А.С. Суворин
Маленькие письма

CDLXXXIX
<О России и Японии>

На главную

Произведения А.С. Суворина


Микадо изъявляет желание учредить в Японии государственную христианскую церковь, англикано-буддийскую.

Сообщая эту сенсационную новость, наш лондонский корреспондент говорит: «Замысел хорошо рассчитан для обеспечения популярности между англосаксами, но навряд ли действительно религиозные люди одобрят такой утилитаризм в религии». Так как действительно религиозных людей, имеющих голос, не особенно много, то этот шаг к христианству будет оценен в пользу Японии не среди только англосаксов. В Японии есть уж христиане, и, между прочим, православные. Сделавшись христианской, хотя бы с примесью буддизма, она крепче войдет в европейскую цивилизацию. Как государство конституционное, она постоянно указывает на эту свою особенность, которая ее из Азии переносит в Европу. Как государство христианское, она и вполне, значит, будет Европой. России останется утешение, что она своей войной с Японией содействовала обращению ее в христианство. Хомяков недаром сказал, что Россия будет способствовать обращению в христианство монгольских племен. Пророчество сбывается.

Затем за Японией последует Китай, и — кто знает? — может быть, в течение ста лет Азия изменит свою религию и приблизится к христианству, применив его к своим нравам, обычаям и старой своей религии. То, чего не сделали христианские миссионеры или сделали в размерах незначительных, сделает утилитарная и объединительная миссия Японии.

Удивительные события совершаются. Я говорил на днях, что мы не знали Японию, не знали ее ни наши дипломаты, ни наши военные люди, ни наши финансисты, а Япония нас знала очень хорошо. Мы начали с ней войну неприготовленные, о чем само наше правительство объявило и о чем председатель французской бюджетной комиссии сказал на банкете: «Государь, который созвал мирную конференцию в Гааге, до такой степени желал мира, что окружающие его лица почти забыли приготовиться к войне». Они не то что забыли, они не ожидали ее и не верили в ее возможность. А у японцев все было приготовлено, все рассчитано до такой точности, до которой едва ли достигал немецкий штаб, славный своей точностью. Скобелев говорил мне в Берлине — он присутствовал на германских маневрах: «Немцы удивительно точны, приказания исполняются с такою пунктуальностью, что просто на удивление. Но это ничего. Если нам придется с ними сражаться, мы спутаем их отсутствием всякой точности». Он говорил это со своей иронической улыбкой и голосом, в котором звучала уверенность.

На днях в небольшом обществе мы вспоминали отступление русских войск к Бородину. Как понимается теперь всеми то нетерпение, которое владело тогда обществом. Бородинская битва была данью этому нетерпению, но она подняла дух. Войска не только отступили после сражения, но и очистили Москву для неприятеля.

И теперь наши войска отступают, там, далеко, далеко, в тридесятом царстве, о котором десять лет назад никто не думал. История шла по рельсам железной дороги, а мы за ней не поспели. И тем не менее, кто теперь не желал бы слышать победные клики! Я не верю тому, что есть русские люди, которые радуются нашим неудачам, и потирая руки, говорят: слова Богу, второй Севастополь! Если такие люди есть, то они сами не знают, что говорят и они, по-моему, не лучше тех, которые пользуются войною для своей прибыли, хапают, мошенничают и грабят. Желать поражений — значит грабить, грабить русскую душу, русский народ, мошенничать лучшими чувствами и ожиданиями этого самого народа. Говорят, что во время севастопольской кампании тоже радовались, ибо военные поражения принимались за поражение правительственной системы. Я был в то время совсем молодым человеком и жил в провинции. Никакой радости я там не слыхал и не видал. И я совершенно убежден, что победа в Севастополе все равно привела бы к освобождению крестьян и другим реформам, быть может, более цельным и полным. Победа в Севастополе не породила бы того всеобщего отрицания, которое уже в начале 50-х годов переходило в революционное брожение. Все родное отрицалось; лучшие предания старинного самоуправления и быта отрицались, как ветошь, как предрассудок; семейные отношения попирались ногами; свобода понималась как своеволие. Тогдашние либералы, мечтавшие об освобождении крестьян и о суде присяжных, глазам своим не верили, присматриваясь к этому движению и сейчас же попали в ретрограды и консерваторы. Даже Герцен оказался отсталым. Разумеется, я не мешаю всех в кучу. Но было такое движение. Я понять не могу, ни на одну минуту не могу понять, как можно желать поражений своему отечеству, родным войскам. Разве это не постыдно для национального самолюбия? Как люди, считающие себя политически взрослыми, могут приветствовать чужую силу и победу? Какие же это взрослые? Насколько они выросли? То желают, чтоб молодежь волновалась, то желают беспорядков рабочих, то желают, чтоб били наши войска. И это будто бы политически взрослые? Да ведь это клевета на политическую зрелость.

По-моему, победа для всех прогрессивных и жизненных целей несравненно благороднее, чем поражение. Поражение подавляет дух всех. Победа обновляет дух, внушает доверие к себе, выдвигает вперед не одни только военные таланты, но и общественные, потому что война заставляет работать и общество и мирит общественные классы и вносит в них единение. Разве Германия пошла назад после своих побед над Францией в 1870 году? Разве мы не были свидетелями ее необыкновенного роста в эти тридцать лет, хотя ей ставят в вину ее милитаризм. Но, очевидно, и милитаризм не помешал развитию ее промышленности, земледелия, торговли, техники, образования. Разве сами французы не ахают от изумления, сравнивая Германию 60-х годов с теперешнею? Разве Англия ей не завидует? А Франция,— сколько лет ей пришлось жить в унижении и поправляться после разгрома немцами? Какой француз теперь даже, когда Франция опять заняла подобающее ей место, решится поблагодарить немцев за погром 1870 года? Такого француза не найдется. Каждому из них этот год дает горькие воспоминания и бередит раны, доселе еще не зажившие. Если крайние социалисты в Париже начали любезничать с такими же социалистами в Германии, то это еще не доказывает, что эти крайние французские партии в самом деле забыли поражение своего отечества. Франция пошла на соглашение с Англией, но не пошла на соглашение с Германией, которая не раз с нею заигрывала и которая, быть может, могла бы дать ей больше, чем Англия!...

Русское общество ждет военных событий со страстным нетерпением. Разговоров и споров целая бездна. Надежды и веры еще много.


Впервые опубликовано: Новое время. 1904. 5 (18) мая 1904, № 10119.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.



На главную

Произведения А.С. Суворина

Монастыри и храмы Северо-запада