, а иногда противным, плыли весьма тихо; а 19-го числа по причине густого тумана галиот «Св. Симеона» потеряли из вида. 20-го числа пристали к Медному острову одним судном; там запаслись свежею водою и, взяв мяса котов морских, 23-го числа отправились. 6-го июля прошли остров Атху из числа Андреяновских, а 7-го миновали остров Амлю, 8-го и 9-го были в виду острова Сиугам, Амухта, а после и Четырех Сопочных; 10-го числа шли проливом между Четырех Сопочных, склоняясь с полуденной стороны в северную, 12-го июля в отдалении от островов в северную сторону сошлись с отставшим галиотом «Св. Симеона» и, продолжая путь, 13-го числа пришли на остров Уналашку и в Натыкинскую бухту, 14-го завели галиоты в гавань, Капитанскую называемую, где, расформировав оные, стояли по 22-е число, запасаясь нужным. ______________________ * Описание сего острова см. ниже. ______________________ Проходя мимо вышеописанных островов, приметить могли только то, что цепь всех тех Алеутских* островов, начиная от Берингова острова до острова Кыктака, о котором ниже сего означено будет, состоит из каменных высоких гор, в числе коих много есть огнедышащих. Лесов стоячих совсем нет, а растут только расстилающиеся по камням, как-то: тальник, ольха и рябинник, да и они не во всех местах; жители же на дрова и на строение разного рода лес собирают, выбрасываемый на берега моря. ______________________ * Описание сих островов см. ниже (примечание подлинника). ______________________ Исправя на острове Уналашка все нужное и взяв с собою двух толмачей и десять человек алеут, кои добровольно служить согласились, и не ожидая отставшего третьего галиота, 22-го числа июля отправились в сей путь, оставя однако ж наставления для галиота «Св. Михаила», чтоб пристал к острову Кыктаку, он же называется Кадьяк, который назначен всеобщим сборным местом. Проходили с северной на полуденную сторону гряду Лисьих островов проливом между островов Унимака и Акуна. Сей пролив ничего, судовому ходу препятствующего, не имеет, потому что чист и пространен, только во время прилива и отлива быстрота в нем наисильнейшая. Августа 3-го числа пришли к острову Кыктаку и с полуденной стороны ввели галиоты в гавань, поставя там на якори. 4-го числа отправлены были работные люди на байдарах, содиненных по две, чтоб осведомиться, есть ли на сем острове жители. Две байдары того же дня с одной стороны возвратились, которые никого из островитян не видали; а вслед за сими из последних двух байдар одна прислана в гавань с таким уведомлением, что виделись с некоторым числом жителей; после и отставшая байдара возвратилась, доставив с собой одного из жителей острова, которого я, сколько было нужно, старался угостить и, одарив, по некоторых разговорах на другой день отпустил его обратно, который после опять приехал и жил у нас до самого моего возвращения, сопровождая во всех наших разъездах, и не только малейшей не учинил измены, но еще и остерегал от некоторых злобных жителей острова сего, покушавшихся на нашу жизнь. Сие злодейское их умышление видно было из самого их действия, о чем ниже сего изъяснено будет. На третий день по прибытии нашем к сему острову, из числа в первый раз виденных нами людей, которых конягами называют, приехали к нам три человека в трех байдарах; мы приняли их к себе на судно со всеми знаками дружбы и приязни и выменяли у них на вещи, надобные им, немного зверей. Во время их бытности у нас 5-го августа пополудни во 2-м часу началось затмение солнца и продолжалось полтора часа. Сие в конягах, как в людях, ни малейшего о причине явления сего понятия не имеющих, произвело величайшее удивление; но, однако ж, ничего особенного при том не произошло. 7-го августа вторично посланы от меня были в четырех байдарах работные люди сколько для осмотрения звериных мест, а не меньше и для примечания самого острова, коим приказано как возможно далее около оного проехать. 9-го августа расстоянием от гавани в верстах в 40 усмотрели они множество диких, собравшихся на отделенном и с моря неприступном утесистом преобширном камне, который имеет вышины с одной стороны пять, а с другой более семи сажен. Посланные от меня уговаривали сих диких, чтоб они приняли нас дружески; но они, не внимая тому, с угрожением приказывали, чтоб мы отдалились от берегов их, ежели желаем остаться живыми, и не отваживались впредь никогда мимо них разъезжать. Я, уведомлен будучи о сем, тотчас с бывшими со мною работниками отправился туда и начал было уговаривать оных, чтоб они оставили таковое упорство и склонились бы к дружественному обхождению, обнадеживая их, что мы с нашей стороны не для каковых-либо ссор и обид к ним пришли, но чтоб дружеским с ними обхождением приобресть их благосклонность, и в доказательство того обещал я по возможности своей одарить их из вещей, весьма ими любимых. Их тут было превеликое множество, и по крайней мере до 4000 человек. Они, несмотря на таковые убеждения, начали стрелять из своих луков; почему и принужден я был от них удалиться, крайне беспокоясь о неизвестности, чем кончится таковое затруднение. Однако, приметя из упорного их наступления на нас и видя притом желания оных, чтобы я удалился от берегов их, или все будем перебиты, я старался все принять предосторожности от нечаянного на нас нападения. 12-го августа в самую полночь, во время производимой работными людьми на карауле перемены, сии дикие, в превеликой толпе сошед с камня, на нас напали с такою жестокостью, что можно было помыслить, что совершенно достигнут они своего намерения, что и действительно бы им учинить то было нетрудно, ежели бы мы меньше были осторожны и больше боязливы. Очевидная смерть подала нам бодрость, и мы со оною, защищаясь нашими ружьями, насилу могли обратить их в бегство; сражение продолжалось с четверть часа. С восхождением солнца не увидели уже мы никого из них близ себя, да и убитых ни одного человека, ибо они таковых уносили с собою. Мы же, напротив того, были столько счастливы, что никто из наших ни убит, ни ранен не был, что одному я особому Божию промыслу прописываю. И вскоре потом от явившегося к нам переметчика; бывшего у коняг в плену, из жителей таягу, кои от россиян именуются лисьевскими алеутами, узнали мы, что на камень в следующий день коняги уже несколько дней ожидают из жилищ от Илюды, Угашика, Угаатака, Чиннигака и многих других мест на помощь к себе людей великое множество и намерены соединенными силами со всех сторон как на том месте на нас, так и в гавани на суда наши сделать сильное нападение и истребить всех до единого, что худой их в прежнее нападение успех не только не устрашает, но к сильнейшему еще возбуждает защищению, и что положили они, если останется сколько из нас живых, то тех разделить, а имение наше по рукам разобрать и нас сделать рабами своими, равно как и досками наших судов, почитаемых ими за драгоценные вещи, думали также завладеть. Приметя вскоре сию угрожаемую от лютости диких опасность, расположились мы предупредить оных предприятие и, прежде нежели получат они подкрепление, овладеть вышеописанным камнем, на котором они там, как в крепости, засели. Между тем коняги не упустили делать на нас разные покушения. Сие самое, так как и силы наши, не ответствующие нимало оных множеству, принудили меня приступить со всеми моими людьми к крепости их с тем намерением, чтобы выжить их оттуда, и для того, подступивши к оной, произвели из ружей пальбу; но как оная ничего им не вредила, то они против нас прежестокий делали стрелами своими отпор, почему принужденным себя находил действовать выстрелами из пяти взятых с собою двухфунтовых пушек. Я велел метить ими более на острые каменья и хижины их, там бывшие, чтобы некоторым оных разрушением привести в большой страх сих людей, яко не знающих еще действия таковых орудий. Сие и в самом деле столь новое и необычайное для них явление, более нежели чувствуемый оттого ими вред, скоро произвело в них робость и ужас и притом заставило делать об нас нелепые заключения. Потом они побежали из крепости своей, кою оставили уже нам без потери и единого человека, выключая 5, хотя и жестоко, но не смертельно раненных. Сколько я ни избегал пролития крови, нельзя однако ж думать, чтобы не было при сем несколько из них убито. Я старался узнать о том, но тщетно, потому что с одной стороны уносили они мертвых с собою, а с другой бросали их в море. Из коняг взято в плен более тысячи человек, а прочие, коих, конечно, не меньше трех тысяч было, разбежались. В плен привели мы в гавань более 400 человек, распустив прочих на волю, и из пленных выбрал я одного начальника, который по-коняжски называется хаскак, и отдал наконец оному всех пленных в полную команду, снабдя их байдарой, байдарками, сетьми и всем нужным к их жизни; взял однако ж в залог верности из детей до 20 человек аманатов. Пленные сии похотели жить в 15 верстах от гавани, что я им и позволил. Продолжение времени показало их верными союзниками, и через них узнали мы, что в самом деле не избежать бы нам всекрайнейшей опасности или и совершенного истребления от ожиданной конягами из других жилищ помощи, состоящей из великого множества диких, кои уже приближалися к крепости; бегущие из оной встретя и насказав им страху больше, нежели сколько оного в самом деле было, и уверяя, что мы все сделались огненными и своими стрелами камень и жилища их разбивали, привели в такую робость, что они в тот же час разбежались; несмотря однако ж и на сие, скоро после того сделали они, выключая пленных, мною поселенных, еще покушение и ночью, в ветреное и дождливое время собравшись в превеликом множестве, с великою яростию атаковав стоящие в Угатацкой бухте байдары, со всех сторон действовали копьями и стрелами, но оружейные выстрелы и сих отбили; было ли сколько из них убито, также неизвестно; с нашей же стороны хотя шесть человек и ранено, но сии в короткое время выпользованы. Не можно сказать, чтоб и байдары наши не были повреждены, ибо копьями коняги пробивали оные насквозь; таковых ударов столь было много, что иные до ста сквозных пробоин имели, и приступ их был так же жесток. Я уже был предупрежден о немирности коняжского народа и о тех причинах, по коим имели они успех в изгнании всех посещающих их промышленников, притом удобно могли от себя таковых прогонять; то усердие мое к пользам отечества ободряло меня при всех вселяемых в меня страхах от стороны прежних о том известий от бывших на мысе, при острове сем находящемся, Агаехталик называемом, некоторых известных по делам промышленников, и самих испытавших жестокость их. Я побеждал всякие об оных предубеждения, и так как в договоре общем с товарищами моими капитаном Михайлом Сергеевым* и курским купцом Иваном Ларионовым, детьми Голиковыми, положено первою должностью на примирении диких соблюдение польз казенных, то и уговаривал я работных моих на мое предприятие. ______________________ * Капитан Михаила Сергеев сын Голиков умре в Санкт-Петербурге 27 генваря 1788 года на 41 году от рождения. На могиле его в Большеохтенском кладбище поставлено мраморное надгробие, на коем между прочим изображено в стихах: что он...
______________________ Коняги легко почитали не только выгнать всех нас из острова Кыктака, но и ни одного человека не оставить, ежели мы упорно будем противу их нападений стоять, или разделить нас по рукам в рабы, так как они, обыкновенно ведя непрестанную между поколений своих брань, пленных употребляют во всякие работы, почитая их вечно себе принадлежащими, и в достижение сего поставляли: 1) малое наше людство: потому что было только всех 130 человек; 2) успехи, какие они имели в 1761 году над одним, нечаянно приставшим к мысу Агаехталицкому разных компаний, чтобы там перезимовать, промышленным судном; ибо дикие сии народы не только далее 5 верст от судна людей, на оном бывших, не отпускали, но, лишая их всяких промыслов, вытеснили оное прежде времени; 3) в 1776 году Холодиловской компании судно, приставшее было к тому острову, успели они прогнать через 11 дней; 4) в 1780 году к тому же Агаехталицкому мысу компании Пановых судно под начальством штурмана Очередина приходило и хотя расположилось было там прозимовать, но, наконец, после великих изнеможений и потеряв много людей, бегством оттоль спаслось; 5) в 1785 году с Лисьих островов бывших там разных компаний промышленные, снарядя три судна, пустились к североамериканским берегам, составляя свое людство в 300 человек. Сии суда были под предводительством штурмана Потапа Зайкова, они прибыли к берегам Северной Америки августа в последних числах в залив Чугатской, названный Куком Зандвич Саун, и, остановясь, расположились зимовать. По множеству своему думали они, что в состоянии всякой противиться диких силе, как, наконец, узнали совершенно свою ошибку; они жителями тамошними к промыслам не допущены и не могли ни на одну версту в малом числе и невооруженные отходить. Едва только прозимовали, оставляя все прежние свои намерения, бежали, потеряв тут немало от голоду людей. Сии-то, узнав о намерении моем идти на остров Кадьяк, всеми мерами старалися от того меня отговорить, представляя жителей оного кровожаждущими и непримиримыми, выводя сие как из прежних вышеописанных случаев, так и собственного своего испытания на мысе Чугатском от однородных кадиякским обитателям. Но я мало уважал все сие и пренебрегал все опасности, дабы достичь цели, намерений общества и собственного моего. Изъясненные выше сего на меня нападения не обнадеживали нас и впредь быть безопасными, но тем более, что они никогда не пропускали нападать на наши байдары, посылаемые для разведываний; и хотя всякий раз после покушений давали они и на байдары своих аманатов, почему, будучи намерены мы прозимовать на острове, ими обитаемом, и довесть их ласковостью, щедростию, угощением и подарками до миролюбного познания, что они чрез дикость свою собственного лишаются покоя, убивая друг друга, и дабы показать им жизнь неведомую, я все старание свое употребил к тому, чтобы построить домики и сделать крепость, на первый раз хотя бы плетневую. Мы в том и успели, хотя с великим трудом; но как, и со всем тем, не переставали они делать покушения как на байдары, посылаемые мною для обозрения и описания мест, так и на нас самих, то я, избегая сколько можно пролития крови, и чтобы лучше себя обеспечить, представлял силу и действие нашего пороха и, пробуравив в превеликом камне дыру, наклал туда оного, при котором, утвердя замок от ружья, а к сему предолгую веревку под другой камень для безопасности того, кто должен действовать, оною разорвал вместе с ружейным выстрелом при множестве мирных коняг, отчего рассеян везде слух об удивительной силе так ими называемых наших «стрелок». После чего и других непонятных, чудных и вместе ужасных для них явлений все коняги острова оставили свои усильства к вытеснению нас: ибо я им представлял, что я желал с ними жить в дружбе, а не вести войну, а впрочем, ежели бы другое мое было намерение, то не избегли б они силы моего оружия, притом же и всемилостивейшая наша государыня желает им покровительствовать и доставить им жизнь безопасную и спокойную. Сие и многие примеры ласкового обхождения и малые подарки совершенно их усмирили. Тут и через толмачей всячески внушал им о спокойствии, великости, силе и красоте всего находящегося во внутренности России, равно как и о милосердии нашей императрицы. Приметив же рассеивающийся о всем том слух и любопытство, и более еще старался удостоверить их, иногда рассказывая, а иногда показывая вещи, которые бы они без предупреждения готовы бы были обоготворять, доводя их постепенно до познания того невежества, в коем они находились. Таким образом приобрел и к себе от них столь великое благорасположение, что они, наконец, все назвали меня своим отцом. При таковых знаках их ко мне доверенности отдавали себя охотно в мои повеления; почитали они чудом скоропоспешное строение наших домов, потому что они над одною своею хижиною трудятся, отесывая доски заостренными железцами, несколько лет, и для того почитают они оные великой цены стоющими. Невежество их так велико, что они, когда мы во время темных ночей выставляли бывший у меня кулибинский фонарь, думали, что то было солнце, которое мы похищали, приписывая и мрачность дней причине оного. Мне прискорбно было видеть таковую умов их темность. Почему и не оставлял их более пребывать в сем заблуждении, но старался, сколько можно, изъяснить им, что сие есть дело такого же человека, как и они, с тою только разницею, что они ничего не будут знать до тех пор, пока не будут мирны и [не станут] заимствовать от нас обычаи и род жизни. Я показывал им способность и выгоды российских домов, платья и употребления пищи, они видели труды моих работных, когда они [работные] копали землю в огороде, сеяли и садили семена; по созрению плодов я велел им оные раздавать, но они, употребляя их, ничего кроме удивления не изъявляли, многих я велел кормить изготовленною работными моими для себя пищею, к чему они крайнюю чувствуют охоту. Таковое мое с ними поведение час от часу более их ко мне привязывало, и они, не зная чем угодить мне, приводили в великом множестве детей своих в аманаты тогда, когда я и не требовал их и когда они не нужны мне были; но я, чтобы не оставлять их в неудовольствии, многих принимал, а других, одарив приличными для них вещами, отпускал. После таковой их ко мне привязанности старался я познать их богослужение. Я не нашел сердца их зараженными идолопоклонством; они только признают два в мире существа, одно доброе и другое злое, присовокупляя об оных нелепости, свойственные их невежеству и дикости. Видя сие, сделал я опыт рассказать им сколько можно простее и внятнее о христианском законе, а как увидел величайшее их в том любопытство, то и захотел я воспользоваться сим случаем. И потому начал я любопытствующим в часы свободные преподавать точное понятие о нашем законе и до истинного доводить пути, чем и зажег их сердца; словом, до выезду еще моего сделал я христианами из них сорок человек, кои и крещены были с такими обрядами, какие позволяются без священника. Я приметил, что они начинали уже пренебрегать своих собратий, а что всего чуднее, то они, принимая обыкновения и поступки россиян, делают насмешки над другими дикими, почитая их совершенными пред собою невеждами. Поелику я многих из них принимал в построенной тут комнате, то они видели ее величества всемилостивейщей нашей государыни живописное лицеподобие и некоторые книги, кон я употреблял, и, приметив желание их знать, что им казалось удивительным, изъяснял им со всем подобающим благоговением о ее величестве, сказывал им о милосердии ее, власти и силе и сколь себя почитают те счастливыми, кои ее повелениям следуют и находятся под ее законами; напротив того, те несчастливейшие, кои от того бегают или делают противное ее повелениям. Возможно старался я внушать им о спокойствии и безопасности каждого, и что всякий может везде ходить и ездить один, не опасаясь, чтобы кто сделал на него нападение или отнял его имение. Сии слова или маловажнейший сей пример выбрал я для того, чтобы понятнее им оное казалось. И в самом деле такое я сделал в них о том впечатление, что они захотели и просили меня, чтобы всех тех, которые будут приходить на их остров, я отгонял, поручая притом себя в мою защиту, обещаясь слушать меня и во всем мне повиноваться. Бедные сии люди, приходя к моему селению и видя иногда послушность ко мне моих работных, исполняющих мои приказания, думали, что более меня не может уже никто быть. Но я вывел их из сего несчастного заблуждения и дал им разуметь, что я самый последнейший подданный моей государыни, что от нее есть еще постановленные власти, которые смотрят, чтобы обид и притеснения никому нигде не было. Я всеми возможными средствами объяснял им, сколько они будут благополучны, если возлюбят и верными учинятся ее величеству всемилостивейшей нашей государыне, которая в противном случае их за непокорность наказать может. Разговаривая часто о порядке в России живущих и о строении, возбудил в некоторых такое любопытство, что сорок человек обоего полу захотели видеть селения российские: в показанном числе были и дети, коих при выезде моем оттуда дали мне дикие, чтобы хотя оные посмотрели все здесь находящееся, ежели они сами того сделать не могут; и все оные выехали со мною в Охотск, из коих 15 приехали в Иркутск, а последние с возвратным отправлением судна моего, быв одеты и одарены, возвратились. Что принадлежит до книг, то я не мог никакого об оных сделать им понятия. Но, посылая иногда из них с записками моими к артелям, оставленным в других местах сего же острова, в такое приводил их удивление, что когда по записке моей давалось то, о чем предсказывал прежде еще их отходу, то они поставляли оное выше силы человеческой; так, например, посылал я одного из них с запискою взять у приказчика моего черносливу и других древесных сухих плодов. Посланный, дорогою оные отведывая, половину съел, что я, по записке узнав, ему сказал, чему он крайне удивился и сказал: «Это подлинно, что сия бумажка востро на меня глядела, когда я их ел, но впредь я знаю, как от сего избавиться». Я, желая испытать его простодушие, послал за тем же в другой раз, но, как и тогда, по записке и весу узнал, что целой половины нет, а потому и получил от него опять в лакомстве признание, и что для него чудно, что он, евши те плоды, зарывал ту бумажку в песок, но видно, что и сквозь песок она видела. Второй пример. В построенной мною комнате стояло большое зеркало, к которому те дикие, подходя, несказанно дивились, что видят в нем во всем подобных себе людей, и, недоумевая, что то за люди, почитали все сие волшебством, им непонятным. Чрез сие начал я вводить их в познание о книгах, обещая выучить и детей их, ежели кто из них на то согласится, таковой же, по их мыслям, премудрости. Нашел некоторых охотников, кои приводили и вручали мне оных. Должно отдать народу сему справедливость в остроте ума, ибо дети их весьма скоро понимали свои уроки, и некоторые до отъезду моего столько выучились по-российски говорить, что без нужды можно было их разуметь. Я оставил таковых учащихся грамоте 25 мальчиков, которые гораздо охотнее желают быть с россиянами, нежели с дикими их отцами. Такими я путями старался доводить их до того, чтобы они увидели свое невежество. Всегда боролся я с работными моими, рвавшимися к ссоре, и, наконец, им же самим показал из того пользу. Дикие, узнавши о силе даванных им мною записок, отлучаясь на дальные промыслы, брали у меня, так сказать, билеты, дабы оные показывать в случае встречи с разосланными от меня в дальние места артелями в доказательство, что они принадлежат к мирным и нам доброжелательствующим. Защищая же их людьми моими от набегов на них из других мест диких, дал им чувствовать, сколько приятно жить в покое, ибо после сего не отваживалися неприятели их делать на них нападения. Видевшие же притом, что услуги их, мне показываемые, не оставались без награды, желали, чтобы я вечно с ними остался. Я могу сказать и хвалиться тем, что когда узнали они о моем отъезде, то столько о том печалились, как будто все уже теряли; но при сем случае я поручил все дела мои оставленному там мною правителю енисейскому купцу Самойлову — такому человеку, на которого надеялся я, что будет следовать всему тому, что я показал; сверх же того снабдил я его и довольным на бумаге наставлением. До отбытия моего, по известиям от диких, которые хотя и не могут ни малой верности дать о числе мирных коняг, совершенно доброжелательствовавших мне, но из рассказов их и моих замечаний можно почти верно считать преданных ее величеству обоего пола с лишком 5000 душ. Я никогда не упоминал им о платеже ясака, дабы не подать какого подозрения или не было бы иметь сие претыканием, а старался только — преклонять их к хорошим мыслям о россиянах и вводить исподволь в наши обычаи так, чтобы не только не противны они им были, но и понимали бы оные, оставляя, впрочем, рассмотрению высокого правительства, как поступить в рассуждении ясака. В 1785 году между работными моими людьми примечена цинготная болезнь, которая наконец так усилилась, что с половины зимы оные умирать начали, а оставшиеся сильно ослабевали. Слух о сем везде разнесся, и некоторые между отдаленными дикими примечены сборища. О сём уведомили нас совершенно доброжелательствующие нам коняги, прибавя к тому, что оные идут против нас; и для того, не ожидая дальнейших моих наставлений, поспешили сами рассеять оные, приведя ко мне главных заговорщиков, по признанию которых в их намерении нашел я нужным задержать их у себя под стражею. 9-го числа апреля отправил я из российских одного Расетного с тысячью человек мирных коняг, кои все из усердия ко мне сами вызвались для безопасности оного человека провожать на Унгинские острова, наименованные от Беринга Шумагины, к находящимся там компаниям с письмами, уведомляя оными о всех случившихся с нами цинготной болезни несчастных приключениях, просил от них возможной помощи; но по отбытии сих посланных цинготная болезнь стала уменьшаться. Майя 2-го отправил я в четырех байдарах 52 человека российских работных, 11 лисьевских алеут и 110 человек коняг в байдарках в восточную сторону с намерением, чтобы познакомиться с людьми, населяющими острова, лежащие по Американской земле до Кенайских и Чугацких бухт, узнать выгоды и описать все нужное, назначив продолжать сие плавание дотоле, покуда лето дозволит. Партия оная возвратилась августа в последних числах, плавая на северной стороне проливом между Американской землей и островом Кыктаком, не видав во все лето ни от коняг, ни от чюгач и ни от кенайцев никаких нападений, но еще оные народы дали до 20 человек в аманаты. В рассуждении тамошнего торгу, оный был в сие время почти ничего не значущий, потому что жители тамошние, будучи незнакомы, боялись вступить в такое сообщение, несмотря на то что аманатов дали. Прибывши оная партия на остров Кыктак, расположилась зимовать, избрав для того Карлутское многолюдное место. В продолжении зимы разъезжая на байдарах в северной и западной стороны острова, а по американскому берегу от Катмака до Камышатской губы, чрез тихое с обитателями обхождение и всегдашнее приласкивание, сопровождаемое угощениями и подарками, привели их в союз, взяли аманатов и торговали с ними так, что ни малейших раздоров не случилось. Из гавани я во всю зиму рассылал объезды около острова Кыктака с южной и восточной стороны и по островам, около тех берегов лежащим. Многое число коняг ласкою и торгом в дружбу склонили, аманатов также взяли и совершенное их к Российской державе подданство утвердили. Декабря в последних числах отправил я из гавани при одном толмаче двух работных в Кенайские губы под видом торговых людей для примечаний, дав им и товару несколько для промены, а острова Шуеха аманатному хаскаку поручил их в сохранение. 1786 года генваря 10-го из гавани отправил одиннадцать человек работных людей в восточную сторону по Кыктаку-острову в еловый лес, находящийся в 160 верстах от гавани, близ Чинигатского селения, для делания шлюпок. Сии посланные, построив прежде зимовье, после и порученное дело исполнили, купив притом несколько пушного товару, а 1-го числа майя в гавань возвратились. Февраля 25-го, от 19-го числа с Катмацкого жила, от грека Евстрата Деларова получил я письмо, которым он уведомил, что галиот нашей компании «Св. Михаила» 1785 года майя 12-го числа по предписанию моему из гавани острова Уналашки вышел в море, противными ветрами задерживаем был около Уналашки шесть недель. Наконец, во время штурма [шторма], потеряв мачту, которую ниже салингов сломило, принужден был возвратиться на Уналашку и, по исправлении мачты в августе месяце, при самом выходе в море вторичному несчастью был подвержен; ибо ошибка подштурмана сделала то, что галиот о каменья повредило и принудило остаться на Уналашке и там зимовать, отправив между тем, по дошедшим известиям, на помощь к нам в байдарах 30 человек; но сии, на дороге удержаны будучи штурмами [штормами], пробыли шесть недель на американском берегу, лишась шести человек от холоду и от недостатка пищи. Оставшиеся спасены, по уведомлению вышеписанного же грека Деларова, людьми, посланными из нашей компании, но и из тех по приезде в гавань пять человек померло. Собираясь уже к выезду из Америки, отправил я марта 7-го числа для учинения дальнейших описаний, не оконченных в прошедшем году, к мысу Св. Илии пять человек из российских и для построения на том мысе крепости, которым будут спомоществовать во всем оном, разумея и соглашение к миру тамошних жителей — до 47 градусов простирающимся тысячу человек коняг Кадиака и других островов и 70 лисьевских алеут, добровольно из платы служащих, коим я велел по берегам ставить кресты и закапывать в землю обломки горшечные, кору березовую и уголья. Оные посланные марта в последних числах прислали ко мне двух человек из Чингацкого жила, уведомляя, что тоён Шуеха, оставя меня, изменил, а прежде того порученных в его сохранение работных и толмача, кои от меня посланы были для обозрения Кенайских губ, убил. Для сего случая требовал от меня людей к отражению кенайцев, выехавших близ Шуеха с американских берегов, коих количество простиралось до тысячи человек. Получа сие уведомление, отправил я туда из гавани две партии: первую в 30 человеках из работных российских людей с одним предводителем, а вторую с особливым правителем, состоящую из коняг и лисьевских алеут, добровольно служащих, приказав занять на Афагнаке против Шуеха-острова способное для гавани место и построить крепость по данному плану и между тем в гавани исправлять галиот «Трех Святителей» для походу. Майя 19-го числа получено с островов Афагнака и Шуеха от посланного туда известие, что по соединении наших сил предприятие кенайцев уничтожено. После заложена на Афагнаке крепость, а, наконец, по данному от меня приказанию, заложа таковую же и при Кенайской губе, отправились по американскому берегу к мысу Св. Илии. Для окончания сих строений оставлена там особливая партия. Остров Афагнак и противу лежащий Америки берег, так как и остров Кадияк, имеют наилучшие гавани; земля плодоносна, рыбы, птиц разных родов великое множество, луга покрыты травою и пажитями, лесов, годных для строения судов и других зданий, на Шуехе и американском берегу находится в великом изобилии. В сей год американских и островских жителей в гавани во все наши артели, с разными церемониями и просто, ежедневно приезжало несравненно более первой зимы. Не упущено при сем случае ничего, чем бы только знаки дружества и тихости нашей изъявить. Сильнейшие ветры нынешний год дули более от севера и запада; от востока же очень малые, а от полудня во всю зиму никаких почти не было. Дождя зимою очень редко было видно, но большею частию перепадал снег, который на таких местах, где ветры не могли действовать, лежал толще аршина; где же ветры сносить оный могли, там и не мог оный долго пролежать. Майя 22-го числа на галиоте «Трех Святителей» я вышел в море, провожаем будучи кыктакских, американских и других островов тоёнами и лучшими людьми из коняг; и того ж часа увидели на море с распущенными парусами нашей компании третий галиот «Св. Михаила», идущий в гавань. Я, подъехавши к оному и переменив находящегося на нем мореходца, отправил его в гавань, предписав назначенному там правителю из бывших на острове Шуеха и Афагнаке, чтоб он по приезде с оных островов отвел тот галиот в назначенную на Афагнаке при крепости гавань. Должен я еще здесь упомянуть и о галиотах, на каком им там основании надлежало оставаться. Одному предписал я наставлением, данным мною поверенному Самойлову, плавать по длине от 40 до 73 градусов, считая от Охотского меридиана, который я первым поставлял в своем исчислении, а по широте от 60 до 40 градусов в открытом море; другому же — к северу при сближении там двух частей света, для сыскания неизвестных мест и островов. Третий, на котором выехал я из Кадияка, обращен в транспортное судно, на коем каждый год приятным долгом почитаю я уведомлять правительство о делах тамошнего края. После пустились мы от Америки с таким намерением, чтоб прошед 45 градусов широты и по той линии плыть прямо к западу, а поравнявшись с Камчатским мысом, подняться к оному и, прошед Курильский пролив, склониться к Охотску. Намерение сие имел я для того, что не увижу ли по сей линии между 40 и 50 градусами неизвестные какие-либо острова, но, по несчастию, ветры беспрерывно все лето дули между западом, которые и не допустили исполнить сего намерения, и потому принужден был идти как только можно прямо в Охотск, но и в том противные ветры препятствовали. Во время сего пути из числа гряды островов видели Четыре Сопочные и Амухту. Сей последний остров от огнедышащих гор казался весь в пламени. Лавируя же, видели Сиугам, Амлю, Ахту и другие Андреяновские острова. До первого Курильского острова дошли и при оном на первый якорь стали 30-го числа июля. Поелику бывших со мною российских работных людей 12 человек цинготная болезнь привела в крайнюю слабость, то всю на судне матросскую должность исправляли ехавшие со мною из любопытства в Охотск американцы, которые на 31-е число и свежей воды с первого Курильского острова на галиот 40 бочек навозили. В рассуждении моря достойного примечания сказать можно только то, что около Камчатской земли течение оного наисильнейшее и волнение не только во время ветра, но и в тихую погоду столь велико, что от оного судно, весьма качаясь, бортами почти воды касается. Августа 1-го числа галиот завели в первый Курильский пролив. Великий ветр задержал тут до 5-го числа, а в сей день провели оный во второй Курильский пролив к гавани; 7-го числа отправясь, склонились к Большерецкому устью; а 8-го числа против оного устья стали на якорь, и я на байдаре вышел на берег и, возвратя оную к судну, сам остался для покупки свежей рыбы. Исполнив сию надобность, хотя желал было возвратиться на судно, но разные препятствия не допустили. Между тем галиот сильным ветром с якоря сорвало, и поелику слабость здоровья людей, на оном находящихся, лавировать не позволила, то сие тем далее разлучило меня от судна. Наконец я, наняв бот, пустился к Большерецкому селению, куда прибыл 15-го числа, и решился отправиться в Охотск вокруг землею на трех верховых лошадях, купленных мною тут за 200 рублей. Но в самое то время из Петропавловской гавани в Большерецк дошло сведение, что прибыл в оную 9-го числа аглинский корабль и что оный намерен тут простоять не более 20 дней. Имея желание узнать о месте, из коего сей корабль пришел, о причине его путешествия, да и не откроется ли чрез то какого-либо для нас полезного сведения, принудило на время отменить поездку в Охотск, чтоб между тем побывать в Петропавловской гавани. 20-го числа, отправившись на верховых лошадях, 23-го туда приехал. Агличане, приметив с корабля мой с людьми приезд, поспешили из них несколько на шлюпке сойти на берег. Начальник корабля — капитан с двумя офицерами обошлись с нами ласково и из казенного дома склонили меня идти с ними на корабль, где показали образцы своих товаров и сказывали, что они привезли с собою от Индийской компании к камчатскому начальнику письма, изъявляющие желание оной в Камчатке завести торг, и что оная требует на то от России позволения. Я, между прочим, не давая о себе знать, старался разведывать, отколе они пришли и где плавание имели, потому что не скрывали они от меня своей карты. Узнал я, что они по нашему счислению 20-го марта вышли из Бингала, лежащего под 23 градусом северной широты, из Малакки — 16-го апреля, в Кантон [прибыли] 29-го майя, из Кантона [вышли] 28-го июля, в Петропавловскую гавань [приплыли] августа 9-го. Офицеров на корабле: агличан три, португальский один, матросы — агличане, индейцы, арапы и китайцы. Всех людей 70 человек; корабль весь красного дерева, обит латунью до бархвутов, о двух мачтах и 28 парусах, по килю 65 груз 3 1/2 фута, с двенадцатью по деке пушками. В бытность мою на сем корабле во весь день до ужина угощаем был разными питьями; после ужина в 10 часу начальник корабля капитан Вилиам Питерс проводил меня со своими офицерами до казенного дому на шлюпке, отложа притом торг до прибытия камчатского начальника. 25-го числа прибыл туда камчатский исправник барон Штюнгель, а 26-го и 27-го чрез него на французском языке условились о пошлине с тем, что какая вышним правительством положена будет, таковую обязались они безоговорочно заплатить, и тогда начали производить торг. 28-го числа соглашались, какие на будущее время товары привозить в Камчатку, а напротив того и от нас получать, и по каким ценам. 29-го, 30-го и 31-го принимал я от агличан сторгованные мною товары, а 1-го сентября прием и счет окончили. Всего товару принято мною на 6611 рублей; в то число я им заплатил тысячу рублей, а в достальных дал вексель по объявлении в два месяца заплатить в Москве с шестью процентами на год. 3-го числа, простяся с агличанами, отправился из гавани в ботах; агличане же намерены были выходить непременно 4-го числа. В Большерецк прибыл я 8-го числа сентября, и все покупные мною у агличан товары продал тотемским купцам, Пановым приказчикам и другим. Барыша от их товаров получил по 50 копеек на рубль. Из Большерецка отправился я по тигильскому берегу сентября 12-го, а в Тигильскую крепость прибыл октября 2-го числа, оттуда отправился на собаках ноября 18-го; в Охотск приехал 1787 года генваря 27-го числа, и, следовательно, после, нежели пришел к сему месту галиот, на котором я в море был. Из Охотска с женою своею также на собаках выехал февраля 8-го дня, продолжая далее путь, инде на оленях, а в других местах на лошадях и на быках, претерпев несказанный трудности и опасности. В Якутск приехал 11-го числа марта. 12-го числа марта из Якутской области отправился саньми и, со отбытия с Камчатки в проезде, в рассуждении собачьей и оленьей езды, во многих пустых местах претерпевал крайнюю и несносную трудность, от коей многократно с угрожением мучительного страха подвержена была жизнь моя совершенной опасности. Первое, оттого что между Тигилем и Инжигою0 корякские орды казались нам весьма сумнительны. Второе, зима чрезвычайно без перемены почти, при самых жестоких северных ветрах, была до чрезмерности холодная; третье, пурги* такие нередко на пустых местах захватывали, что ехать способу никакого, по ремню нарта за нартой связавши, не было, а только спасались в такие времена лежанием в снегу по два, по три и по пяти дней, не сходя с места, без воды и не варя пищи. Для утоления жажды, за невозможностию развести огня, употребляли снег, а вместо пищи сухари или юколу, лежавши в снегу, грызли. ______________________ * Пурга — по-российски вьюга или метелица. ______________________ При таких трудах, за присталью собак и оленей последний путь от Алдану до Иркутска, за усталостию лошадей* по убродам часто до упаду, для поспешности шел пешком и, по всем трудностям, достиг наконец в Иркутск, областной город, апреля 6-го числа в половине дня благополучно. Но за долг почитаю благодарность мою пред всеми изъявить двум достопочтенным мужам, государству и отечеству несколько уже лет беспорочно служащим, капитанам родным братьям Тимофею и Василью Шмалевым за охранение меня от всяких опасностей в рассуждении тамошних диких жителей, которые тогда один в Тигильской крепости, а другой между Тигилем и Инжигинским городом у коряк — для усмирения в Каменском селении корякских и чукотских орд — пребывание имели. Вдобавок, в проезд мой также довольно способствовали сему моему успеху тигильской команды капрал Николай Попов да корякский толмач казак Иван Суздалев, который провожал для толмачества меня от Тигильской крепости до города Инжиги, коим Попову и Суздалеву есть из коряк родственники, а потому я и ехал по сим способам безопасно, за что обязан я господам капитанам двум братьям Шмалевым и притом капралу Попову и толмачу Ивану Суздалеву при случае свидетельствовать мою благодарность, ибо они сохранили жизнь мою. ______________________ * Т. е. целиком и сугробами. ______________________ Сколько в бытность мою в Иркутске, по краткости времени, дозволило о пребывании моем в морском путешествии и о учиненных к пользе распоряжений исправить, оное значит выше сего. А теперь уже осталось неминуемо показать о всех виденных мною местах, обитающих там народах и их обрядах, находящихся там зверях и птицах, чему следует описание. Теперь долженствую описать землю американских островов, людей, оную населяющих, нравы их, обряды, одежды и сказать о зверях и птицах, там находящихся. Острова, лежащие около американских берегов и простирающиеся от Кыктака к восточной стороне, а также и в Северо-Западной Америке, более каменистые и преисполненные гор, но притом есть хорошие и годные к хлебопашеству земли, в чем я и самими опытами удостоверился, сеяв ячмень, просу, горох, бобы, тыквы, морковь, горчицу, свеклу, картофель, репу и ревень. Все родилось наилучшим образом, кроме что проса; горох, бобы и тыквы не принесли семян, и то оттого только, что упущено было время, в которое бы сеять должно было. Для сенокосов удобных луговых мест и трав годных довольно, а по местам окоту и всю зиму можно жить без сена. Больших лесов не видал, а малых весьма много. Обыкновенные тамошние растения, кои обитатели употребляют в пищу, суть коренья, а именно: сарана, макарша, папоротное желтое и кутагарное. Сие последнее заслуживает особливое внимание потому, что где по островам нет мышей, там оно родится очень хорошего вкуса, а где водятся сии животные, там корень сей так горек, что и в пищу не годится. Есть там ягоды: малина, голубица, черница, морошка, брусника, калина, клюква и княженика — в довольном изобилии. Что принадлежит до лесов, оных с половины острова Кыктака и по Америке к весту находил я пять родов, а именно: ольху, тальник, березник и рябину, а к востоку по островам, по берегу американскому при губах — ельник, листвяк и тот, о котором я выше сказал. Птицы там водятся: гуси, утки разных родов, вороны, галки, канарейки черные, называемые напойки, сороки, сии криком своим мало походят на известных в России сего рода птиц, а вместо того очень нехудо поют, но весьма тихо и почти так, как снегири. Есть чайки, журавли, цапли, кулики, глупыши, топорки, ары, урилы, гагары. Морские звери: бобры, сивучи, киты, нерпы. Речнце: выдры, бобры; земные разных родов: лисицы, волки, медведи, горностаи, олени, соболи, зайцы, росомахи, рыси, тарбаганы, евражки, дикие бараны и ежи отменного рода. Рыбы ловятся из морских: палтусы, треска, сельди; проходящие в речки: чавыча, кета, нярки, гольцы, хайко, каракатица и странного рода раки. Коняги — люди рослые, здоровы, дородны, больше круглолицы, [но] есть имеющие и продолговатые лица; смуглы, волосы черные, а редко темно-русые, которые мужеской и женской пол стригут в кружок. Знатных же мужей жены отличают себя от прочих тем, что, зачесывая несколько волосов наперед, подстригают до бровей и имеют косы; у иных бороды, а у некоторых грудь и плечи вместо косынок шитые. Мужчины, женщины и девки средний хрящ в носу прокалывают, также искалывают все уши и нижнюю губу; шитые шеи имеют и мужчины, но немногие, а у каждого мужчины нижняя губа прорезана, и чрез то с первого взгляда показываются так, как с двумя ртами. В сделанную в среднем хрящу носа дыру вкладывают длинную кость; а у кого есть бисер и корольки, те привешивают оные к ушам, к губе и к носу, почитая то за самую лучшую вещь и украшение. Бороды не стригут, рубах все не имеют, ходят босые, а дома и совсем нагие, только что спереди опоясываются каким ни есть звериным лоскутом или цветами и травою. Парки носят бобровые, лисьи, медвежьи, птичьи, евражечьи, тарбаганьи, выдреные, собольи, заячьи, оленьи, росомашьи и рысьи. Камлей, род парок, — из кишок сивучьих, нерпичьих и китовых. На головах носят шляпы, плетенные из елового коренья и травы, шапки, сделанные гнутые и выдолбленные из дерева. При ловле морских зверей употребляют стрелы, кои бросают из досок, а для войны есть у них луки и копья железные, медные, костяные и каменные. Топоры железные особого манера, состоящие в маленьком железце; трубки, ножи железные и костяные, иглы железные... До прибытия же нашего иглы делали сами женщины; нитки жильные, посуда деревянная, роговая — диких баранов, глиняная, камнем выдолбленная. Байдары и байдарки, обшитые сверх решетки вместо досок кожею наглухо, кроме люку, употребляют они тогда, когда удят рыбу и промышляют морского зверя. При исправлении всяких домашних надобностей и разъездов рыбу удят на море удами костяными, поводки при удах длинные из засушенной морокой капусты, ибо одна стебель капустная бывает сажен по сорок и более. По рекам рыбу ловят каменными запорами, а колют носками, похожими на копья, в коих в тупом конце бывает гнездо, во оное вкладывается слабо в зазубрины костяная, каменная или железная спица, привязанная жилою к деревцу. В заливах и бухтах морских красную рыбу стрелками убивают тогда, когда оная из воды мечется. Огонь добывают трением из дерева; освещаются зажженным в каменных посудах жиром тюленьим, медвежьим, сивучьим, китовым и кодовым, полагая туда травяные фитили. О свадьбах их я ничего не знаю, не могу также и о новорожденных ничего сказать, кроме что таковым даются имена по первой с кем встрече, хотя бы какого зверя, птицы и другого тому подобного. Похороны у разных поколений коняг бывают разные. Обрядов я сам не видел и потому ничего об оных и сказать не могу; но то весьма верно, что иные мертвых кладут в байдарку с лучшим имением его и осыпают землею, а другие вместе с умершим и живого полоненника, бывшего рабом у оного, зарывают в землю. Кенайцы же умерших тела жгут с приносимыми родственниками его звериными кожами. При печальных обрядах по умерших стригут на голове волосы и лицо марают черной краской. Сие употребляют по родственниках, как-то: по отце, матери, брате, сестре и других ближних и любимых им свойственниках, а часто и по постороннем человеке, с коим жили в дружбе. Впрочем, если умерший кому неприятен или и вовсе не имел с ними дружества, хотя бы и родственник был, по таковом печальных знаков на себе не носят. Общих болезней у них нет, кроме примеченной венерической, а оспы совсем не знают, и никогда там оной не бывало; люди сложения весьма крепкого и живут до ста лет. Приезжающих гостей встречают, вымаравшись красною краскою, и в лучшем их наряде, колотя в бубны и производя пляску, имея в руках военные оружия; а гости подъезжают точно так, как на сражение. Как скоро они приблизятся к берегу, хозяева бросаются в море по самые груди. Байдары и байдарки со всем возможным проворством выносят на берег; потом спешат поскорее вынесть гостей из байдар и относят их поодиночке к первому учрежденному для игры месту на своих спинах; там, посадя всех по местам, все молчат до тех гор, пока напьются и наедятся. Первая и лучшая почесть состоит в том, что подают холодную воду, а потом мальчики разнашивают кушанье, жир, толкуши, состоящие из смешения жиров тюленьего, китового и сивучьего, иначе морских львов называющегося. Также ягоды, как-то: бруснику, клюкву, черницу, княженику и другие, присовокупляя к тому и разные коренья; ягоды без смешения. Сушеную рыбу, называемую юкола; звериные и птичьи мяса, у кого что случится лучшее. Соль им не известна. Каждое кушанье прежде всех должен хозяин начать сам есть и пить, а без того гости ничего не вкушают; посему надобно думать, что они иногда мешают и отравы. Хозяин, начав каждое кушанье, подает первейшему гостю, который, взяв несколько для себя, посылает прочее по порядку другому; и так до самого последнего доходит. Остатки от кушаньев все обращаются к первому, а сей кладет в одно место; при отбытии же все то гости увозят с собой. По окончании кушанья продолжают разговоры, а затем начинается игра с бубнами и побрякушками. Некоторые надевают разного и странного вида маски, деланные из дерева и выкрашенные разными красками, а потом выносят гостей в сделанную особо большую казиму, в которую людей вмещается множество. Казима оная подобна небольшому храму, коего архитектура представляет нечто беспорядочное, грубое и варварское. Тут происходит игра со всеми по обыкновению их церемониями; покуда гости во оной пробудут, играют день и ночь непрестанно; усталые спят тут же, а проспавшись, опять за игру принимаются. Когда же вздумают разъезжаться, тогда кончится и игра; расставаясь же, с обеих сторон имеющимися у них вещами дарятся и торгуются. В сих казимах советы, договоры и разделы бывают, и когда занимаются важными советами, в то время женский пол в казиму не впускают. Коняги и чюгачи разговор имеют одинакой, кенайцев же разговор и жизнь совсем особые. Живут в землянках, имеющих стены, обитые досками; окна наверху; оконницы делаются из кишок и пузырей разных животных, сшивая маленькие или узкие части жильными нитками, а вход с испода. Печей во оных нет, и огня не разводят, потому что довольно они теплы и без того; из таких же землянок и бани их состоят, в коих парятся травою и березовыми вениками. Жар в них производят каменьями, нажигаемыми в поварне и в баню приносимыми; жар от них делается весьма великий и никогда угару не бывает; париться они отменные охотники. Кухня у них общая, в кою двери, или лазеи, вокруг нее. Впрочем, жизнь их есть разбойническая: кто чаще, больше и удачнее украсть что успеет, тот чрез сие большую похвалу заслуживает. Жен помногу не имеют, у редкого есть две; напротив того, хорошие и проворные женщины держат по два и по три мужа, и в том никакой ревности между мужьями нет, но еще живут дружески. Все они сухопутной езды не имеют, да и животных, способных на таковое употребление, там не находится, а хотя и много есть собак, но их не употребляют. Жители американских берегов и других островов ездят реками, речками и озерами в своих байдарках; о живущих же внутри Америки я ничего не знаю. О Божестве ни малейшего понятия не имеют и хотя говорят, что в мире есть два существа, или два духа, один добрый, а другой злой, но им никаких изображений не имеют и не поклоняются; словом, никаких идолов у них нет. О показанных существах не могут иначе изобразить, как что доброе выучило делать байдары, а худое оные портить и ломать. Посему можно заключить, сколь в тесных пределах содержится их разум; кроме того, в немалом у них употреблении колдовство и шаманство, суда и расправы не только порядочного, но и никакового почти нет. Из сего всяк ясно видеть может, что жизнь свою ведут они мало различную от скотской. В крови имеют удивительную горячность, что можно ощущать, подойдя ко всякому из тамошних жителей, а особливо женщины кажутся пылающими. От природы хитры и предприимчивы; в обидах мстительны и злобны, хотя с виду кажутся и тихи. О верности и справедливости их вообще, по причине моего там маловременного пребывания, сказать не могу, ибо я видел от многих великие доказательства верности и постоянства, видел же тому и противное. Когда представляется им о каком деле, что выйдет из оного польза, то охотно принимают труд, хотя и мало им известен, но не щадят оного, если в прибытке бывают уверены. Народ вообще веселого и беспечного свойства; доказательством сему служат вседневные их игрища; и поелику они в неограниченной и всегдашней живут распутности, так что домашнее их хозяйство в крайнем небрежении, да и понятия о том не имеют, и оттого часто голод и наготу терпеть принуждены бывают. Касательно же обстоятельного описания морских и воздушных явлений в продолжении нашего плавания и на местах, где останавливались жительствами, то особые ведены были тому каждодневные записки, и по прибытии моем в Охотск удержаны тамошним областным начальником господином Козловым-Угрениным, которые, думаю, он от себя не оставит представить куда следует, ежели что они содержат достойного примечания. Впервые опубликовано: «Российскаго купца Григорья Шелехова странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному Океану к Американским берегам и возвращение его в Россию, с обстоятельным уведомлением об открытии новообретенных им островов Кыктака и Афагнака, до коих не достигал и славный Аглинский мореходец Капитан Кук, и с приобщением описания образа жизни, нравов, обрядов, жилищ и одежд обитающих там народов, покорившихся под Российскую державу; также климат, годовыя перемены, звери, домашние животныя, рыбы, птицы, земныя произростания и многие другие, любопытные предметы там находящиеся, что все верно и точно описано им самим. С Географическим чертежем, со изображением самого мореходца и найденных им диких людей. В Санкт-Петербурге 1791 года, Иждивением В. С.» 74 стр.
Григорий Иванович Шелихов (1747-1795) — русский исследователь, мореплаватель, промышленник и купец из рода Шелеховых, с 1775 года занимавшийся обустройством коммерческого торгового судоходства между Курильской и Алеутской островными грядами. В 1783—1786 годах возглавлял экспедицию в Русскую Америку, в ходе которой были основаны первые русские поселения в Северной Америке. Основатель Северо-Восточной компании. | ||
|