А.С. Суворин
Маленькие письма

DCXXVII
<О русском обществе>

На главную

Произведения А.С. Суворина


«Пределы законности»! Какое это волшебное слово было для всякой власти, желающей быть беспредельной. Ведь только в интересах беспредельности для управляющих говорилось о пределах законности. Только для возвышения их говорится и теперь. Государственная дума собирается в сущности только для одного — положить предел властной беспредельности, или, вернее, не «положить», а «полагать», полагать постоянно и не какими-нибудь приказами, а подробным обсуждением всякого дела и вопроса, которые затрагивают русскую жизнь и стесняют ее свободу в самых законных и естественных ее стремлениях. Эта беспредельность была рабством. Она и наложила ярмо на всякую самодеятельность общества, связала все его шаги, сделала его вялым, боязливым и ничтожным в такой степени, что граф Витте не устает твердить, что оно слабо, безвольно и готово подчиниться всяким насилиям революционеров. Еще вчера его орган повторил это с хлестаковской развязностью, говоря о возможности новых забастовок, «если общество» и проч. и проч. и проч. Эти укоры обществу раздаются какою-то грубою, беспардонной иронией, каким-то обидным хохотом самодовольства. Если публицист, критик, писатель-художник говорит о недостатках общества, то они говорят об этом или с тем юмором и смехом, в котором слышатся слезы, или с тем пророческим жаром, который «жжет сердца людей» или, наконец, с бичом сатиры, пылающей гневом, не щадя ни правых, ни виновных, ибо и правые всегда грешны в том, что так много виноватых. Но когда власть не останавливает своего слугу из «Русского Государства» от высмеивания общества, то это не только безбожно и дико, но, более того, это лишено всякого понятия о самых первых правилах приличия, которые обыкновенно внушают самым маленьким детям. Учитель, кажется, математики, великих князей Александра и Константина Павловичей, француз Масон, приводит в своих «Мемуарах» несколько случаев бесстыдства важных русских барынь перед своими лакеями и возмущается этим. Барыни эти делали, нимало не смущаясь присутствием лакеев... Впрочем, кто хотел узнать, что они делали, пусть сам прочтет. Мне припоминается один случай из моих молодых лет. Надо знать, что, по условиям своего детства, проведенного в деревне государственных крестьян, и своего воспитания в строго закрытой школе времен императора Николая I я очень мало был знаком с крепостным правом, даже по слухам. Будучи учителем в уездном городе, я возмутился грубым обращением одного знакомого помещика и его супруги со своими дворовыми и резко ему это высказал, пригрозив напечатать. Угроза эта ничего не стоила, ибо в то время гласность только что начинала лепетать «папа и мама». Тем не менее этот помещик приехал ко мне и сказал: «Знаете ли вы, что я не только ссылаю своих людей в Сибирь и отдаю их в солдаты, но я имею право при самом государе императоре ударить своего человека по лицу и государь мне ни слова не скажет».

Я был решительно сражен этим последним доводом. Императора Александра II, когда он был еще великим князем цесаревичем, я много раз видел, когда он приезжал в Дворянский полк. Раз, обходя кадет в столовой, он остановился передо мной и спросил мою фамилию. Я назвал себя.

—Отчего не Суворов? — произнес он, улыбаясь.

Его ласковое обращение, его заступничество за кадет в суровое царствование его родителя и привлекало к нему все наши молодые сердца. И перед этим-то государем, которого я любил всей душою, какой-то мозгляк, маленький человечек, курносый, подслеповатый, покрытый веснушками, почти урод, может бить своего человека безнаказанно?! Да это ужас, ужас, ужас!

Эта была первая молния, прорезавшая мой мозг и осветившая мне непонятное. И теперь, после долгой жизни, которою я обязан Богу и моим родителям, в этой простой, но жестокой фразе крепостника мне чуется целое миросозерцание не только о крепостном праве над мужиками, но и вообще о некотором крепостном состоянии и всего русского человечества. Это насмешливое отношение к обществу, эти бездушные обвинения его, эта грубая ирония самодовольства и самомнения, разве это не отрыжка все той же фразы: «Я при самом государе императоре имею право ударить своего человека»? И «свой человек», т.е., всякий не принадлежащий к сонму «избранников», чувствовал над собой занесенную десницу и притаивался и лукавил или грубил и отбивался от всякого труда. Тысячу раз были правы те дворяне, во главе с А.М. Унковским, которые, отпуская на волю крепостных, в вежливой форме заявили, что и все русское общество нуждается в свободе. И правы были те государственные люди, которые дали первому призыву мировых посредников возможность действовать с целью примирения и соглашения между имущими и неимущими, и аграрного вопроса теперь бы не было, по крайней мере, в такой грубой и острой форме. Вообще, если бы наши люди первого порыва к русской свободе встретили со стороны власти разумное и искреннее отношение, история была бы не та, не запуталась бы теперь Россия так ужасно и уже давно не было бы и помину об этом цинически-высокомерном отношении к обществу. Общество необходимо призывать на помощь всему тому, что необходимо для установления свободы и порядка, для укрепления новой преобразованной жизни.

Необходимо поднимать его упавший дух, его веру в себя, в Россию, веру в лучшее будущее. Пусть перед ним зажигают яркие идеалы и ставят образцы, достойные подражания; пусть ему даже доказывают, что оно действительно пало, действительно покрыто язвами порока, равнодушия, праздности и празднословия, но не высокомерие должно это говорить, не равнодушная угодливость прыгающих прислужников с их хлестаковскими статьями в официальном органе, ответственность за которые, однако, падает не на их прислужников, скрывающих свои имена под анонимами и псевдонимами. Не высокомерием и самодовольством, не прислужничеством должны возбуждаться такие речи, а тем божественным одушевлением, которое зажигает сердца, и тою любовью к родине, которая никогда и не ночевала у прислужников высокомерия.


Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 27 февраля (12 марта), № 10760.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.



На главную

Произведения А.С. Суворина

Монастыри и храмы Северо-запада