| ||
|
Все последние месяцы "роспуска" только и было разговора, что вторая Дума будет такая же левая, как и первая. У самого правительства, по-видимому, было такое же убеждение. По крайней мере, мне это известно из разговора в декабре с одним влиятельным членом кабинета. Он называл тогда собирающуюся теперь Думу "разноцветною", но с преобладанием красных и оранжевых лучей. Может быть, она будет радугой, которую Господь поставил на небе, как известно из Библии, специально для того, чтобы напоминать человечеству о том, что всемирного потопа больше не будет, и радуга служила "знамением завета между Богом и землею", т.е. их примирением между собою. И радуга — Дума была бы знамением завета между царем и народом. Семь цветов, но на небе она сияет как яркое, блестящее слияние всех цветов в один гармонический свет. Именно такой Думы надо бы желать, Думы, одушевленной одним желанием помочь родине стать на ту высоту, на которой должно стоять великому русскому народу. Будет ли Государственная дума этою радугою завета, увидим, вероятно, в непродолжительном времени. Собралась она, в самом деле, после русского потопа, продолжавшегося гораздо дольше, чем всемирный. Вода всяких неустройств, бунтов, казней, убийств, громов выстрелов, молний пожаров и истребительной войны. Таков этот русский потоп. Русская земля заключает в себе все народы, происшедшие от Сима, Хама и Иафета. Им предстоит начать новую жизнь, жизнь борьбы, работы и согласия. Долго ли продлятся следствия русского потопа, конечно, предсказать не могут даже две русские Кассандры, Милюков и Ковалевский. Так они сами себя называют. Сначала Милюков назвал себя Кассандрой, потом, подражая ему, Ковалевский. Известно, что Кассандра была особа женского пола, дочь Приама и Гекубы, изрекавшая пророчества, которым никто не верил (так это устроил влюбленный в нее Аполлон), но которые исполнялись. Не имея никакого отношения к Аполлону, гг. Милюков и Ковалевский влюблены сами в себя, а потому их пророчества весьма сомнительны. Пророчество же о левой думе, как уже сказано, изрекало и само правительство. Весьма вероятно, что во время свидания И.А. Столыпина и П.Н. Милюкова в 1907 г., на Неве, свидания столь же знаменитого, как и свидание двух императоров, Наполеона и Александра, на Немане в 1807 г., говорилось именно о составе грядущей Думы, об ее партиях, об ее настроении. В отличие от свидания на Немане, на свидании на Неве не было заключено трактата между министром и фютюр-министром. И это хорошо, ибо трактаты-то сплошь и рядом и ведут к войнам. Если быть войне, пускай она будет в Таврическом дворце, совершенно открыто, на глазах у всех. Если П.Н. Милюков не хотел уступать, то и П.А. Столыпин остался тем же мужественным характером, каким его сделала жизнь и убеждения. Ему уже грозят запросами, его приглашают выйти в отставку и ежедневно печатают, что он уже уходит, но он остается и не намеревается повторить графа Витте. Не так страшен черт, как его малюют. Говорить будут и в новой Думе так же много, как и в старой, и на те же темы. Из кого бы ни состояла Дума, она не будет "спокойно" работать над теми законопроектами, которые в изобилии приготовлены правительством. Я не могу себе представить русскую Думу в виде Государственного совета или Сената, в виде необыкновенно серьезных деловых людей и чиновников, которые стараются отличиться своим беспристрастием, оценить мудрость и прогрессивность правительства и затем голосовать проекты с такою же уравновешенною выдержкою. В парламентах этого никогда не бывает. Вопросы принципиальные возбуждают интересы и страсти партий, иногда до белого каления, в правительство летят отравленные стрелы красноречия, и борьба партий доходит иногда до рукопашной схватки. У Государственной думы был бы неспокойный темперамент даже в том случае, если б большинство было не оппозиционное quand meme. Русский темперамент горячий, а совсем не холодный. Известный итальянский артист, Эрнест Росси, после первого представления в Мариинском театре, приехал ко мне и говорил с удивлением и удовольствием о восторженном приеме его публикой. "Я думал, что русские — холодный, мрачный, сосредоточенный народ. И вдруг я вижу в русских таких же горячих людей, как мои соотечественники, итальянцы". То, что делается в театре, делалось и в Г. думе и будет делаться. В бывшей Думе ораторы даже раскланивались, как актеры, очевидно, думая, что они, по меньшей мере, играют роль мстящего Гамлета. Дума "народного гнева" была исключительно театральная и народа-строителя нимало не представляла. Надо принимать в соображение, что агитационные речи всегда будут милее, приятнее, ближе русскому сердцу, чем спокойные, деловые и скучные. Скуку мы ненавидим уже потому, что в нашей жизни, в нашем климате, в нашем обиходе ее очень много. Страстность, красивый голос, ясная дикция, властность темперамента — все это привлекает, как привлекают юмор, ядовитая насмешка, сатира. За гениальным юмором Гоголя мы просмотрели положительные характеры русского человека и стали было забывать Пушкина, у которого была такая великая русская душа, что он ясно видел и недостатки и достоинства русского. Надо было явиться Тургеневу, Достоевскому и Толстому, чтобы снова воскресить Пушкина и вспомнить, что Гоголь меньше всего знал русского человека, но гениальный талант юмориста как раз пришелся по неспокойной и неуравновешенной, но сильной и мужественной душе великоросса. Мне кажется, что первая Дума больше всего грешила именно этою стороною своего существования, темпераментом. Он явился во всей своей невоспитанности и властности. Страстная грубость Аладыша дала ему популярность и авторитет в Думе. Этой страстной грубости боялись даже в Думе. Словом, не идеи пугали правительство, а именно темперамент, резкие формы, в которых слышались ненависть и злоба. Не было ни деловитости, ни юмора и тем ярче сказывалось ненавистное отношение к тому, что существовало и что казалось еще существующим. Не перед силою идей своих противников пасовало правительство Витте до Думы и правительство Горемыкина во время Думы, а именно перед темпераментом, который не знал удержа и выступал с бесстрашием своей первобытности и желания победить. Помните, когда г. Гурко в Г. думе показал свой темперамент, как это взволновало депутатов и как они начали выкрикивать на помощь Герценштейна. Говорят, что само правительство тогда испугалось темперамента Гурко, на которого напала вся п |