И.С. Шмелев
Врешь, есть Бог...

Никогда я не заводил записных книжек: не было терпенья-воли записывать.

Думалось—удержит память, чему надо удержаться. Теперь жалею: много пропало слов и мелочей. В этом рассказе какие-то «слова» уплыли — лиц, пожалуй, «исторических».

Рассказывал мне Вересаев, автор «Записок врача», в Москве, летом 22 года. Рассказывал со слов шурина, Смидовича, видного большевика. Смидович только что был у Троцкого, в Ильинском, былой резиденции великого князя Сергея Александровича. По Вересаеву, шурин возмущался происшедшим: «Черт знает... престиж роняют, дурачье!»

Не помню точных слов Вересаева, а он делал «примечания». Говорил не только о сыне Троцкого, «выкинувшем штуку», но и о детях шурина: «Ахают, какие вызревают «фрукты»... сами родители не сладят». Подробности о «фруктах» ускользнули из памяти: что-то совершенно дикое, в отношении к людям, к жизни... — «очень далекое от «идеалов» папаши».

Вот что случилось в посещение Смидовичем Ильинского.

Сын Троцкого, мальчишка лет двенадцати, завел «потешных», как Петр. Разумеется, с одобрения отца. Всё к услугам: верховые лошади, оружие, средства... — имперского масштаба. Без сверстников, хоть и подвластных, скучно. Мальчишки и девчонки села Ильинского ходить к «барчуку» боялись, не как их отцы и матери, бывало приходившие играть к детям великого князя Павла Александровича. Сдерживали и родители: «Нечего вязаться с ними». Родителям, говорят, внушали: «К вам, дурачье, идут, идут навстречу... теперь Ра-венство!» Стали приманивать сластями. На сласти потянуло: набралось человек двадцать мальчишек и девчонок. Троцкий-младший командовал: говорил, следуя примеру, «зажигательные речи», «объезжал фронт», ему отдавали честь. Троцкий-старший любовался: ружейные приемы, маршировка, построенья, стрельба, атаки... — как полагается. Было и обучение «словесности».

На одном из уроков командир объявил, что «никакого Бога нет». Это уже слыхали. Из церкви села Ильинского уже были изъяты «ценности», но церковь еще не закрыли, народ молился, и ребят водили. Кой-кто отбился, по словам батюшки: после рассказа Вересаева я был в селе Ильинском.

А произошло вот что.

Командир объявил, что завтра он на опыте покажет, что «Бога нет».

—Завтра все приходите, увидите!

Ребятишки ли испугались, или матери им заказали, но только на «опыт» пришло лишь человек пять.

—А где же все?..

—Мамки не пустили... и боятся.

—Дурачье!..

Повел на «княжью пристань», на пруд. Велел садиться в «княжью лодку». Посажались. Велел грести на середину. Пруд большой, глубокий. Выплыли на середину, ждут с опаской. Командир — бесстрашный. Поднял с сиденья крышку и вынул... икону Богородицы — «великокняжескую», возможно: великая княгиня иконы почитала, много их было у нее в моленной: возможно, что во дворце некоторые иконы сохранились к водворенью Троцкого.

Увидав икону, ребятишки притихли. Командир смеялся:

—Что, струсили?! А я вам докажу: утоплю икону — и ничего не будет! На деле убедитесь, есть ли Бог!..

На глазах всех, притихших, сам обвязал икону сахарной бечевкой, натуго, а к концам привязал кирпич: обвязал крест-накрест, попробовал, крепко ли бечевка держится.

—А теперь глядите... Раз, два, три... пали!

И — бух!.. — швырнул икону в воду.

По словам батюшки, «ахнули ребята!» Сидели, вероятно, — «ни жив ни мертв». Может быть — наверное даже — ждали: «Как же Бог-то?!»

Расходились по воде круги...

—Что, видали?! — крикнул командир, окидывая все победно. — Вот вам, дурачье, нагляднейший урок, что никакого...

Но не докончил: вы-плыла икона! Это удостоверил сам Смидович своему зятю, Вересаеву. Правда, удостоверил без смущенья:

—Разумеется, кирпич сорвался или оборвался.

Пусть так. А на глазах ребят икона вы-плыла.

Тут самый, должно быть, бойкий крикнул командиру:

—Врешь-с!.. — с прибавкой буквы «с»: — Есть Бог!..

И — командира... в ухо. Возревновал. Тот до смерти перепугался, смотрел на воду.

Икона, обвязанная, как была, — «сияла в солнце».

Так говорили ребятишки, — передавал священник. Командир все смотрел... Но все же осмелел, велел:

—Греби к иконе!..

Но гребец вел к берегу... только не к «княжьей пристани», а к дальнему, откуда ко дворам поближе. Как не взывал командир: «К нам, черт!.. К нам!..» — лодка плыла своей дорогой. Ребятишки повыскакивали еще до берега, помчались кто куда.

На другой день «во дворце» узнали. Было следствие. Смидович при сем присутствовал. Троцкий был взбешен, обругал сына дураком. Про «ухо» будто бы сказал: «Так дураку и надо... достиг обратного!»

Пруд весь изъездили. Иконы не нашли. И не мудрено: ночью ее принял, вплавь, на середине пруда, матрос-портартурец, — поведал батюшка, — отец возревновавшего мальчишки. Где та икона — неизвестно.

Время придет — объявится.

Май 1947 г. Париж

Иван Сергеевич Шмелев (1873—1850) — русский писатель, публицист, православный мыслитель. Дважды номинировался на Нобелевскую премию по литературе (1931 и 1932 годы).