Е.Ф. Шмурло
Приложения к I тому Курса русской истории:
Спорные и невыясненные вопросы русской истории

По этому важному вопросу, одному из самых кардинальных, в русской истории, в исторической литературе нашей наблюдается большое расхождение взглядов. Их можно свести в более или менее определенные группы. Таковы: теория государственная, общинная, племенно-областная; теория родовая, вотчинная; теория очередного порядка, федеративная, договорная, теория сложного порядка. Полезную сводку "Литературных мнений о сущности государственных отношений Древней Руси" дает Г. Максимович в "Русской истории в очерках и статьях, под ред. Довнар-Запольского". Т. I. С. 216-225.

1. Государственная теория. Ее представители — Татищев, Шлецер, Карамзин, Эверс, Рейц, Полевой, Беляев — в первых же Рюриковичах видят монархов, государей: в середине IX века государство, по их мнению, уже существует, уже сложилось, его создали князья-иноземцы по иноземным формам. Этих форм две: Киевская монархия и Новгородская республика. Последним по времени выразителем этого устарелого взгляда является Самоквасов. См. его Заметки по истории русского государственного устройства. Ж. М. Н. Пр. 1869, ноябрь и декабрь. Оценку его взгляда дает Леонтович, Ж. М. Н. Пр., 1874, август. С. 197-199. Указанному взгляду Самоквасов остается верен и в позднейших своих трудах: "Первые Рюриковичи признавали Русскую землю своим благоприобретенным имением и почитали себя вправе распоряжаться ею по своему произволу, как частною собственностью" (Древнее русское право. М., 1903. С. 325; Курс истории р. права, изд. 3-е. М., 1908. С. 315). Те же мысли и в статье "Главнейшие моменты в государственном развитии Древней Руси и происхождение Московского государства". Варш. У нив. Известия. 1886, №№ 1, 2 и отд. отт. В. 1886.

2. Общинная теория. Ее отстаивает Конст. Аксаков (см. выше, Прилож. № 5): "Русская земля была изначала наименее патриархальная, наиболее семейная и наиболее общественная земля". Леонтович, Ж. М. Н. Пр., 1874, № 6. С. 211, сближает эту теорию с государственной теорией карамзинской эпохи: отличие лишь в том, что "старые историки смотрели на государство Рюрика, как на иноземный продукт, сразу устроенный по иностранным формам феодально-монархическим или республиканским, тогда как основатели Общинной теории выводили государство из внутренних условий народ ного (общинного) быта русских славян".

3. Теория племенно-областного начала. Ее держится В.Пассек: Княжеская и Докняжеская Русь. Чтения Общ. Ист. и Др. Руси. 1870 С. 111: дробление Древней Руси на отдельные княжества обусловливалось главным образом стремлением самих областей к обособлению и образованию из себя самостоятельного целого. Вот почему область так держится за своего князя.

4. Родовая теория. Ее представители: Соловьев, Никитский. Политический строй, утверждают они, определялся началами родового быта: 1) вся система междукняжеских отношений "родового восхождения", так называемая "Родовая Лествица" построена на нем; 2) из родового начала развилось и народовластие: на совещание (вече) сходятся родоначальники как представители отдельных родов. — Таким образом: а) отношения князей между собою и б) отношение веча к князю, — те и другие проникнуты понятием родового порядка, обусловили содержание и характер политической жизни Древней Руси. Подробнее эти положения развиты Соловьевым в его докторской диссертации: История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. М., 1847, гл. 1. 1) Старший в княжеском роде был для младших в отца место; он "имел обязанность блюсти интересы рода", а те — "ходить" у него "в послушании", "ездить подле стремени", быть в его воле (с. 13, 15). "Великий князь имел право судить и наказывать младших членов рода" (с. 16).

2) Однако лишить младшего князя волости или наказать его как-нибудь иначе, по произволу, без обличения в вине, великий князь не мог. А если сам он не соблюдал свято своих отеческих обязанностей, отделял личные свои интересы от интересов целого рода, делал различие между ближними и отдаленными родичами, предпочитал собственные выгоды, то "все его право, равно как обязанности младших к нему рушились, его власть заменялась или общим родовым советом, или, в случае раздора между князьями, каждый из них действовал, защищал свои права, как умел и как мог" (с. 16-19). Также и в том случае, если великий князь обращался с младшими "не по родственному, не как с сыновьями, а как с подчиненными правителями, подручниками", — младшие имели право отказать ему в повиновении (с. 19).

3) При распределении волостей — родовой собственности — старший князь распоряжался не единолично, а сообща с младшими (с 19-20).

4) В деле приобретения великокняжеского достоинства дядя имел преимущество перед племянником.

5) Идея, положенная в основу этого предпочтения дяди, на практике вскоре нашла затруднение вследствие размножения княжеского дома: племянник не всегда оставался "племянником", а брат мог оказаться на положении "дяди":

а) старший сын старшего брата (по смерти своего отца) — отец для своих младших братьев, значит, брат своим дядьям, правда, брат младший, но все же поднявшийся на один уровень с ними (с. 23).

6) Сыновья такого старшего брата, для его младших братьев, из племянников тоже становятся братьями, хотя бы и младшими (с. 24). На Северо-Востоке, в потомстве Всеволода III, пересилило представление "о старшинстве сына от старшего брата уже не над одними младшими, но над всеми дядьями, причем однако до пресечения Рюрикова рода на престоле Московском дядья самые младшие не хотят уступать старшинства сыну от первого брата, так что оба представления остаются при своих крайностях, не уступают друг другу, не допускают ничего среднего" (с. 26).

б) Если князь умирал, не будучи старшим в роде, или великим князем, то дети его оставались навсегда младшими. Так, например, Владимир, старший сын Ярослава I, "умер при жизни отца, следовательно, не был отцом для братьев своих, и потому сын его Ростислав не имел уже возможности быть братом дядьям своим, остался навсегда племянником, младшим, неспособным ни к великокняжескому достоинству, ни к владению родовою собственностью" (с. 31). "Сын такого преждевременно умершего князя не мог быть совладельцем со своим дядею, исключался из владения родовою собственностью" и если получал волость, то или по милости дядей, или по какому-нибудь другому обстоятельству" (с. 32).

7) "Для предохранения сыновей своих от такой участи князья давали друг другу клятву, что, в случае преждевременной смерти одного из них, оставшийся в живых должен заботиться, чтоб дети покойного не были исключены из владения родовою собственностью" (с. 32).

8) "Князья, которых отцы умерли при жизни дедов, назывались изгоями" (с. 34).

9) Насильственное изгнание из волости исключало князя из права старшинства: это, значит, сам Бог покарал его, так как, по понятиям века, битва считалась судом Божиим. А "если побежденный изгнанный князь силою оружия возвращал свое право, свою волость, то в этом видели возвращение к нему благосклонности Божией, прощение греха" (с. 35).

Ср. его же: История России. Т. II, гл. 1; и О родовых отношениях московских князей Древней Руси. "Московский Литературный Сборник", 1846.

5. Вотчинная теория. Ее представители: Кавелин. Сочинения Т. I-II. СПб., 1859; 2-е изд.: СПб., 1897 и Чичерин: 1) Областны" учреждения России в XVII в. М., 1856; 2) Опыты по истории русского права. М., 1858. Теория эта представляет собою вариант родовой.

Кавелин расходится с Соловьевым в одном существенном пункте: по Соловьеву, принцип родовых отношений, как живое, действующее начало, пошатнулся еще со второй половины XI в. (смерть Ярослава Мудрого), с Андрея Боголюбского его заменил принцип государственный: фундамент будущего государства, по крайней мере, его пер вый, сознательно заложенный, камень, — дело рук Боголюбского и Всеволода III. Кавелин же преобладание родовых начал в нашей жизни считает возможным проследить гораздо дальше: кровное начало по его мнению, определяет собою весь древний период русской истории вплоть до Петра Великого, причем родовой строй сменился государственным не сразу: последнему предшествовала промежуточная стадия юридического гражданского быта: эпоха вотчинного строя — время с Боголюбского до конца XV-начала XVI века. Перестав быть членами большой родовой семьи, единого княжеского дома, русские князья превратились пока еще не в государей, а в вотчинников, собственников земли, наследственных, неограниченных ее владельцев. О государстве можно говорить лишь со времени московских Иванов III и IV.

В основе та же мысль и у Чичерина. Он различает три стадии общественных отношений: союз кровный (родовой), гражданский (вотчин ный) и государственный. В отличие от Кавелина, вотчинный строй он начинает не с Боголюбского, а с первого появления варяжских дружин на Руси, т.е. с середины IX века. В Кровном союзе личность еще не выступает; она затеряна в роде; но появилась варяжская дружина, — и Кровный союз распался, личность выделилась; возникло частное право, стали слагаться договорные отношения — выросло гражданское общество.

Форм гражданского общежития было две: 1) Княжеская вотчина — частная, наследственная собственность князя; междукняжеские отношения и договоры носят характер частно-семейный; ничего, что напоминало бы в них отношения государственные, международные; 2) Вольная община (Новгород, Псков) — отношения к князю на основе свободного договора обеих сторон. Самостоятельность Вольной общины не делает ее, однако, еще государством — это такой же вотчинник, но коллективный, в форме союза свободных лиц, и этот вотчинник заключает договор с князем, чтобы тот правил его землею, творил суд и защищал от врага.

Разногласия и точки соприкосновения Кавелина с Соловьевым

"Все разногласие между нами и г. Соловьевым вертится на том, что он смотрит на владения как на средство для целей, устанавливаемых родовою честью, а мы видим в родовых правах, предъявляемых князьями, средство, предлог для получения лучшего владения. То, что у него играет главную роль, нам кажется второстепенным, и наоборот" (Соч. 1859. Т. II. С. 535).

6. Теория очередного порядка. Она представлена Ключевским. Курс русской истории. Т. 1. С. 200-210. Это другой вариант родовой теории.

Вслед за Соловьевым, Ключевский говорит, что "князья-родичи не являются постоянными, неподвижными владельцами областей", но передвигаются "из волости в волость, с младшего стола на старший". Но кроме генеалогической лестницы — "Лествичного Восхождения" — он указывает на существование еще другой - территориальной, "лестницы областей", ступени которой определялись соответственно экономической ценности их: старший князь, киевский, и областью лучшею, более богатою владел; младшему князю доставалась и область экономически более слабая. "Если я не ошибаюсь, нигде более в истории мы не имеем возможности наблюдать столь своеобразный политический порядок. По его главной основе, очереди старшинства, будем называть его очередным в отличие от последующего, удельного, установившегося в XIII и XIV вв".

7. Федеративная теория — Н.И. Костомаров. Исторические монографии и Исследования, изд. 2-е. СПб., 1872. Т. I: а) "Мысли о федеративном начале Древней Руси", писано в 1859 г. (с. 3-49); б) "Две русские народности", писано в 1861 г. (с. 53-108).

1) Этнографические, местные и исторические условия выработали самобытность отдельных земель и отдельных племен. На этой племенно-областной самобытности построился порядок междукняжеских отношений и распорядок удельный. Влияние родовых начал в сознании этого порядка играло второстепенную роль. Жизненным нервом отношений была областная самостоятельность земель.

2) Две силы регулируют общественную и политическую жизнь: вече и князь. Вече выше князя: оно — суверенный государь, владелец земли; князь — лишь его орган, простой господин — не более.

3) Всякий член княжеского рода имел право на волость, т.е. на право управления Землею (Мысли, 46).

4) "Более или менее, князья размещались параллельно народностям, и, таким образом, их родовое единство между собою шло в параллели с сознанием единства народностей" (Мысли, 36).

5) "В Киеве напрасно было бы искать какого-нибудь определенного Права и порядка в преемничестве князей. Существовала, правда, в их условии неясная идея старейшинства, но народное право избрания стояло выше ее" (Две нар., 68).

6) "Вечевое начало было родное всем славянам русским. Повсюду как коренное учреждение народное, является вече, народное сборище" (Мысли, 24).

7) "Старые славянские понятия об общественном строе признавали за источник общей народной правды волю народа, приговор веча, из кого бы то ни состоял этот народ, как бы ни собиралось это вече... При этом давно возникла и укоренилась в понятиях идея князя-правителя, третейского судьи, установителя порядка, охранителя от внешних и внутренних беспокойств". Князь был необходим, но он избирался, и его можно было изгнать, если он не удовлетворял потребностям народным или злоупотреблял своею властью и значением. "Принцип этот и XI, XII и XIII веках вырабатывается везде: и в Киеве, и в Новгороде, и в Полоцке, и в Ростове, и в Галиче" (Две нар., 67).

"С разветвлением княжеских ветвей... значение князей, как Начальников земли стало упадать. Уже в XII веке видно, как народное начало всплыло наверх и взяло перевес над княжеским. Вместо того, чтобы князь наследовал, он избирался толпою; вместо того, чтоб быть единым начальником и предводителем, являлось по нескольку князе;: разом предводителями в одном и том же месте зараз... В Галиче князья до такой степени потеряли свое древнее значение, что их судили и казнили смертью, как простых людей, а места их пытались занимать люди не княжеского рода" (Мысли, 35).

Леонтович. Ж. М. Н. Пр. 1874, июнь. С. 213; замечает, что первоначальную свою теорию о федеративном строе, высказанную в статье "Мысли о федеративном начале", Костомаров несколько изменил в позднейшей работе: "Начало единодержавия в Древней Руси": "Оставив прежнюю свою идею о федеративности, как о господствующем, руководящем начале удельно-вечевой Руси, автор с полною определенностью развил свой взгляд на областную самобытность земель — главное начало, определяющее весь тогдашний политический быт Русского народа".

Оценка теории Костомарова Леонтовичем: федеративности государственной, политической — не было; но можно признать федеративность общинно-волостную, земельную: она, несомненно, имела место в устройстве отдельных территориальных союзов. Нельзя и в

Земле видеть государя со всеми существенными атрибутами "государственного" устройства. Вече, по Костомарову, есть ВЫРАЖЕНИЕ верховной власти земли, а князь — ее ОРГАН; но "быть органом власти — не значит ли то же, что и быть ее выражением, быть представителем или орудием, посредством которого проявляется, "выражается" власть в ее практическом применении и действии (Август, 206, 208).

8) Договорная теория — Сергеевича. Еще в первом своем труде (Вече и Князь. М., 1867) Сергеевич определенно и резко отмежевал себя от родовой теории. Решительно отвергает он ее и в последнем своем сочинении "Русские Юридические Древности" (СПб., 1890-1903; особено см. т. II. СПб., 1893).

"Договорное начало в княжеских сношениях проходит чрез всю нашу историю" (II, 120). "Древнейшие владетельные князья, известные нашей истории, родные братья Святославичи, улаживают свои отношения либо ратью, либо миром. Это было во второй половине X века. Совершенно то же наблюдаем и во все последующее время до полного исчезновения удельных князей. Один из последних московских удельных князей, Юрий Иванович Дмитровский, состоял в мирном договоре с братом своим, великим князем Московским, Василием Ивановичем. Договор этот был заключен еще при жизни отца их, великого князя Ивана Васильевича, и по его личному желанию. Факт чрезвычайной важности. Он указывает на то, что и с точки зрения этого ловкого и энергического преобразователя старых порядков, отношения владетельных князей не могли быть определены иначе, как с их согласия, выраженного в договоре. Договор этот был заключен в 1504 году, а затем, по смерти Ивана Васильевича, еще раз повторен в 1531 году"

"Война и мир определяют взаимные отношения князей-родственников боковых линий во всех возможных степенях родства". Число договоров между дядьями и племянниками и братьями разных степеней большое. "Наоборот, князья-родственники в нисходящей линии никогда не заключают между собою договоров. Это объясняется тем, что отношения детей к родителям определяются семейным правом, в силу которого дети состоят в подчинении воле родителей. Подчинение детей родителям выражалось в том, что при жизни отца сыновья никогда не были самостоятельными владетельными князьями. Если бы им и была дана в управление самостоятельная волость, они управляли ею в качестве посадников князя-отца, а не самостоятельных владетельцев" (с. 121-122).

Точно так же расходится Сергеевич с Соловьевым и в понимании основ, которыми Древняя Русь руководилась при распределении волостей (столов) между князьями.

Распределение столов опиралось отнюдь не на одно только родовое начало: таковых начал было целых четыре: 1) народное избрание (воля народная); 2) распоряжение царствующего князя (его завещание; предварительный договор, заключенный с вечем или с другими князьями); 3) начало отчины и 4) старшинство князей, причем "ни одно из этих начал не было настолько сильно, чтобы могло осуществляться само собой и наперекор другим. Для проведения одного из этих начал в действие необходимо было, чтобы другие содействовали ему или, по крайней мере, не мешали. В противном случае между разнородными началами возникала борьба и торжествующим выходило то, представители которого в данном случае были фактически сильнее" (с. 292-293).

Таким образом, полностью Сергеевич не отвергает прав старейшинства, но роль их при распределении княжеских столов признает очень скромною. "Права старшего брата не имеют в глазах младших безусловного значения. Права старейшинства — это практика, имеющая место при наличности некоторых благоприятных условий, а не общепризнанный обычай" (II, 261).

"Еще меньше общего признания выпадало на долю старшинства дядей перед племянниками. Дяди и племянники могут считать себя одинаково призванными занять известный стол в силу начала отчины. Это общая дядям и племянникам отчина и есть та среда, в которой права дядей и племянников сталкиваются. Не подлежит сомнению, что начало отчины дает право и дяде, и племяннику искать обладания отчиной. Но у кого больше прав? Это всегда было спорно и оставалось спорным даже в пятнадцатом веке. Спорный вопрос этот разрешался в каждом отдельном случае либо ратью, либо миром... История с древнейших времен одинаково представляет примеры как торжества дядей над племянниками, так и обратно. Счет случаев, когда победили дяди, а когда племянники, невозможен, так как летописи записали очень немногие из них и преимущественно для Киева; но если бы их и можно было сосчитать, это ни к чему бы не привело, потому что перевес случаев свидетельствовал бы не о преимуществе права дядей или племянников, а только о большей силе и большем искусстве тех или других в борьбе с противниками" (II, 262-263).

________________________

В особой главе (II, 320-336) Сергеевич дает разбор теории Соловьева и подробно указывает, в чем и почему он расходится с нею.

________________________

Роль веча и его отношения к князю Сергеевич определяет так: Вече — верховный орган власти. Законодательствует вече, а князь судит и управляет (и только). Князь и вече — это две независимые одна от другой силы; поэтому сила князя в его единении с вечем и в согласованности своих действий с его волей, желанием или настроением. С началом татарского ига политическое значение веча падает; центр политической жизни перешел в Орду.

Взглядов Сергеевича держится и барон С.А. Корф, История русской государственности. Т. I. СПб., 1908: роль веча он выдвигает на первый план, пожалуй, даже еще с большей остротою. Отношения к нему князя, говорит он, "с самого начала приняли форму договорную". Главенствующей стороной в этом договоре было вече: "от его воли зависело положение князя и санкции договора". Случаи насильственного водворения князя не изменяли основы последующих взаимных отношений (с. 67-71). Эта зависимость князей от народных собраний в варяжский период (в период последующий, так называемый удельный, она уже признана) "остается и по сей день в тени, если не считать двух, трех историков, как, например, проф. Костомарова и Сергеевича, принявших другую точку зрения; даже в трудах проф. Ключевского положение веча и зависимость от него первых князей вовсе не оттенены" (с. 72).

Государственного единства страны, о котором говорят Карамзин и его последователи, в варяжский период "никогда не существовало" (с. 83): каждая "волость обладала всеми необходимыми элементами государственности; у нее была и своя определенная территория, и свой народ, и самостоятельная верховная власть, осуществляемая независимым органом вечем" (с. 84). Например, "не только кривичи и новгородцы не были подчинены Киевской волости, но и целая масса других народцев; вспомним хотя бы дреговичей, Ростов и Суздальскую землю, заселенную вполне самостоятельным народом, мерей, несомненно, имевшим своих собственных князей. Как ни ясно это положение Древней Руси, оно находило неверное освещение даже в исследованиях таких видных историков, как проф. Ключевского и Кавелина" (с. 92) "Но из этого еще не следует, что мы можем принять мнение Костомарова о существовании на Руси федерации. Чтобы принять его мысль, необходимо было бы "предварительно доказать существование связывающих отдельных князей той эпохи договоров или верховного над ними органа, как неизбежный атрибут понятия федерации", а это никем не доказано" (с. 95).

9) Теория сложного порядка. Порядок наследования княжеских столов определялся не одним каким-нибудь началом, а совокупностью и взаимодействием нескольких. Такого взгляда держатся Градовский. Государственный строй Древней Руси. Ж. М. Н. Пр., 1868, октябрь (перепеч. в "Собрании сочинений". Т. I, СПб., 1899), — и Бестужев-Рюмин. Русская история. Т. I. С. 154-162. Некоторый вариант представляет мнение Владимирского-Буданова. Обзор истории русского права, изд. 5-е. Киев, 1907: он выделяет преимущественно два, одновременно действовавших, начала: наследие (родовое) и избрание (воля народная).

Градовский: "Начало наследования действовало в Древней Руси рядом с началом призвания". Теория Соловьева применима к князьям, но не к населению: Лествица являлась законом и руководящим началом единственно в княжеской среде, для веча же (населения) обязательной силы отнюдь не имела. Да и самый порядок Лествичного Восхождения применялся на практике слабо, лишь в тех случаях, когда это было возможно: непререкаемого авторитета, беспрекословного решающего значения он не имел. — Территориальная община, волость была основной формою народного быта и, как политическая единица, несла в себе зародыш государства.

Бестужев-Рюмин: оспаривая или лишь в некоторых частях соглашаясь с положениями Соловьева, Костомарова, Сергеевича, Пассека, приходит к выводу: Одного движущего начала не было: в жизни переплетались многие начала; их взаимодействием и определялась та пестрота событий, какая наблюдается в политической жизни Древней Руси.

Владимирский-Буданов. Его положения:

1) "Происхождение княжеской власти доисторическое. В землях восточных славян княжеская власть существовала до прибытия Рюрика. Состав княжеской власти родовой: власть принадлежит не лицу, а целому роду".

2) "Члены княжеского рода или соправительствуют без раздела власти (Кий, Щек и Хорив; Аскольд и Дир), или делят между собою власть территориально (Рюрик, Синеус и Трувор; Святослав и его дети: Ярополк, Олег и Владимир)".

3) "Приобретение княжеской власти лицами совершается одновременно по наследованию и по избранию. Обычный порядок наследова ния столов следовал порядку старшинства членов рода". Избрани: имело место "при прекращении или неимении княжеского рода". Начало избрания действует рядом с началом наследования, что было совершенно необходимо при постоянном участии населения в государственных делах. Обыкновенно начала наследственности и избрания совпадают и (до середины XII в.) не вступают в борьбу между собою".

4) "С середины XII в. такое мирное совпадение двух начал преемства нарушается во всех землях; при борьбе их фактически берет перевес начало избрания. Но начало избрания не вытесняет начала наследственности в принципе нигде, кроме Новгорода и Пскова."

5) "Кроме наследования и избрания, нет других правомерных способов приобретения княжеской власти. Добывание стола и договор между князьями не могут быть признаны таковыми. Добывание (узурпация силою) нуждается в оправдании или правом наследства, или правом избрания".

6) "Княжеская власть есть необходимый элемент государственного устройства всех древнерусских земель". "Князю вручается вся государственная власть управления и суда. Князю принадлежит и власть законодательная".

7) "Вече такого же доисторического происхождения, как и княжеская власть".

8) "Вече состоит главным образом из простых граждан, т.е. главная роль при решении дел принадлежит простому народу. Однако при нормальном порядке, с вечем сливается и Боярская дума; бояре присутствуют на вече наравне с прочими гражданами"; участвуют и князь, и лица духовные. Вообще вече есть власть общеземская. "Эта форма государственной власти создана не во имя борьбы с двумя остальными — князем и боярством — (понятие борьбы чуждо русскому государственному праву), а для единения ("одиначества"), т.е. для решения земских дел согласно волею князя, бояр и народа".

9) "Вече есть необходимая составная часть общеземской власти, ибо участие народа в государственных делах в древнее время бывает самым непосредственным и живым. Права веча не могут быть ограничиваемы каким-нибудь одним родом дел (например, законодательством), они, подобно правам князя и думы, простираются на всю сферу высших государственных дел управления и суда" (с. 37-43, 53, 56, 57, 60).

Несколько по-иному объясняет политический строй Древней Руси А. Пресняков. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X — XII столетия. СПб., 1909 (из "Записок ист.-фил. фак. СПб."),

1) В противоположность Соловьеву и Кавелину, автор не видит в Древней Руси "родовых отношений"; но его одинаково не удовлетворяет ни договорная теория Сергеевича, ни очередная Ключевского. Вслед за Рожковым он полагает, что значение внешней торговли для первичных стадий русского исторического процесса Ключевским преувеличено уже по одному тому, что масса населения в торговле этой участия никакого не принимала, да и высшие классы, торговавшие, "все необходимое получали натурой, отправляя на внешний рынок лишь избытки и выменивая там только предметы роскоши" (с. 162).

2) Древняя Русь не была ни единым государством, ни федерациею, ни суммою суверенных государств-волостей (с. 154).

3) "Разбираясь в вопросе о началах преемства в княжом древнерусском владении, следует строго различать наследование земель-волостей, с одной, и преемство в старейшинстве над всеми князьями Русской земли, с другой стороны. По существу, эти два вопроса никогда не смешивались в древнерусских княжеских отношениях, и если их раздельность не всегда ясно выступает, то лишь потому, что в течение двух столетий старейшинство в земле Русской более или менее связывалось с обладанием Киевом. В ряде Ярослава, как он нам передан, нет признаков установления на будущее время порядка преемства во владении княжими волостями; и, прежде всего, нет в нем понятия о сохранении единого, общего и нераздельного владения Русской землей всеми князьями Ярославля, а тем более Рюрикова рода (Полоцкие Изяславичи остаются совсем в стороне. Внуки и правнуки Ярослава вернее, чем позднейшие теории понимали суть происшедшего раздела, считая своими отчинами и дединами то, что получили их деды от своего отца Ярослава" (с. 37).

4) Междукняжеские отношения определялись борьбою двух начал: отчины и старейшинства (92). Отчина (право на долю в отцовском владении) вела к дроблению Русской земли; старейшинство — к политической концентрации областей, к сохранению государственного единства (с. 42).

5) "На всех волостях русских княжили князья Рюрикова рода. Княжение это они понимали как владение по праву. Право на княжение в данной волости приобреталось, прежде всего, наследованием по отцу. Отчинное право самое полное и бесспорное, в сознании князя, его право на волость. Князья добиваются столов отчих и дедних. Избирая князя, вече зовет его на стол отеч и деден" (с. 154)

6) Таким образом, "в основе княжого владения волостями лежит понятие семейного владения. Князь-отец наделяет сыновей волостями, дает им города — при жизни ли своей, или в предсмертном ряде. Это — семейный раздел, такой же, как раздел дома по отцовскому ряду согласно Русской Правде". В результате такого раздела получалось дробление отчин, образование ряда владельческих линий (с. 154).

7) С другой стороны, интересы политического или семейно-династического характера постоянно противодействовали такому дроблению. Противодействие это проходит красною нитью через всю историю междукняжеских отношений в Древней Руси, "начиная с ряда Ярославля и до ряда Всеволода Юрьевича. Если в X и первой половине XI вв. оно вело к уничтожению самого раздела кровавой борьбой, то, хоть проявление таких же тенденций не вполне чуждо и позднейшему времени, преобладает в нем искание компромисса между отчинным разделом и сохранением единства отчины, как территориально-политического целого. Такова функция старейшинства" (с. 155).

8) А как само население, вече реагировало на эти междукняжеские счеты? "Народное общественно-правовое воззрение признает за членами княжого рода их владельческую привилегию, но игнорирует княжие семейно-владельческие отношения и соглашения, стремясь то нарушить, то использовать их, как внешнее условие, в пользу интересов данной земли" (с. 216).

Пресняков вводит новый термин — княжое право, понимая под ним "совокупность обычно-правовых норм, возникавших вне общего хода правового развития древнерусских земель-княжений, в сфере деятельности княжих сил, независимой от общего уклада народной жизни" (предисловие, VI; ср. с. 220).

________________________

Четыре дополнения к приложению № 20

I. "Имел ли каждый Рюрикович право на участие во владении Русской землей или нет?".

Большинство наших историков отвечает на этот вопрос утвердительно, — это мнение, можно сказать, господствующее. Сергеевичу же (Р. Юрид. Древности. Т. II. С. 250) оно представляется "весьма сомнительным". "Можно допустить только то, что каждый Рюрикович сам считал себя призванным владеть русской землей, но чтобы его субъективное сознание о своем княжеском призвании было общепризнанным правом, этого никак нельзя утверждать. Даже отцы не признавали за своими детьми этого права".

II. "Собиралось ли народное вече периодически, или нет?"

Владимирский-Буданов (Обзор. с. 57-58): "Лишь предположительно можно сказать, что были периодические собрания во время братчин, в дни церковных местных торжеств". Годичная городская братчина полочан в 1158 г., "лестию" заманив князя, решило сместить его. "Таким образом собрание, составившееся для религиозного пиршества, есть в то же время вече".

Сергеевич (Р. Юр. Др., II, с. 55) указывает на невозможность сближать братчину с вечем. "Мы не находим никаких указаний на периодичность вечевых собраний. Они составлялись по мере потребности и всякий раз по особому приглашению".

III. "Какое вече считать законным, какое незаконным?" Неволин (Полн. собр. соч., VI, с. 112) и Беляев (Рассказы. II, с. 158) признают законными веча только те, которые созваны князем и посадником и непременно на дворе Ярослава. Сходно с ними толкует и Владимирский-Буданов (Обзор истории Русского права, I, с. 28, 32). Сергеевич (Р. Юр. Др., II, с. 97-103) приводя их мнения, утверждает, что такое деление вечевых собраний на законные и незаконные "совершенно чуждо сознанию древней эпохи и несогласно с существом дела".

Дьяконов (Очерки, с. 127): "установить отличительные признаки нормальных или законных вечевых собраний совершенно невозможно".

Корф (История р. гос., с. 30-36): будучи верховным органом, вече решало судьбы народа, управляло и законодательствовало (с. 30), а потому в самой основе своей было бы ошибочно (как это делают Неволин, Беляев, Вл.-Буданов, Самоквасов, Соловьев) допускать деление веч на законные и незаконные, правильные или неправильные: "всякое вече, представлявшее собою народ, было законное и правильное, кто бы его ни собирал, где бы оно ни сходилось; вопрос был только в том, представляет ли данная сходка весь народ или часть его, другими словами, это был вопрос силы; если у сошедшегося народа была возможность проведения своего мнения на практике, если он представлял собою большинство населения данной волости, сходка была вечем, т.е. имела право и возможность фактически распоряжаться судьбами прочего населения; если такой силы у нее не было, она была простой сходкой или «незаконным вечем»" (с. 35).

IV. Политическое значение Княжеской (Боярской) думы

На вопрос, каково было это значение, Соловьев прямого ответа не Дает: "Хороший князь, по современным понятиям, не отделял своих выгод от выгод дружины, ничего не щадил для последней, ничего не откладывал собственно для себя; жил он с нею в братском, задушевном кружку, не скрывая от нее имения, не тая дум своих, намерений. Князь почти все время свое проводил с дружиною: с нею думу думал, на охоту ездил, пировал. При таких близких отношениях бояр к князю естественно ожидать, что советы их и внушения не оставались без следствий и распрях и усобицах княжеских" (История России, III, 17).

Бестужев-Рюмин. Русская История. Т. I. С. 208-209 (СПб.. 1872): Право совета считалось неотъемлемым правом дружины. "Это право было также следствием свободы поступления в дружину и выхода из нее: каждый муж считал себя вправе обсудить то предприятие, в котором должен участвовать".

Сергеевич. Русские Юридические Древности. Т. II. С. 337-350 (СПб., 1903).

1. Княжеская дума лишь простой акт думания, но не учреждение: князья "имели советников, а не совет".

2. "Был ли князь обязан иметь советников? Конечно, нет". Князь советуется лишь в тех случаях, "когда находит это нужным и жела тельным". "Мы имеем перед собою не учреждение, не думу, а думцев"

3. "Хотя совещание с думцами и не составляло обязанности князя, но, ввиду фактической необходимости в содействии князю окружавших его лиц, оно было весьма обыкновенным явлением нашей древней жизни".

4. Состав думы "всегда зависел от усмотрения князя и состоял то из небольшого числа 1, 2, 3 лиц, то включал в себя всю княжескую дружину, то, наконец, расширялся до целого веча".

Обстоятельный разбор и оценку мнений Сергеевича дал Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права, изд. 5-е, 1907. С. 45-47.

Ключевский. Боярская Дума Древней Руси, изд. 3-е. М., 1902. С. 70-73.

1. В отличие от двух других правительственных форм (совещания князя со всей дружиной и городского веча), Боярская дума была "учреждением постоянным, действовавшим ежедневно".

2. "Имела ли она обязательный для князя и решающий голос, или была только совещательным собранием, к которому князь обращался за справкой, когда хотел, оставляя за собой решающее слово? Ответ на этот вопрос легче почувствовать, чем сформулировать. Думаем, что не может быть речи ни о совещательном, ни об обязательном голосе".

3. Обычай совещаться с боярами существовал; но такое совещание не было правом бояр; однако нарушение такого обычая "создавало важные неудобства для обеих сторон. Общество не доверяло князю, который действовал без соглашения с боярами; не думая с ними, князь мог задумать дело, которому они не могли или не хотели содействовать. Значит, совещание с боярами было не политическим правом бояр или обязанностью князя, а практическим удобством для обеих сторон, не условием взаимного уговора, а средством его исполнения".

4. В случае разногласия князя с боярами дело разрешалось "не обязательностью мнений одной стороны для другой, а возможностью навязать свое мнение противной стороне. Из совокупности этих условий вытекала для князя и практическая необходимость совещаться с боярами, и возможность не принять их мнение в ином случае".

Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права, изд. 5-е. Киев, 1907. С. 45-52. См. его же. Новые исследования о Боярской думе. Сборник государственных знаний. Т. VIII. С. 104-121.

1. "Боярская дума составляет необходимый элемент власти в каждой земле".

2. Она не есть личный совет князя, который может созвать его, а может и не созвать — ее созыв составляет для князя обязанность, утвердившуюся обычаем.

3. Дума участвует в решении целого ряда государственных дел: в решении вопросов религиозных, законодательных; внутреннего государственного устройства; ей принадлежит право приглашать князя и рядиться с ним; "Дума по преимуществу участвует в решении вопросов внешней политики, войны и мира". "Думе (иногда вместе с вечем) предоставляется высший суд над князьями и членами их семейств".

4. Состав думы: а) бояре, высшие служилые люди; б) земские бояре, так называемые "старцы" или "старейшины"; в) (в отдельных случаях) епископы и игумены главнейших монастырей.

М.А. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси, изд. 4-е. СПб., 1912. С. 161-163: считает выяснение Владимирским-Будановым политического значения Княжеской думы "окончательным" и, одновременно, "ученой заслугой" киевского профессора. "Политические интересы каждого князя создают для него практическую необходимость обращаться за советом и содействием к своим боярам... А интересы политики, изо дня в день повторяющиеся, порождают все государственные порядки и не могут не найти отражения и в государственном строе".

См. у него литературу вопроса, а также указания на мнение проф. Загоскина (очерки организации и происхождения служилого сословия в допетровской Руси; История права Московского государства): "фактическая необходимость" обсуждать дела с думою сводилась для князя "почти к юридической обязанности".

Д.И. Багалей. Русская история. Т. I. М., 1914. С. 197: Дума носила совещательный характер; "но советов ее не могли игнорировать князья".

А.Н. Филиппов. Учебник истории русского права. Часть I, изд 4-е. Юрьев, 1912. С. 107:

1. Княжеская дума не есть учреждение в нашем современном значении этого слова: она действовала не по какому-либо определенному уставу, в котором были бы точно обозначены состав ее, устройство, компетенция, отношение к другим местам и лицам.

2. Однако все же она есть дума, а не один только "акт думания", как это полагает Сергеевич.

3. Не будучи учреждением, Княжеская дума была лишь "личным советом князя, или при князе, к которому он прибегал, когда находит это нужным, и без которого, если мог, обходился".

С.А. Корф. История русской государственности. Т. I. СПб., 1908. С. 122-124: Сергеевич (по мнению автора) справедливо восстает против того "недоразумения, которое возникло в нашей литературе со времен Неволина и с которым связаны так тесно имена профессоров Загоскина и Ключевского": юридической зависимости князя от Думы конечно, не было никакой; но он недооценил несомненную фактическую зависимость князя от дружины. Дружина была всегда пр., князе, а ее независимое положение заставляло его советоваться с нею, считаться с ее мнением, хотя прямого обязательства непременно поступать так, действительно, и не существовало.

Впервые опубликовано: Курс русской истории в 3 тт. Прага, 1931-1935. Т. 1.

Шмурло Евгений Францевич (1853-1934) русский учёный-историк, член-корреспондент Российской академии наук, профессор Санкт-Петербургского и Дерптского университетов. 4-й Председатель Императорского Русского исторического общества.