| ||
|
Государственный совет выразил замечательную твердость в заседании своем 3 марта, когда он отклонил огромным большинством проект Совета министров «об обеспечении нормального отдыха служащих в коммерческих и торговых заведениях, складах и конторах». Когда в декабре рассматривался проект законов о печати, Государственный совет пошел далее Совета министров, который проектировал цензуру для рисунков. В настоящем случае, по-видимому, Государственный совет стал ниже либерализма Совета министров. Но это только по-видимому. На самом деле и тут Государственный совет оказался выше Совета министров, как представитель законодательства страны. Он именно выказал политический разум, которого не хватило у правительства графа Витте и прямо взял за рога этого опасного и вредного быка, который называется «угрозою» и «запугиванием». Изображение этого быка является обыкновенно очень ярким в сердце каждого министра тотчас после его назначения. Это — русский Апис, которому поклоняются и которым снискивают поклонение. Нося изображение этого аписа в сердце своем, начертанное самыми лучшими канцелярскими чернилами, министр чувствует себя превосходно. Он знает «опасность». Он сел на министерское кресло не столько потому, что был его достоин, сколько потому, что знает опасность и то место, где раки зимуют. Общество представляется прирожденным врагом правительству, вечно занятым ковами и желанием поглотить кого-нибудь. Глагол «запугать», как символ Аписа, спрягается всей канцелярией, начиная со столоначальника. Только писцы спокойно переписывают запугивающие бумаги и курят папиросы. Как скоро писец стал столоначальником, в его сердце уже является тень аписа, тень быка, устремленного рогами против общества и подозрительно посматривающего по сторонам. Столоначальник запугивает начальника отделения, начальник отделения начальника департамента; изображение растет, покрывается сочными красками и смело побуждает начальника отделения запугивать министра, а сего последнего запугивать выше. На этом зиждутся закон и пророки, таланты и поклонники. Больше этого мало чего и требовалось. На этом росло и вырастало пресловутое «недоверие» между правительством и самыми спокойными слоями образованного общества. Когда князь Святополк-Мирский совершенно случайно произнес слово «доверие», как бывало с ним, что он, играя в винт, случайно объявлял без козырей, приняв тройку за туза, общество испугалось и стало благодарить от испуга. Оно испугалось точно так же, как пугаются всякой нечаянности, но потом оправилось и само стало оказывать недоверие правительству и пользоваться его же средствами. Оно тоже стало пугать и запугивать и чем больше оно входило в свою роль, тем больше правительство пугалось. Одно время оно совсем с перепугу перестало шевелиться, так что все спрашивали: куда правительство ушло, не встречал ли его кто на дороге? В это время только и речи и помыслов было, что с нами будет, когда нас заставят бастовать, оставаться без света, без булок и без говядины, когда нас посадят в тюрьму, объявят временное правительство и поведут на казнь? Апис где-то ревел, где — неизвестно, даже неизвестно, ревел ли он, но говорили, что он ужасен и все может. Говорили, что он совсем забодал правительство и оно при смерти валяется от живота. Вспомнили, что есть войско, вспомнили и испугались. А вдруг его тоже забодали. Надо подождать. Подождали, узнали, что оно цело, и испуг стал проходить, и была надежда, что он пройдет совсем. И вот в это именно время Государственный совет, о котором у нас составилось представление, как о чем-то пассивном, как о богадельне, куда министры являются собственно для того, чтоб показать свою силу, вдруг говорит докладчику, министру торговли, г. Федорову, что он напрасно вздумать грозить и запугивать, что высшее законодательное учреждение существует вовсе не для того, чтобы быть стадом овец, разбегающимся перед угрозою пастуха, олицетворяемого Советом министров. —Вы, почтеннейший Михаил Михайлович, попугайте хорошенько этих старичков Государственного совета. А то они, пожалуй, заупрямятся и начнут рассуждать. Терпеть я этого не могу. Только потеря времени. —Не беспокойтесь, напугаю так, что у старичков поджилки затрясутся. И начал почтеннейший министр торговли пугать бедствиями торговли и изображать приказчиков и ремесленников несокрушимой армией, которая забастует и погрузит наше любезное отечество в бездну зол. Должно быть, он очень хорошо говорил и не жалел масляных красок для картины грядущего. Ах, скоро ли мы дождемся, что речи будут печататься, и наши Мирабо и Робеспьеры, наши Неккеры и Колони явятся во всем блеске своей красоты и невинности? В данном случае смело можно предположить, что речь г. Федорова отличалась дивным красноречием и таким сгущением красок, что Государственный совет ничего не мог разглядеть, кроме того, что, очевидно, наступает одна из египетских казней, именно египетская тьма, которую доселе благочестивые странники в Иерусалим приносят с собою в коробочке и показывают верующим со страхом и трепетом. Государственный совет, очевидно, не смутился этой коробочкой и решительно запротестовал против угрозы и сказал, что он обязан руководствоваться интересами всей империи, а не группы лиц. —Но проект составлен в духе христианства, — возразил председатель Святейшего Синода апостольским голосом. Это было очень симпатично. В кабинете графа Витте обер-прокурор Синода — это дух христианства. Без него — политика, экономия, расчеты, меры, весы и возмездие, но вдруг является дух христианства и тотчас вместе с дымом ладана все эти весы, меры и гири возмездия преобразовываются в херувимов и серафимов, которые поют в воздухе о мире всего мира и о любви к ближнему. Такое благолепие! Однако, Государственный совет не внял и духу христианства. Очевидно, он подумал, что находится в летах почтенных и о христианстве имеет понятие. К тому же Государственный совет мог сообразить, что все эти приказчики и ремесленники, которых г. Федоров якобы принес в своих карманах, откуда они грозили,— живые люди, понимающие, что отечество и так едва дышит и что надо, наконец, дать ему спокойствие перед Думою. Терпели много. Осталось два месяца. Пусть Дума разбирает и рассудит. Так и решил Государственный совет. Я нахожу, что Государственный совет поступил превосходно и дал хороший урок правительству, прямо патриотический урок. Он как бы сказал: не пора ли сдать в архив угрозы и запугивания и начать не пугать и не пугаться, а рассуждать, и действительно управляет при помощи общества. Л то ведь выходит что-то такое, что ни на что не похоже, ибо правительство действует под влиянием страха и угрозы. Прекращают работы рабочие. Ах, надо их пожаловать. Бастуют железнодорожники, почтовые чиновники. Ах, надо их пожаловать. Волнуются и бедокурят крестьяне. Ах, надо их пожаловать. Перестают учиться гимназисты и гимназистки. Ах, надо их пожаловать. Кабинет министров только и знает, что «жалует» тем, кто грозит, и обещает тем, кто угрожает. И все это в «христианском духе». Не надо жаловать. Надо жить и работать и выработать самим, через своих представителей, условия жизни, как для тех, которые грозят, так и для тех, которые молчат и дожидаются. Иначе, это не политика свободных и умных людей, а политика из-под палки. Это недостойно правительства великой страны. Действуя из-под палки, оно теряет свой авторитет перед всем населением, которое еще не успело собраться в Думу. Заигрывая, пугаясь и запугивая, оно не внушает к себе никакого доверия, а только способствует распущенности. Пора с этим кончить! Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 5 (18) марта, № 10766.
Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина. | ||
|