А.С. Суворин
Маленькие письма

Русь идет в меланхолию. Так я кончил вчера свое письмо. Если мы действительно идем в меланхолию, то хуже этого быть ничего не может. Меланхолия отнимает энергию, спокойствие, разум, а все это теперь крайне необходимо. Надо делать дело, а дело у нас постоянно тормозится самым обычаем и условиями министерства. Первый министр, как средоточие всего управления, является человеком, которому, как говорится, дыхнуть некогда от одних визитов. Еще граф Лорис-Меликов на это жаловался, говоря, что у него не было на дело свободного часа для того, чтоб обдумать то, что надо сделать или что сделано. Бездельные визиты к нему более или менее великих мира сего особенно много отнимали времени. Придет человек, которому делать нечего, и сидит целый час и нельзя ему сказать, что вам некогда. В два часа ночи графу Лорису приходилось принимать губернаторов, которые ждали и такого приема по неделям. Так ли это теперь, я не знаю. Но знаю, что публика очень нетерпелива. Наша реформа шла решительно беглым шагом, и общество не то что к этому привыкло, но оно изнервничалось каким-то ожиданием. Г. дума своими заседаниями постоянно его поддерживало на точке кипения. Распустив Г. думу, надо ее чем-нибудь заменить. А заменить можно только делом, а не словами.

Сделать шаг, даже небольшой шаг — значит больше, чем написать или наговорить кучу слов. Каждый шаг завоевывает пространство, хотя на этот шаг, а словеса остаются в воздухе и разлетаются во все четыре стороны. Революция спешит, беспорядки усиливаются, аграрное движение грозит и предсказывается с удовольствием даже такими крепостниками, как г. де-Роберти, известный тверской испанец, на которого мужики постоянно жаловались. Революция или то, что ею называется, употребляет все средства: убийство, воровство, грабеж, мошенничество. Она наполняет дома бомбами, фабриками для оболочек для бомб, складами оружия, взрывчатых веществ и т.д. При нашем халатном жительстве, при патриархальности хозяев и дворников, при вялости полиции и ее крайне малом числе, вообще при всей нашей неподготовленности к борьбе с такой партией, которая средств не разбирает, положение становится невыносимым. Россия как будто наводнена неприятелем, который вторгается в дома, банки, в магазины, останавливает железные дороги, овладевает денежными пакетами, стреляет и грозит. Он невидимо существует везде и никто не знает часа, когда он пожалует и откуда. Из тюрем преступники бегут, бегут даже из вагонов, несмотря на стражу, как Беленцов. Везде как будто прорехи, открытые двери, зеванье. Суды действуют, как черепахи, и то, что называется «бездействием власти», вошло, как правило, в жизнь. Точно эта революция — какой-то титан. Но она, может быть, и действует по примеру действительного титана, Прометея, который ведь украл огонь, а не овладел им силою. Огонь был необходим человечеству, которое возвело легендарного Прометея в героя, в полубога за это хитрое воровство. Все то, к чему хитростью, разбоем, воровством и тому подобными недозволенными приемами, стремится революция, она считает благом и этим благом оправдывает себя. Прометей крал у богов и украл действительно необходимое человеку, а эти его подражатели и воришки крадут у кого попало и для целей весьма сомнительных и церемониться с ними нечего. У правительства есть свои задачи, свое благо, в которое оно верит искренно и чистосердечно. Одна газета, кажется «XX век», назвала членов кабинета П.А. Столыпина джентльменами. Сам он несомненно прямодушный, чистый и честный человек в лучшем значении этого слова. И человек с характером и с талантом. Возможно, что он еще неопытен в государственном деле, что перейти от губернатора к первому министру в такое тяжелое и сложное время и разом взять в свои руки нестройное, расшатавшееся дело, как берет его опытный мастер, мудреное дело.

Государственный паровоз не то, что губернский. Но, во-первых, не боги горшки обжигают, а во-вторых, и самое время такого темпа и закваски, что оно скоро приучает деятельную натуру к сложной машине. Необходимо, чтоб она двигалась, чтоб она не стояла на месте ни одного дня.

Необходимо работать над законодательством не для того только, чтоб представить проекты в будущую Думу, но и вводить их немедленно в жизнь. Те временные правила, которые были выработаны кабинетом графа Витте, показали на опыте свои несовершенства и прорехи. Одна свобода совести ввелась тотчас же, без особенных затруднений и протестов и если требует дополнений иногда, то и дополнения тотчас же разрешаются благополучно. Все остальное идет по ухабам. Г. дума может исправить введенные законы, дополнить их, изменить — это ее дело. Но для настоящего времени необходимо что-нибудь твердое, ясное, несложное. В аграрном вопросе необходимо сейчас же что-нибудь сделать, хоть в одной губернии, в одной местности, но сделать это именно делом, а не проектом, который будет лежать до Г. думы. Повторяю, один шаг вперед — и завоевано некоторое пространство. Это шаг к конечной цели, и вместе с тем этот шаг будет объяснением программы министерства. Ждать прямо невозможно, ибо трудно на что-нибудь опереться реальное. Все как-то смешалось, добро и зло, преступление и подвиг, честность и бесчестие, интересы отечества и революции, замоталось в один клубок, который необходимо начать разматывать, а не ждать того времени, когда соберется Г. дума и начнет рассматривать законодательные проекты.

Я, вероятно, плохой политик. Но мы теперь все не Бог весть какие политики, ибо для всех — все новое, все неожиданное, не упрощающееся, а, напротив, более и более делающееся сложным. Ведь и в Г. думе были плохие политики, работавшие ощупью и при помощи иностранных книжек. Даже думские профессора чуть не перессорились из-за книги Дайси. Уж на что специалист по конституции г. Ковалевский, а ему доказали, что книгу Дайси он не прочел толком, с начала до конца, а остановился где-то в середине. Это был один из любопытнейших примеров политического совершеннолетия, который представила Г. дума. Вести бесконечные споры, говорить речи вовсе не такая трудная вещь, как поставить яйцо, т.е. сделать дело.

К делу и надо перейти, и перейти решительно и смело. Ходить же около дела и только ходить и выжидать — невозможно.

Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 5 (18) августа, № 10917.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.