А.С. Суворин
Маленькие письма

Если у нас никаких нравственных и материальных задач на Дальнем Востоке нет и не было, если все наши задачи даже не на Дальнем Востоке, а внутри России, для которой требуется много нравственных сил, много необходимых реформ, то для чего строилась Сибирская железная дорога, для чего заняли Порт-Артур, для чего изменили путь Сибирской дороги, проектированной на Владивосток, по берегу Амура, на путь через китайскую провинцию, Маньчжурию? Я слышал эти вопросы тысячу раз, сотни раз участвовал в спорах на эти темы, стараясь уяснить себе самому необходимость или ненужность всего этого движения, и мог только построить себе аргументы за и против.

Наполеон говаривал, что во всякой войне сорок процентов надо отнести на счет ума и расчета, а шестьдесят процентов останутся для случая. Стало быть, случайность на войне, безумная, зависящая иногда от какого-нибудь вздора, от ненужного молодечества, от ослушания главнокомандующего, да и ослушания невольного, зависевшего от какого-нибудь психологического момента, может расстроить глубокие расчеты и стать поперек умного плана. То же самое может случиться и в таких предприятиях, как наше движение на Дальний Восток, когда нас принудили почти покинуть Ближний Восток. Постройка Сибирской дороги увлекала. Размеры ее ширились, обстоятельства усложнялись и росли, надежды также росли, те надежды, без которых живучее государство жить не может, в особенности когда внутренняя жизнь то замирала в беспорядке, то в беспорядке волновалась.

Безумно думать, что великий народ может не расти или расти только по известным размерам, заранее определенным, что его можно заключить в известные рамки и из них не выпускать до поры до времени в уверенности, что так это и будет. Есть нечто никому неизвестное, что движет народами и указывает им пути, и все дело в том, чтобы угадывать эти пути, класть прочные по ним рельсы для движения и воспитывать народы в духе любви и крепости. Вот задача правящих классов, которые сами должны быть для этого воспитаны и приготовлены.

Случайностей, конечно, никогда нельзя избежать, но они тем меньше, чем больше спокойствия для обсуждения всяких вопросов в мирное время. Наше стремление на Дальний Восток, зависело ли оно от воли тех или других людей, или от той исторической повелевающей воли, которой и противиться трудно и трудно ее объяснить, но оно несомненно должно было сопровождаться войной, как это и вышло, хоть эту войну мы не предчувствовали и к самой возможности ее относились с большим сомнением. Теперь известно многое и всем из того, что до февраля известно было, может быть, только дипломатам, нашим и иностранным. Теперь все говорят и печатают, что еще в декабре Япония решилась воевать во что бы то ни стало, какие бы уступки Россия ни сделала. Разумеется, вздор, будто Япония не получила последнюю нашу депешу, которая должна была привести ее к соглашению. Она ее получила преисправно и начала войну, как раз для себя вовремя, и так именно, как она рассчитала, т.е. нападением на флот, мирно стоявший на внешнем рейде и ожидавший на утро практической стрельбы.

Теперь, для решения тех же вопросов, которые поставлены мною в начале письма, предположим, что случилось бы как раз обратное тому, что случилось. Японцы прервали дипломатические сношения с нами. Это значит — война, а не то, что это только перерыв и переговоры будут продолжаться. Не японцы, а мы начали. Или, если японцы, то мы были во всей своей готовности. Что бы теперь говорили? Говорили бы, прекрасное дело, что Сибирская дорога прошла по Маньчжурии, что Порт-Артур нами занят, что Маньчжурия занята, что наше значение на Дальнем Востоке утверждено, что нам не страшны ни Китай, ни Япония, ни Англия, что мы можем спокойно заняться нашим внутренним строем, действительно застоявшимся, в чем согласны решительно все, у кого есть голова на плечах, и что эти занятия внутренним строем только укрепят Россию и сделают ее голос еще более авторитетным на Ближнем Востоке. Ведь это непременно бы говорили.

Таким образом, те самые «проклятые вопросы», которые поставлены мною в начале, решаются надвое. При удаче — так, при неудаче — инак. И разве вся история не так идет? Всегда у нее впереди некоторая загадка и даже мудрый Эдип иногда оказывается жалким ребенком. Из этого, однако, может быть, следует, что мы с ними поспешили, не протянув их на более долгий срок, не рассчитали и не приготовили всего, что необходимо для совершения огромного дела, не решили в нем всех возможных случайностей, не откинули прочь каких-нибудь посторонних вещей, не разобрали подробностей очень важных. Говорят, например, что три ведомства переписывались об угольной железной дороге на Дальнем Востоке несколько лет, в течение которых можно было дважды построить очень хорошую дорогу, не только для одного угля, но и для всех других надобностей.

В нашей государственной экономике спокон веков существует большой недостаток, не чуждый всему русскому народу. Я построил дом. Подрядчик положил деревянные балки. Потолки в зале обрушились, ибо явилась будто бы в балках какая-то инфузория и превратила их в гниль. Пришлось во всем доме положить железные балки, что мне стоило многие десятки тысяч. Я рассказываю истинное происшествие и доселе не знаю, что это была за инфузория. Пожелают сохранить сорок тысяч ежегодной экономии, чтобы получить благодарность от начальства, и навредят на сорок миллионов всей России. Пожалеют сегодня пятьсот тысяч, через три года заплатят пятнадцать миллионов. Надо было, много лет назад, на неотложное дело флота, например, положим, сто миллионов, дали меньше. Составлен проект для экстренной надобности в тридцать миллионов, дали — двадцать. И так очень часто. Считают копейки и не считают рублей.

Роскошь именно в этой копеечной экономии, а не в рублевой; если рублевая основана на разумном расчете и разумной прочности, если она обсужена со всех сторон знающими людьми, экспертами, а не канцеляриями только, то это совсем не роскошь, а именно то, что надо: дорого, да мило. Копейки только глаза отводят от ненужных трат и облегчают те хищения, о которых император Александр III издал памятный указ.

Я, кажется, отошел в сторону от решения заданных себе вопросов. Но решит их только судьба в союзе с силою нравственною и материальною.

Вспоминая наши злоключения, мы не должны терять мужества. Мы взяли на себя тяжелую ношу. Ни государь в своем рескрипте главнокомандующему, генералу Куропаткину, ни главнокомандующий не скрывали этого ни от самих себя, ни от России. «Да поможет вам Бог успешно совершить возлагаемый мною на вас тяжелый, с самоотвержением принятый вами подвиг». Вот подлинные слова высочайшего рескрипта. Полководец всецело взял на себя свое время, данную историческую минуту с ее недостатками, грехами и достоинствами. Громадные расстояния усложняли задачу главнокомандующего чрезвычайно. Битва, в которой мы понесли большие потери, была при совсем несоответствующих силах; но мужество наших воинов удивляет и наполняет грудь нашу верою в наше отечество. Это была битва истинных героев. Это — битва великанов с ядовитыми карлами, за которыми стояли тяжелые орудия и которые постоянно освежались новыми войсками. Священник шел впереди пробивавшегося сквозь неприятеля нашего батальона, с крестом в руке и получил две раны. Раненые шли пешком, поддерживаемые братьями по оружию и по Христу. Наберемся спокойствия и терпения, которого просил А.Н. Куропаткин у русского общества, отправляясь на Дальний Восток. Он верил, что придет наш час. Тяжелая ноша может нас на время согнуть, но чтоб она не оказалась нам по силам, чтобы она раздавила нас — какая русская душа может это допустить, какая русская душа может это вынесть? Надо помнить, что мы русские.

Впервые опубликовано: Новое время. 1904. 21 апреля (4 мая), № 10105.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.