| ||
|
Завтра 15 марта. В этот день А.Н. Куропаткин, вероятно, будет на передовых линиях. К этому же времени, как слышно, главная масса всего того, что нужно для армии, будет перевезена. Вы читали статью г. Добрышина о том порядке, в каком перевозятся войска. Почти немецкая аккуратность и русская догадливость и сноровка. Все это доказывает, как выросла наша армия. Но пространство, пространство,— вот что остается, но с весенними лучами и оно сократится. Начинают ожидать битвы на суше. По крайней мере, за границей говорят, что она должна произойти на этих же днях. Произойдет ли, это еще едва ли кому известно. Командующий Маньчжурской армией недаром говорил о терпении. Но несомненно мы подвигаемся к тому, что называется настоящей войною. С морскими битвами мы уже знакомы. Более страшного трудно себе что-нибудь представить. Что переживает человек на этом маленьком пространстве, куда падают неприятельские снаряды, убивая и раня людей, угрожая им смертью не только от выстрелов, но и от погружения в воду той самой искусственной почвы, на которой они помещены. Когда читаешь отчеты, как бы сухи они ни были, невольно за ними видишь человеческую душу, которая побеждает самое страшное — смерть. Пока наше внимание все еще приковано к морю. Японцы настойчиво повторяются, желая закрыть вход в гавань. Сколько брандеров у них еще заготовлено? Девять нами потоплено. Разместившись на таком огромном пространстве твердой земли, мы о морской влаге мало думали, и мало на ней воевали во все течение нашей истории. Наконец, она заставила нас подумать и о море и, быть может, «своеобразно» к нему примениться. Мы доселе все подражали. Что строили иностранцы, то строили и мы после них. Наша сухопутная армия — самая сильная в мире по самой своей численности. Все самое совершенное по части машин, т.е. ружей, пушек и прочих орудий мы делали в последнее время. Морские машины сами по себе как бы живые существа: они движутся, дышат, их ранят, они умирают в предсмертных муках, погружаясь на морское дно. Человек на них как будто не главное Они даже его мужеством распоряжаются. Некуда уйти, негде искать спасения. Пусть большая часть экипажа убита или ранена,— останется несколько человек, и чудовищная машина все будет действовать. Она может получить десятки пробоин в надводной части, и будет стоять на воде и посылать снаряды. Г. Кладо, читая лекцию, показывал на экране китайский корабль, который был изранен весь, как решето, и все-таки не погиб, был взят японцами в плен, заделан и теперь находится в японском флоте. Но душа и этих великанов — человек... Все ли дело в этих великанах? Сила флота измеряется числом разнообразных судов. Конечно, множество деревянных судов против нескольких броненосцев едва ли бы это сделали. Но множество небольших железных судов неужели бы не совладали с несколькими броненосцами? Представьте себе сотню небольших судов, которые бросаются против этих великанов, судов, разумеется, особенно устроенных, с минами, не миноносцев собственно, а что-нибудь похожее на миноносцев и подводные лодки, но стоящих гораздо дешевле, чем миноносцы и подводные лодки теперешних образцов. Это как бы рой пчел, жалящий человека до смерти. Представьте себе мужество и ловкость тех немногих, которые управляют этими маленькими машинами. Представьте себе, что сделать сотню таких машин стоит три-четыре миллиона, положим, пять миллионов. Эти пять миллионов рублей выходят против ста миллионов, которые стоят десяти броненосцев. Вы думаете, этим Голиафам ничего не сделают маленькие Давиды? Еще Бог знает, не возвратится ли военное морское дело вспять и не бросит ли оно эти громады, когда явится целая стая маленьких судов, способных наносить смертельные раны. Я говорю не о подводных только лодках и не о миноносцах существующих образцов, а о чем-то другом, о будущем, о целой армии маленьких судов, недорого стоящих. Вы пожимаете плечами, а моряк насмешливо читает эти строки. Будущего никто не знает, я увижу его меньше вас, но, может быть, я знаю больше вас прошлое и верю не в эти громады с их двадцатипудовыми снарядами, начиненными разрывными чертями, а во что-то недорогое и убийственное в своем множестве и мужестве. Я верю, что оно будет и что мины Уайтхеда — не последнее слово в морском деле. Я очень радуюсь вниманию к нашему флоту, которым доселе никто не интересовался и которым теперь интересуется вся Россия, начиная со школьников. Я думаю, что теперь флот наш, а не моряков только. Он уже покрылся «варяжскими» подвигами. Разумею не один подвиг «Варяга», а все подвиги моряков, о которых мы читаем с чувством любви и удивления к русским людям. Слово «варяжский», известное Руси больше тысячи лет, мы можем произносить еще с большею гордостью. Да, флот наш. Конечно, специалисты специалистами и остаются со своими достоинствами знания и с некоторой узкостью взглядов, свойственной специалистам. Но это всегда хорошо, когда дело переходит из области специалистов в область общепонятного, всеобщего интереса и сознания. Тогда и специалисты морского дела чувствуют себя свободнее, смелее, а на высоких постах лучше сознают свою ответственность. Говорят, Москва остается позади Петербурга относительно флота. Мне говорил об этом человек, в некоторой степени исследовавший на днях степень внимания Москвы к флоту. Там будто мало кто и знает о петербургском движении в пользу флота. Даже между журналистами слабое понятие. Две лекции г. Кладо в Дворянском собрании, однако, собрали полный зал, и Москва заговорила о флоте. Что такое броненосцы, крейсера, миноносцы, эскадронные миноносцы? — да Москва никогда ничего подобного не видала. Она даже моряков не видала и знает только пароходы, да и то, когда видит их мельком в Нижнем во время ярмарки. Москва — совсем сухопутная особа. «Дайте нам скорее мир»,— сказал московский голова князь Голицын А.Н. Куропаткину. Все надежды Москвы на суше. Морской торговли она не ведет, но сухопутную любит до смерти. Она сумела сжечь себя и бросила пламенем прямо в глаза антихристу Наполеону так, что он ослеп. Силу суши и пожара она знает, но силу моря нет и с удивлением узнала, что у нас есть флот по тем прискорбным событиям, которые случились в конце января и которые она никак не могла себе объяснить. Когда она хорошо узнает о флоте, то отзовется основательно. К тому же она любит не то, чтоб ей поклонились, но чтоб ее приветили: — Здравствуй, думная наша боярыня, свет очей наших, сердце золотое; здравствуй, наша бархатная, наша бриллиантовая, здравствуй! Впервые опубликовано: Новое время. 1904. 15 (28) марта, № 10068.
Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина. | ||
|