| ||
Кажется, опять зашевелилась забастовка. По крайней мере, о ней говорят всюду. На этот счет русские люди сильны. Когда вопрос идет о том, чтобы ничего не делать, все с большим удовольствием готовы ничего не делать. Надо только начальство. А начальством готов явиться всякий, ибо всякому приятно играть роль повелителя. Этому мы выучились превосходно, потому что постоянно был превосходный пример. Стоило только приказать, а приказать мог всякий — для этого никакого ума даже не было нужно. И для приказания забастовок тоже никакого ума не нужно, и мы видели, что даже дети распоряжались этим и выказывали замечательную настойчивость, встречая не менее замечательное послушание со стороны взрослых, не только обывателей, но даже людей, облеченных властью, так что в этом отношении властные люди являлись не столько облеченными властью, сколько облегченными ею. Удивительное все-таки время. И интересное, и горькое, и смысла человеческого в нем трудно добиться. Вместо деятельности — безделье, вместо споров и отстаивания своих убеждений — крики и бойкот. Английский капитан Бойкот чрезвычайно у нас популярный человек, хотя едва ли многие знают, что это действие, т.е. бойкотирование, обязано именно его фамилии. Кто хочет кричать — кричи сколько хочешь. Чем громче, тем внушительнее. Мало крику — валяйся в судорогах, как в припадке падучей, и сейчас же найдешь себе подражателей. Эпилепсия теперь господствующая болезнь. Может, это показывает необыкновенную даровитость русских людей. Говорят, что Цезарь и Наполеон были эпилептиками. У нас — Достоевский, а некоторые приписывают это и Петру Великому. Очень может быть, что мы накануне появления великих людей, если припадки падучей столь знаменательны. Что мы за племя? Даровитое ли мы племя или бездарное? Я верю в даровитость русского народа, как верю в его безграмотность. Но, быть может, образование нас губит и делает никуда негодными? Недаром же Петр Великий был человек необразованный. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Толстой — все недоучки. Мы все учились понемногу,
А как скоро стали учиться, так ничего и не выходит, и мы ссылаемся на то, что нас не учат, а как учить — никто не знает. Сейчас же явилось у нас переутомление, и для того, чтобы сохранить свежесть сил, перестали учиться и учить. Может быть, это превосходно. А если не превосходно, то во всяком случае предусмотрительно. Знаете, что в этом смысле сказал Ж.-Ж. Руссо, тот самый Жан-Жак, которого у нас не знают, но который имел огромное влияние на Великую французскую революцию. Его «Du Contrat Social» был политическим Евангелием в то время, как его же «Эмиль» — Евангелием педагогическим. «Молодость — не детство,— говорит он.— Как для нации, так и для отдельных людей, есть время молодости или, если хотите, зрелости, которой надо дождаться, прежде чем подчинить людей законам; но зрелость народа не всегда легко узнать; и если опередить эту зрелость, то дело пропадет. Иной народ и родится способным к дисциплинированию, а другой и после десяти веков жизни оказывается к этому неспособным. Русские никогда не сделаются действительно просвещенными (polices), потому что слишком рано начали их просвещать. У Петра был гений подражательный; у него не было настоящего гения, который создает и делает из ничего. Кое-что он сделал хорошо, но большая часть им сделанного неудачна. Он видел варварство своего народа, но не видел, что он еще не готов для просвещения; он хотел его цивилизовать, когда его следовало сделать воинственным (aguerrir). Он хотел сначала сделать немцев, англичан, тогда как следовало начать с того, чтоб сделать русских; он помешал своим подданным сделаться когда-нибудь тем, чем они могли бы быть, убеждая их, что они были уже теми, чем еще не были. Так французский воспитатель образовывает своего воспитанника, чтобы блистать одно время в детстве и потом постоянно быть ничем. Русская империя захочет подчинить Европу и будет подчинена сама. Татары, ее подданные или ее соседи, сделаются ее властителями и нашими: эта революция мне кажется неизбежною. Все короли Европы согласно работают для того, чтобы ускорить это время». Конечно, Руссо не предсказал французской революции, хотя в значительной степени сделал ее. Конечно, довольно мудрено узнать действительную зрелость народа для восприятия просвещения. Но есть что-то верное в словах великого писателя, что-то как будто вещее, какая-то угадка гениального человека, который знал Россию только по истории Петра Великого, написанной Вольтером. Петровское просвещение коснулось не всего народа, а только небольшой его части. Народ оставался в варварском и рабском состоянии, и побеждал. А та часть его, которая осталась при старой вере и обычаях, и доселе отличается повышенным благосостоянием, крепостью здоровья и мужеством на войне. Может быть, она росла правильно и закалялась в борьбе, то есть в той воинственности, о которой говорит Руссо. Может быть, именно этой части русского народа предстоит в будущем блестящая, руководящая роль и эти гонимые за старую веру и русские обычаи и сделаются просвещенными русскими людьми. Отказавшись решительно и упорно подчиниться Петру Великому и сделаться немцами или такими, каких хотел он сделать из русских людей, они выросли и созрели как раз вовремя, чтоб получить свободное просвещение. Руссо прав сто раз, что Петр хотел сделать из русских немцев, и если не англичан, то голландцев. Русских, как русских, он презирал и распространял в переводе на русский язык взгляды европейских историков на Россию, взгляды прямо презрительные и ненавистнические. Эти взгляды он внушил и своим наследникам и многим образованным людям. Русские, как русские, как народ, росший в особых условиях, в особом климате, не признавался никогда. Его старались сделать европейцем, если не немцем и голландцем, то непременно европейцем. Русские ученые появлялись изредка, русская история доселе не написана, русское воспитание не существовало никогда, т.е. никогда не было человека, который задался бы таким вопросом, русская религия подпала под канцелярскую указку самую деспотическую. И теперь вопрос: образованное ли мы общество, т.е. можем ли мы назваться европейцами? Утвердительный ответ на это было бы приятно выработать. Но несомненно, что мы, как русские начальники, совершенно готовы и, если ввести сейчас же социал-демократию в ее конечных стремлениях к коммунизму, то начальники найдутся прямо великолепные, хотя, конечно, не без качеств Держиморды. Держиморда в администрации, Держиморда в революции. Держиморда в политических забастовках. Немцы, англичане и французы вкраплены в русский народ и побеждают его наукою, трудом, предприимчивостью, как еврей побеждает тем, что он еврей. А европейца нет как нет. Что касается татар, то Руссо едва ли не предсказал России поражение от японцев, т.е. от расы, близкой к монголам. А монгольское иго мы называем татарским, и иго, наложенное на Россию японцами, есть первое иго после татарского нашествия, и это иго давит и грозит. Грозит ли оно и Европе — покажет будущее. Но Руссо был первый, который заговорил о нашествии желтой расы и указал на нее, как на грядущую опасность. Император Вильгельм II, одно время кричавший об этой опасности, вероятно читал «Du Contrat Social». P.S. Я считаю своей обязанностью сказать, что совершенно не разделяю содержания заметки о г. Левшине, которую я прочел в «Новом Времени» сегодня. Лично я не знаю нового попечителя, посылаемого в Прибалтийский край. Но я читал его книжку о Грановском, написанную очень мило, знаком с его «Историей Пажеского корпуса» и слышал о нем много лестного, как о русском человеке и хорошем работнике. Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 15(28) марта, № 10776.
Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина. | ||
|