| ||
Какая это почтенная и какая бесплодная партия октябристов. Какие это солидные и почтенные люди гг. октябристы, и как они глубоко несчастливы, что не могут понять причин своего бессилия. Если бы я не был журналистом, но питал бы страстное стремление к политической деятельности и чувствовал бы в себе талант к ней, я не пошел бы в партию 17-го октября, несмотря на мою глубокую и искреннюю симпатию ко многим членам этой партии. На выборах я подавал свой голос за октябристов, как за людей безусловно честных и почтенных, хотя знал наперед, что в Петербурге октябристы не могут пройти. Я подавал за них свой голос, как за русских людей, которые будут отстаивать русское конституционное дело против партий, которые берут слишком широкую программу, как кадеты, или слишком узко-социалистическую, как партии, убежавшие от голосования 7 мая по поводу выражения негодования к ненавистному мне заговору и убийству. Признавая независимость мнений, я не могу без вражды относиться к тем попам, которые 7 мая публично продавали Христа, которого они обязаны защищать. Нося крест на своей груди, они не желают на нем распяться за учение Сына Человеческого, а желают распять других, если выражают своим бегством от голосования сочувствие заговорщикам против жизни государя, за которого они обязаны самим саном своим молиться. Сними эту рясу, этот крест со своей груди, и тогда делай, что хочешь, будь социал-демократом или хоть самим чертом, если тебя выбрали в Г. думу. Но пока ты не только депутат, но и поп, ты не имеешь никакого права освящать мечи на убийство; ты не имеешь никакого права скрываться в подполье, когда тебя спрашивают: осуждаешь ты убийства или нет? Осуждаешь ты намерение убить или нет? Такие попы бывали у Пугачева, такие попы участвовали в грабежах помещичьих усадеб... Извиняюсь за это отступление, которое вырвалось невольно. Октябристы называют кадетов иезуитами, они отрекаются от них, считают их комедиантами и даже хуже. Их тактику они считают чуть ли не самою предательскою, или, по крайней мере, самою лицемерною. Но то, что я сегодня слушал на заседании октябристского съезда, приводило меня в полнейшее недоумение относительно ответа на вопрос: что такое октябрист? Разговор шел о политической программе октябристов. Обсуждались 9, 10 и 11 параграфы этой программы. В двух словах параграфы эти заключались в том, что министры должны быть ответственны перед государем императором и народным представительством; народное представительство имеет право выразить им всем вместе и каждому отдельно свое недоверие и предать их тому суду, который обязан разбирать дела подобного рода. Государь не имеет права амнистировать министров. Последнее, впрочем, отвергнуто голосованием, т.е. государь должен сохранять это право амнистии. Говорили за и против этих параграфов. В конце концов, эти параграфы приняты значительным большинством. По-видимому, это что-то новое и приятное. Большинству съезда, очевидно, так это показалось. Но мне думается, что это нечто иное, как усерднейшее искание середины в середине, искание исключительно для того, чтобы не походить на кадетов и указать якобы на истинный смысл манифеста 17-го октября. Возражатели против этих параграфов говорили, что это «парламентаризм», тот парламентаризм, непринятием которого так счастливо отличаются октябристы от кадетов. Стоятели и редакторы этой программы говорили: —Помилуйте, господа, это вовсе не тот жупел, который называют парламентаризмом. Парламентаризм значит вот что: Милюков и Гессен выбирают министров из большинства Думы и управляют без государя; они сейчас же согласились бы с нами, если бы мы поставили: «министры ответственны перед народным представительством» и вычеркнули бы из своей программы фразу «перед государем императором». А мы стоим на этой фразе. Не Милюков и Гессен выбирают министров, а государь из кого ему угодно, но они ответственны и перед государем и перед народным представительством. Допускаем, что парламентаризм есть совершеннейшая форма; но мы для нее еще не созрели; она когда-нибудь несомненно будет, но теперь она совершенно неудобна. Передаю ораторов в самой сжатой форме, но за смысл речей отвечаю и даже за Милюкова и Гессена, которые были упомянуты именно так, как я написал. Я думаю, что это есть важнейшее и зловреднейшее недоразумение гг. октябристов, ибо это значит искать в сущности точку в середине. В политике нет точек («черные точки» на горизонте находил Наполеон III), а есть площади, платформы. Я принял бы площадь той конституции, где государь избирает министров из какой ему угодно среды, и министры ответственны перед ним и тем самым и перед Думою, которая имеет право делать министрам запросы и ставит их перед общественным мнением, т.е. перед народом, к ответу. Государь судит, кто прав и кто виноват, и оставляет министра или увольняет его. Государь может ошибаться и брать на себя слишком большую ответственность. Чтобы снять эту ответственность с государя, существует парламентаризм, выражаемый фразою: «государь царствует, но не управляет». Управляют министры с Думою (якобы с Думою). Наделали министры вздора или не понравились Думе, она их увольняет голосованием недоверия. Составляется новое министерство. Министров предают суду чрезвычайно редко, уж разве учинит какое-нибудь слишком наглое воровство. По и депутаты берут взятки и даже большие — я это говорю о Европе. Нередко рука руку моет, но ведь совершенства нигде нет. Я предпочитаю парламентаризм выдумке октябристов, если надо выбирать одно из двух, и вот почему. Октябристы выбрали нечто такое, что постоянно будет сеять непримиримую вражду между Г. думою и государем. С государя ответственность не слагается, как она слагается при парламентаризме, но он несет ее вдвойне, и за то, что выбрал негодных министров, и за то, что они наделали. Государь постоянно еще должен думать о том, как бы не рассориться с Думою, как бы ей угодить, какова бы эта Дума ни была, какое бы ни было ее большинство, хотя бы социал-демократическое или ретроградное. Государь становится зависимейшим человеком, самою жалкою фигурою, даже без того царственного обаяния, которое остается ему при парламентаризме, где он не отвечает за своих министров. Всякой Думе ничего не стоит поднять агитацию против министра, который ей не угоден. Это мы знаем по своей Думе. Во всякой европейской парламентарной думе партии с особенным увлечением берутся за запросы, чтобы свергнуть министерство; министерские места — это цель стремлений и постоянная язва; партии вечно борются за власть. Что же будет при октябристской программе? Какую роль будет играть государь во всей этой сложной сутолоке, сколько случаев уронить окончательно монархическую власть и повергнуть ее в кипень политических страстей, думских обвинений, судебных разбирательств, интриг, кляуз, прямых и косвенных нападений. Какой злой дух подсказал эту нелепую программу, которая вреднее всякой кадетской. Достаточно иметь малую долю воображения, чтобы ярко себе представить, кто больше всех проиграет в этой политической игре. Я уж не говорю про положение министров. Какой независимый человек возьмет на себя бремя этой двойной ответственности? Спросили бы октябристы П.А. Столыпина, считает ли он возможным эту двойственную роль? Это прямой человек, твердо стоящий за государя и за его реформу. Конечно, не согласится потому, что роль министра в этом положении не только двойственная, но лукавая, интригантская, иезуитская, как раз под стать роли кадетов, как ее изображают октябристы. Он принужден будет служить вашим и нашим, лгать, притворяться, лицемерить, примирять непримиримое, путаться и хитрить. Недостойнее такой роли трудно себе представить. При парламентаризме положение государя во сто раз лучше; при октябристской выдумке анархия может только усилиться и погрузить страну прямо в бездну зол. Нечего сказать, умные люди состряпали эту программу. Но так и должно быть в партии, которая гонится за кадетами и старается их перещеголять. У них ответственность министров перед Думою только, а у нас будет перед Думою и государем. Вот какие мы. У нас всем сестрам по серьгам. Один восторг! Какая же это партия? Это скука, а не партия. Впервые опубликовано: Новое время. 1907. 10(23) мая, № 11191.
Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина. | ||
|