| ||
|
Когда умирает большой человек, деятельно участвовавший в создании истории страны, о нем пишут всевозможные воспоминания, касающиеся его личной жизни. Все они, конечно, очень дороги и интересны для биографии личности, но полезно бывает для современности вспомнить те черты, которые рисуют его отношение к государственной жизни родины в моменты ее потрясения. Я вспоминаю 1906 г., когда мне пришлось иметь дело с Алексеем Сергеевичем Сувориным, и вот по какому поводу. Было тогда время общего смущения и, можно сказать, растерянности власти, когда «своя своих не познаша». время самых всевозможных проектов и течений мысли, время самых дерзких экспроприации и помещичьих иллюминаций, вся жизнь сложилась в какой-то мрачный клубок, из которого, казалось, не было выхода. Людям, не забывшим заветы истории и русские устои, жилось плохо. Их давили случайные выходцы, временно овладевшие жизнью и задававшие фальшивый тон. И в казенные ведомства проникали эти течения — и не только что проникали, но и господствовали. Во главе главного управления земледелия и землеустройства тогда стояло лицо (хотя и не долго), представившее в совет министров «знаменитый» проект отчуждения земельной собственности от помещиков. Его правой рукой был чиновник «нерусского» происхождения, удалившийся теперь в «научные сферы», который, по свидетельству самого Алексея Сергеевича (в «Маленьких письмах»), был один из главных составителей этого проекта. Идея переселения крестьянской массы в Сибирь была антиподом этого разрушительного проекта. А между тем, до реформы переселенческого управления, это лицо много лет влияло на переселенческую политику и в конце концов стало доказывать, что в Сибири удобных земель так мало, что и хлопотать правительству о них для переселенцев не стоит, а следует обратить взоры на помещичьи земли, которых весьма много и всем хватит... Получилось отрицание всех будущих, а теперь настоящих действий переселенческого управления, развившегося в огромное учреждение и давшее водворение 2 1/2 миллионам душ и 27 миллионов десятин под переселение в период 1906 — 11 гг., как раз после появления этого замечательного «проекта». Возвратившись из Сибири, где я был в числе рядовых работников министерства земледелия, занимающихся отводом переселенческих участков и исследованием сибирской тайги, и погрешивши «Записками колонизатора», изданными при содействии «Нового Времени», за что мне сильно досталось от ведомства, — я глубоко возмутился этой антигосударственной идеей, разрушавшей, можно сказать, в корень все наши прошлые и будущие работы по расширению переселенческого дела и устройству безземельного крестьянства, поджигаемого на всякую свару и смуту, а написал подробную записку «о земельном фонде в Сибири» (которая не пришлась тогда ко двору ведомства) и прочел ее в виде доклада в географическом обществе. За эту записку ухватился Д.И. Пестржецкий (помощник управляющего земским отделом), написавший контрпроект, напечатанный в «Вестнике Финансов» и частью в «Новом Времени», и показал ее В.И. Денисову. Прибывший в Петербург деятель по экономическим вопросам, затем член государственного совета, Василий Ильич Денисов вел тогда борьбу против представленного г. Кутлером проекта в совет министров и, в свою очередь, представил ряд записок бывшему премьер-министру графу С.Ю. Витте, министру внутренних дел Дурново, князю Кочубею и не находившимся в составе министерского кабинета В.Н. Коковцову и И.Л. Горемыкину. Сущность этих записок, заключавших в целом земельную программу, обнимала вопросы, касающиеся выхода из общины, отрубных владений, землеустроительных комиссий, переселения, организации торговли и сбыта сельскохозяйственных продуктов, холодильного дела, приобретения частновладельческих земель при помощи крестьянского банка с уменьшением платежей по ссудам этого банка от 5 3/4% до 4% и проч. Будучи противником мнения, распространяемого составителями проекта, о недостатке земель в Сибири, годных для переселения, В.И. Денисов очень рад был ознакомиться с моим докладом, прочитанным в императорском географическом обществе, «о сибирском земельном фонде» и привез его к А.С. Суворину, прося его напечатать в «Новом Времени». Однажды вечером я получаю краткую записку Алексея Сергеевича: «П.И. Приезжайте ко мне сегодня же в девять часов вечера переговорить о важном деле. А. Суворин». Ранее я имел единственный разговор с Алексеем Сергеевичем по поводу моей пьесы «Мертвая зыбь», поставленной в театре Неметти, которую он изрядно-таки раскритиковал. Сотрудником «Нового Времени», если не считать небольших заметок, я не был, а поэтому это приглашение было для меня неожиданным. Встретил он меня любезно, держа в руках мою записку (доклад географическому обществу), и усадил за маленький столик, стоящий около большого его кресла. — Я вашу записку прочитал, — сказал он, ее перелистывая, — и вижу, что она открывает своими данными широкие горизонты для большого государственного дела. Она является противовесом и даже противодеянием безумному антирусскому проекту ограбления помещиков, сочиненному министром Кутлером и его чиновником Кауфманом. Надо ей дать ход и пустить в свет — и сейчас же, не теряя времени... Политический момент очень опасный... Если осуществится экспроприаторский проект, произойдет ужасная путаница и неразбериха в России, гибельные последствия которой даже предвидеть невозможно. Всякая мера, принятая вовремя, ценна. Необходим громоотвод надвигающейся туче. И этим громоотводом является переселение в Сибирь безземельного крестьянства. Вы, как видно, знаете Сибирь, работали в ней, жили... Но как пустить в ход вашу записку? И Алексей Сергеевич на минуту задумался. — Для газеты, — продолжал он, — она громоздка, займет много номеров, и не все ее осилят. Если издать отдельной брошюрой, она проваляется в книжных складах, наша русская публика не привыкла к серьезному чтению, а тем более — к брошюрам. Вот что, П.И., вы когда-то писали талантливо и живо «Записки колонизатора». Напишите мне, П.И., в размере фельетона в кратком изложении записку, ее сущность, главные тезисы... — Это очень трудно, Алексей Сергеевич. Здесь много цифр, — ответил я. — Для очень способного человека нет трудностей в писании. Сущность огромной книги, а не то что вашей записки, можно изложить на двух-трех страницах. У нас привыкли много и зря писать, главное искусство писателя — быть кратким. Попробуйте, и я через три дня напечатаю. Я был подавлен трудностью задачи. Как уместить в фельетоне, хотя бы даже в 500-600 строк, сущность записки с большими выкладками и массою данных. Алексей Сергеевич на меня смотрел своим проникающим взором, как бы угадывая мои колебания. — Не трусьте, смелым Бог владеет, помните, что в данный момент такой работой вы окажете услугу не мне, не газете, а делу, делу государственному громадной важности, родине... — Хорошо, попытаюсь, — сказал я, решившись, — но ведь вы знаете, Алексей Сергеевич, какое течение царит в ведомстве, в котором я служу. — Ну, это не так страшно, будущее неизвестно, да я еще от себя кое-что прибавлю и напишу по поводу «этих господ», — и он поднялся во весь свой могучий рост. Он отпустил меня, как бы благословляя на опасную работу. На другой или третий день появилось его «Маленькое письмо», потом другое, разоблачающие всю политику и совместную деятельность обоих администраторов. Я написал фельетон, который был через два дня напечатан. В ведомстве поднялась целая буря против меня. Два «Маленьких письма» Алексея Сергеевича приписали моей якобы инспирации, особенно выражение его в одном из писем: «я кое-что об этом знаю, но нахожу излишним говорить о секрете полишинеля». Меня признали «вредным» для ведомства, идущим по своим взглядам вразрез главному течению. Много я пережил тогда скверных и горьких минут. В довершение всего я был призван к тогдашнему главе, который без дальних фраз предложил мне подать в отставку. Я имел смелость ответить, что я служу не министрам, а делу, в которое верю, и государству, а потому не подам прошения об отставке, а пусть меня уволят без прошения. Через несколько дней картина переменилась. «Вверху» поняли «проект», и сам глава с его помощником оставили ведомство, уйдя в отставку. На первом приеме вступивший в управление министерством земледелия (главным управлением землеустройства и земледелия). А.П. Никольский встретил меня весьма любезными словами: — Очень рад с вами познакомиться. О вас много говорил Алексей Сергеевич, и я читал ваш фельетон еще в наборе и вполне ему сочувствую. — А как же мне теперь быть? Мне ведь предложено уйти со службы вашим предшественником... — Ну, нет, об этом забудьте; напротив, вы нам нужны для очень ответственного поручения... Через несколько дней я был командирован представителем в комиссию по исследованию района проектируемой Туркестан-Сибирской железной дороги, что дало мне возможность сделать путешествие более чем в 14.000 верст по Сибири и Туркестану и представить солидный труд. Выходя раз из редакции «Нового Времени» вскоре после описанных событий, перед отъездом в далекое путешествие, я встретил на крыльце Алексея Сергеевича. Он меня узнал и, по своему обыкновению, сразу все припомнил. — Вот видите, как все удачно вышло, — сказал он с улыбкой, — а вы еще опасались. — А были моменты, Алексей Сергеевич, очень скверные. — Без скверных моментов не бывает хороших в жизни. А главное — смелость и твердость в каждом деле, большом и малом. Я ему сказал о предстоящей поездке в Сибирь. — Прекрасно, что вас послали туда, а не кого-либо другого... Счастливого вам пути и нового успеха... Привозите побольше данных о богатом сибирском крае, который так еще мало нам известен... Более его я не встречал живым. Пришлось поклониться только его праху. Впервые опубликовано: Исторический Вестник. 1913. № 1. С. 13.
Соколов Петр (Павел?) Иванович - экономист, писатель, краевед, чиновник особых поручений Министерства земледелия и государственных имуществ. | ||
|