| ||
|
«А вот А.С. Суворин очутился действительно в неприятном положении», говорит «Речь». Это неприятное положение заключается якобы в том, что я говорил о графе Витте как об одном из даровитейших наших государственных людей накануне его отставки. А я думаю, что, я именно нахожусь в приятном положении. Нападать на человека, когда он уходит, не отдавать ему должной справедливости, когда он, сделав все, что мог, на сколько хватало сил, опыта и знания, оставляет свой пост,— я думаю, что это было бы совсем непорядочно. Участвовать в озлобленном хоре, который не пел, а неистово кричал и которому даже князь Мещерский подвывал издалека, мне было противно. Я с нетерпением ждал открытия Государственной думы, как такого русского торжества, перед которым должна приостановиться, по крайней мере, злоба и ненависть, и тем противнее был мне этот озлобленный хор, начавшийся после заключения займа. Я знаю графа Витте с тех еще пор, когда он не мечтал даже ни о каком министерском портфеле. Мне хорошо известны его достоинства и недостатки, а потому я никогда не мог говорить о нем так враждебно, как некоторые журналисты. Его недостатки в значительной степени — недостатки среды и недостатки отживающего режима. Он был его дитя, и счастливое дитя, потому что он родился талантливым и умным. Ему не бабушка ворожила, а божий дар. Если б он провел свой век при других условиях, он сделался бы одним из самых замечательных русских людей. Этого нельзя забывать. Нельзя судить о людях вне той жизни и той обстановки, среди которых они воспитаны, жили и служили. Но он оставляет свой пост не как ординарный министр, с суммою орденов, чинов и пенсий, а как государственный человек, который оставляет после себя прочное имя в русской истории. Не только самая злостная, но даже самая проницательная и талантливая критика не вычеркнет его имени из величайшей русской реформы, дарованной государем. Его имя будет неразрывно с нею связано, и история сумеет беспристрастно оценить его заслуги. Я не откажусь ни от одной строки, которые писал о нем, потому что все то, что писал о нем, положительное и отрицательное, я писал совершенно искренно. И теперь я не много не повторить ему упрека за то, что он ушел накануне открытия Государственной думы. Я этого понять не мог и не могу, потому что это почти равняется тому, что главнокомандующий уезжает с поля сражения накануне генеральной битвы — буквально накануне. И Наполеон не мог наверно знать, что битву он выиграет; и подавно не мог знать граф Витте, достанет ли у него сил выдержать борьбу на поприще для него совершенно новом и никем из русских государственных людей еще не испытанном. Но дело должно быть выше всякого самолюбия, и у государственного человека должно быть самоотречение и никакие переутомления тут не могут служить оправданием. И третьего дня, когда я писал о графе Витте, и сегодня я думаю об этом так же. Мне очень жаль, что он ушел, потому что ушел человек большого таланта. Он вызывал крупные страсти, сильное возбуждение, горячую полемику, и русская мысль училась на событиях, разыгравшихся около трона и первого министра, настоящей независимости и углублялась. К сожалению, эта русская мысль оказывалась в плену у шумной и разнузданной агитации; сама по себе совершенно естественная и неизбежная в свободном политическом строе, она вместо того, чтоб служить полезным орудием борьбы, начала господствовать над умами образованного общества, которое, при нормальном порядке вещей, должно оставаться выше этой агитации, чтоб не терять свое политическое значение. Во всяком случае только борьба с сильным поучительна и полезна для политического воспитания общества. Я, по крайней мере, желаю людей сильных и талантливых, откуда бы они ни пришли, потому что без таких людей России будет плохо и при Государственной думе, будь она не только кадетская, но даже молодецкая. Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 21 апреля (4 мая), № 10812.
Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина. | ||
|