А.С. Суворин
Маленькие письма

DCLXXIII
<О революции и правительстве>

На главную

Произведения А.С. Суворина


Кто эти люди, которые убивают, грабят и стреляют? По телеграммам наших двух агентств, которые сплошь и рядом повторяют друг друга, т.е. передают одни и те же известия, нельзя догадаться об этих личностях. Прочитав сегодня эти телеграммы, я нашел следующие их характеристики: «молодой человек», «злоумышленники», просто «вооруженные» и «вооруженные лица», «грабители», «участники ограбления», «молодые евреи» и просто «евреи», «неизвестные», «нападавшие» и «разбойники». О действиях их агентства выражаются тоже различно, например, «молодой человек, угрожая револьвером», «взял» 106 р. из кассы, «молодые евреи» «не успели взять деньги», «вооруженные лица» отняли 2000 руб.», «злоумышленники» «ограбили», «грабители» «похитили». Какое отличие «молодого человека», который взял 106 р., и «злоумышленниками», которые ограбили, и «грабителями», которые похитили? Хотят ли агентства показать богатство русского языка или просто свою небрежность, печатая телеграммы без всякой редакции, или свою принадлежность к общей российской халатности, которая еще Фамусовым выражена известной формулой: «подписано, и с рук долой»? Что касается убийств, то просто извещается: «убит» или «ранен» «тремя выстрелами», «залпом из револьверов», «двумя выстрелами». Оно, конечно, убивают выстрелами, но кто-нибудь стреляет. Очевидно, неизвестно кто, черти или люди. Надо думать, что черти, потому что черт может «моментально скрыться», как печатают те же агентства, и уловить его невозможно. Я говорю о черте вовсе не с целью дешевого юмора. Постоянное исчезновение «злоумышленников», «молодых людей», «молодых евреев» и «разбойников» поистине что-то волшебное. Ничто не роняет так власти, как эти исчезновения преступников, ничто так не поощряет грабителей и убийц, как почти полная уверенность скрыться, и ничто так беспомощно не оставляет обывателя на волю Божию, как такая же беспомощность охранителей порядка, которых бьют как дичь. Можно решительно удивляться мужеству городовых, которые становятся на службу, например, в Варшаве. Разве это не участие в ежедневной битве, разве это не война, не ежеминутное ожидание смерти? Разве городовой не прощается с женой и детьми, идя на свой пост, и семья его не испытывает постоянной тревоги? Разве солдаты не в том же положении, не в постоянной готовности двигаться и сражаться?..

Помните двухлетнюю войну англичан с бурами? Ежедневно печатались телеграммы о сражениях, в которых один убит и два ранены, два убиты и один ранен; десять убито было очень редко. А в Варшаве в один день было убито 26 человек. «Руки вверх» — это бурское выражение. Блиндированные поезда — изобретение англичан в бурскую войну. И эта война в России напоминает как нельзя более войну буров с англичанами. Наши буры достают оружие, устраивают его склады и фабрики для приготовления бомб. У них есть свои лагери, свои места сборов, свое правительство, свои летучие отряды. Наши войска в постоянном движении и постоянно разбросанные. Война продолжается уже больше года, и нет того дня, который прошел бы без убитых, раненых и пленных, разумея под этими последними арестованных наших буров. Подобно тому, как мы и часть европейской печати сочувствовали бурам и смеялись над англичанами или негодовали против них, и против России и ее правительства раздаются клики негодования и насмешки, а в пользу наших буров слышны симпатии и у нас и в Европе. Англичанам понадобилось много времени для того, чтобы изучить тактику буров, примениться к ней и найти способного человека, который постепенно отнял у буров всякую возможность нападать. Такой человек и у нас необходим для того, чтобы водворить порядок. Мне думается, что никакими программами и обещаниями его водворить невозможно, ибо он расшатан слишком глубоко, и правительство не дает нашим бурам никаких доказательств своей силы и своего авторитета. Буры наши доселе нимало не сомневаются в своей окончательной победе, и все их действия и вся их агитация направлена на возбуждение негодования против правительства и его либеральных намерений. Этим намерениям они не хотят верить, и как бы эти намерения ни были искренни, наши буры останутся непримиримы и без особенного труда по-своему докажут, что весь этот правительственный либерализм только обман, что правительство не понимает наших буров и не может им дать того, чего они хотят, и что они возьмут непременно, если не будут отчаиваться в победе.

Я сказал вчера, что есть какая-то связь, какой-то запах, общий всем партиям, запах, который и соединяет и разделяет. Может быть, это повальное сумасшествие, о котором говорят уже давно, а может быть,— это сознание, что война идет между англичанами и бурами, нашими англичанами и нашими бурами, о чем я вам теперь докладываю. Африканские буры одушевлялись освободительным движением, как и наши буры. Англичане два года старались им доказать, что Англия — сильна и авторитетна. Наша Англия вовсе не так настойчива в этом отношении, как английская Англия, и все еще рассчитывает на циркуляры, на программы и на Миколу-угодника. Вот, погодите, издадим программу, и все пойдет как по маслу. Давай Бог, но мне это сомнительно. Я никогда не могу забыть, что русские поднимались при всяком чужом освободительном движении, они шли к Гарибальди, шли к герцеговинцам, шли в Сербию и Болгарию и шли к бурам. А.И. Гучков тоже был у буров. Это великодушие — наша основная черта, и если мы разно смотрим на свое освободительное движение, то, может быть, чувствуем его одинаково. И хочется порядка, и жаль беспорядка. И так, мы, обыватели, вертимся и оставляем своих собственных англичан в недоумении и большом одиночестве по их отношениям к нашим собственным бурам.

Я бы советовал нашим собственным бурам сдаться, ибо наши собственные англичане тоже конституционисты, и на этом пути возможно примирение. Но наши буры желают революции, желают ее продолжения во что бы то ни стало.

И нечего нам от себя скрывать, что средства русской революции гораздо сильнее, чем были средства всякой другой европейской революции; сильнее в изобилии печатной пропаганды, сильнее приемами забастовок, сильнее оружием, револьверами и бомбами, сильнее в смысле непротивления общества, которое и доселе еще остается совершенно неорганизованным и мало сознающим идущую опасность. Наша революция — первая революция на новых началах и при новых средствах. И для меня, по крайней мере, не остается сомнения, что Европа, может быть, в весьма непродолжительном времени воспользуется всеми этими средствами для своих революций, пришествие которых неизбежно. Франция начала ряд политический революций. Россия начинает ряд революций социальных. Недаром Европа собирается гнать от себя русских и евреев, которые выдают себя за русских. Германия, Франция, Англия, Австрия пробуют ряд административных мер, чтобы избавиться от русских революционеров и даже от учащейся молодежи, которую прямо гонят из Германии. Россия заражает Европу. Умеренные европейские газеты ругают русское правительство за то, что оно все так распустило и не умеет справиться с революцией, а крайние газеты восхваляют русскую—революцию, видя в ней опыт революции нового фасона, la revolution a la mode russe. «Французское с нижегородским» не только смешалось в революции, но нижегородское пошло вперед, как грубое, неотесанное, некультурное. Те из нас, которые равнодушно объясняют все наши безобразия и ужасы некультурностью, не соображают, что некультурность только прибавляет силы революции нового фасона, так как эта революция не нуждается в образованности и собирает около себя толпу, для которой совершенно достаточно таких лозунгов, как «земля и воля», «республика», «покроем всю землю кровью, если вы нам не дадите того, чего мы желаем», и т.д.

Все средства хороши для достижения подобных целей, начиная с мошенничества и воровства и кончая грабежом и убийствами. Говорят, что эти средства погребают революцию, отнимают у нее престиж благородства и самоотвержения. Увы, это совсем не так. Революция постоянно изобретает, поражает, смущает и терроризирует. Она властно растет, а властность подчиняет и принижает, какими бы средствами она ни пользовалась. Зло заразительнее, чем добро. Большой преступник интереснее, чем большая добродетель. О нем кричат, а к добродетели остаются равнодушны. Убийца президента Гарфильда, Гито, перед казнью, как милости, просил, чтоб суд обнародовал, что он, Гито, получил 800 писем от сочувствующих ему женщин и несколько десятков букетов от них же. Что у нас проделывалось в деле лейтенанта Шмидта и Спиридоновой мужчинами и женщинами, есть только общее правило. Сколько лиц сочувствуют теперь Беленцову, убежавшему с поезда! И разве это происшествие не поднимает надежд революции, не указывает на бессилие правительства и разве есть у кого-нибудь уверенность, что завтра или послезавтра не случится чего-нибудь подобного. Что-нибудь прозевают, что-нибудь допустят и покроют панихидой за упокой или молебном за здравие.

В то время, как революция терроризирует, пользуется всяким случаем и всякими средствами, правительство — однообразно и рутиннозаконно в своих средствах и действиях и даже не прочь подавить личную инициативу. Революция бежит, а правительство и общество ходят и даже сидят. Я насмотрелся с прошлого ноября и наслушался много такого, что делает непоколебимым мое убеждение, что у нас революция... настоящая, несомненная, что освободительный манифест 17 октября 1905 г. так же не прекратил революцию, как не прекратила ее во Франции очень либеральная конституция 1791 г., оставившая королю только ненавистное ему veto.

Я пишу это не для того, чтоб пугать, а для того, чтоб возбуждать к деятельности, к борьбе все те силы, которые способны бороться с революцией. Я пишу это в интересах мирного населения, которое нуждается в защите, в безопасности, в спокойном труде. Это мрачная трагедия, где рядом с наглостью и террором столько слабых, развинченных, равнодушных и уверенных, что все само собою образуется. Кто верит в сие последнее, тот слаб и жалок. Кто ищет juste milieu, тот ищет летошного снега. Конечно, всякая трагедия имеет свой конец. Будет его иметь и наша. Но когда и где?

Чудная страна наша Русь. Нет такой другой страны во вселенной и не будет. Один восторг да и только. Кроме Господа Бога и болезней, целая организация для прекращения жизни. Для смерти лучшей страны не найдешь...


Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 9(22) августа, № 10921.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.



На главную

Произведения А.С. Суворина

Монастыри и храмы Северо-запада