В.В. Стасов
Новая картина Макарта

В Вене производит теперь громадный фурор картина знаменитого Макарта, назначенная для парижской всемирной выставки. Венские газеты уверяют, что в их городе только и разговоров, что про эту картину, во-первых, потому, что сюжет любопытен и талант Макарта велик, а во-вторых, еще и потому, что на картине, хотя и относящейся к XVI веку, воспроизведены портреты множества самых красивых жительниц Вены, дам и девиц из разных сословий, да еще притом почти вовсе без всякого костюма. Положим, всем известно, что Макарт не писал все раздетое тело этих дам прямо с натуры, и довольствовался одной головой с плечами оригиналов, остальное же тело писал с цеховых натурщиц или прямо из головы; однакоже, у иных зрителей закрадывается подозрение: «А впрочем, кто его знает, может быть, Макарту и взаправду удалось уговорить ту или другую особу из числа венок проявить перед его художественными глазами, в мастерской, прелести и совершенства не одной только головы, физиономии, плеч и рук». И вот, толпы стремятся в «Kunstlerhaus» — уютный красивый домик, построенный недалеко от новой Оперы, нарочно для художественных выставок. В этом самом помещении находилась все лето 1873 года, в продолжение тогдашней венской всемирной выставки, громадная картина того же Макарта: «Поклонение венецианского народа красоте Катерины Корнаро, кипрской королевы», и стечение публики было постоянно огромное. Но, по словам венских газет, это было ничего в сравнении с тем, что теперь в Вене происходит, так что даже (неслыханное дело) в окрестностях «Kunstler-haus’a», обыкновенно довольно уединенного, полиция должна присутствовать и наблюдать за правильностью движения экипажей и пешеходов. Нельзя сомневаться, что новая блестящая картина Макарта будет одним из самых главных художественных произведений всемирной выставки, открывающейся 1 мая, т.е., по нашему счету, во вторник на пасхе, и потому будет кстати дать читателям хотя некоторое понятие о ней.

Картина называется: «Въезд Карла V в Антверпен». Сюжет ее взят из рассказа Альберта Дюрера, в его известном «Дневнике», а также из его письма к великому другу его, реформатору Меланхтону. Альберт Дюрер сам присутствовал при въезде императора в Антверпен; он находился при этом в его конной свите, и говорит в «Дневнике», что нарочно для этого случая были выстроены громадные триумфальные ворота, шириною в 40 футов, вышиною в два этажа. Они были очень пышно декорированы, но самым поразительным убранством их были красивейшие женщины Антверпена, расставленные как в живой картине по разным пьедесталам и выступам парадной постройки. Дюрер прибавляет, что. большинство женщин были так красивы, что он «мало таких и видывал, на своем веку». Само собою разумеется, что, по правилам тогдашнего искусства, женские фигуры эти являлись тут аллегориями разных добродетелей чествуемого лица, т.е. они изображали «Мудрость», «Силу», «Умеренность», «Щедрость», «Религозность» и т.д. и, по тогдашним же художественным правилам, должны были являться лишь наполовину прикрытыми пышною, quasi-классическою драпировкой. И распорядители праздника, для выполнения своей программы, не остановились ни перед какими соображениями: въезд происходил 23 сентября 1520 года, т.е. уже осенью, но гг. распорядители не задумались ни о ревматизмах, ни о катаррах, ни о чахотках и горячках, и заставили несколько молодых бельгиек простоять полунагими на воздухе, из-за того только, что они, к несчастию своему, были красивее других. Мотив варварский и нелепый, который, однакоже, по всему видно, никому тогда не казался таким. Не слыхать было жалоб и протестов, и сам Альберт Дюрер, такой всегда умный и рассудительный, ни единым словом не заикается о том, чтобы проделка антверпенских низкопоклонников показалась ему возмутительною. Напротив, он заметил только одну «эстетическую» сторону дела. В письме к Меланхтону Альберт Дюрер говорит, что молодой Карл V (ему было всего 20 лет) не обратил почти никакого внимания на всю эту живую картину, но «я, — говорит, — как живописец, подъехал поближе, во-первых, чтобы понять, что такое тут было представлено, а во-вторых, чтобы хорошенько порассмотреть красоты этих дам — я был немножко побесстыднее императора». Казалось бы, через 350 лет, пора бы художникам что-нибудь и получше понимать. Что тогда было, может быть, извинительно по неотесанности эпохи, только что покончившей со средними веками, то уже никак не годится нынче. Так нет же: в самом сердце Европы, в Вене, этом «втором Париже», как говорится, лучший, первейший художник берет с восхищением эту самую тему, пишет громадную картину, и целый город беспрекословно не нарадуется, будто ни в чем не бывало; от посетителей отбоя нет — пожалуй, от них отбоя не будет и на парижской всемирной выставке. Кому какое дело до того, что тут представлены не то что уж глупости, а просто постыдные и варварские затеи — ведь на сцене целый полк женщин, чудесно написанных и почти столько же одетых, как Ева в раю, да еще вдобавок со знакомыми лицами — чего же больше, о чем тут еще рассуждать? И толпа, безумная и бестолковая, бежит, хлопает в ладоши и радуется.

Кто говорит (я привожу слова одного фельетона из венской газеты «Neue Freie Presse»): «А вот наша знаменитая актриса Вальтер из Бургтеатра. Вот-то штука! Мы еще не видывали ее голой. А ну-ка, давай посмотрим, посмотрим хорошенько...» Другие: вот мадам X, жена трактирщика; а вот фрау фон Т. с золотыми волосами, а вон еще фрау Z, жена журналиста... Какие формы, какие нежные очертания и округлости, тут напоминающие распускающуюся розу, а там — цветущий пион в полной: силе и блеске... Но куда же девался наш министр финансов, барон фон Гофман, этот завсегдатель всех балов, театров, актрисных уборных и т.д.? Как его на картине нет?..» Вот и все разговоры венской публики. Пожалуй, не больше того будет и у всех остальных публик, в Париже. Пикантность и мастерские краски — чего же больше надо от картины?

Венские журналы утверждают, что Макарт сделал нынче громадные успехи, много усовершенствовал свой рисунок (всегда слишком небрежный) и прибавил многое к типам изображенных личностей (всегда слишком безразличных и даже вовсе ничего не значущих). Может быть, это правда, и дай Бог Макарту успеха с его талантом и развитием — мы постараемся подробно рассказать и определить все это нашим читателям, если нам удастся попасть в Париж, на всемирную выставку, надо ее собственными глазами видеть, — а все-таки, талант-талантом, но глупостей и вздоров писать не следует, да еще на саженных холстах, стоивших несколько лет трудов и жизни.

1878 г.

Владимир Васильевич Стасов (1824—1906) — русский музыкальный и художественный критик, историк искусств, архивист, общественный деятель. Сын архитектора Василия Петровича Стасова.