А.С. Суворин
Маленькие письма

DLXXVIII
<О мире с Японией>

На главную

Произведения А.С. Суворина


Если мир, то ни пяди русской территории и ни гроша контрибуции.

Вот что говорят нам в письмах, ежедневно получаемых десятками, люди всех сословий, более или менее хладнокровно рассуждающие о шансах войны и мира. Не говорю о тех, которые высказываются за войну во что бы то ни стало. Чем ближе этот мир, тем тревожнее становятся все. Сомнение начинает проникать даже в головы тех, которые еще недавно говорили в пользу мира во что бы то ни стало, не говоря уже о тех, которые твердили, что побеждена бюрократия, а народ остается непобедимым. Последние искали утешения своему оскорбленному патриотическому чувству, но это утешение как луч осеннего солнца сквозь темные массы туч, быстро его закрывающие, как пословица: «чем бы дитя ни тешилось, только бы не плакало». Ни один крестьянин этим не утешится и даже не поймет этого велеречия. Измученный и избитый человек по какой бы то ни было причине, все-таки останется измученным и избитым, и раны долго будут болеть у него. В национальном унижении есть какая-то физическая боль, которая обращается в болезнь сердца, в одышку. Что бы ни говорили против этого национального унижения, все доводы являются натянутыми полумыслями, полусловами, или фразами, что «кроме громко высказанных симпатий русский народ нигде ничего не слышит». Где же эти симпатии? В чем они проявляются, чем доказываются? Не газетными ли статьями, не обменом ли фраз на французском языке в международных гостиных? Подобные симпатии ровно ничего не доказывают в наш реальный век, как ровно ничего не доказывали они в века минувшие. Пораженные народы разорялись, платили дань, теряли приобретенные земли и, столкнутые с высокой горы, куда они добрались после вековых усилий, столкнутые к ее подножию, снова начинали на нее карабкаться, теряя более и более энергию для этих усилий, всегда неизбежных. Подниматься на гору так же естественно для всякого живого и крепкого народа, как естественно орлу подниматься к облакам.

Побеждена бюрократия! 29 апреля 1791 г. происходил в Таврическом дворце знаменитый потемкинский праздник по случаю взятия Измаила. Хоры, между прочим, пели там патриотические стихи, сочиненные Державиным: «Гром победы раздавайся». Об этом хоре вспомнил Чайковский в своей «Пиковой даме» и воскресил его музыку.

Гром победы раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучной славой украшайся:
Магомета мы потрес.

Это было при бюрократии, 114 лет тому назад. Теперь из этих четырех стихов осталось два, да и то, по моему мнению, весьма сомнительных, если даже Магомета выкинуть и прочитать так:

Веселися, храбрый Росс:
Бюрократа ты потрес.

Да ты ли, храбрый Росс, его потрес? Не японец ли его потрес, японец, крепкий своей национальностью и единством? Г. дворянин, г. земец, г. интеллигент, рассудите беспристрастно, можем ли мы такие два стиха петь и есть ли в них какой-нибудь утешительный смысл для России, которая за все отвечает своим имением, своим капиталом, своим трудом.

Я сомневаюсь и в мире, то есть в порядочном мире, который стоил бы того, чтоб его желать, как успокоения. Я продолжаю думать, что никогда так не была очевидна, как теперь, потребность во взаимном доверни между правительством и народом, ибо только во взаимном согласии — сила, взаимное согласие возможно только тогда, когда представители правительства и представители народа будут вместе работать и вместе решать, мир или война и какой мир. Конечно, я в сотый раз это повторяю и это повторение могло надоесть, но ничего лучшего и более необходимого я не знаю.

Я не только не чувствую ни малейшей симпатии к г. Рузвельту, но считаю ошибкой это посредничество, ошибкой и выбор Вашингтона, где переговоры будут контролироваться г. Рузвельтом. Это новый маклер, носящий только новое имя. Бисмарк маклерствовал, когда мы были победителями, г. Рузвельт маклерствует, когда мы побежденные. Если при максимуме японских требований будет что-нибудь уступлено, то весь мир скажет, что это благодаря Рузвельту, его стараниям на пользу России, его влиянию. Он наш благодетель, заступник и покровитель! Без него Россия могла бы пропасть окончательно...

Боже сохрани от таких мыслей.

Как русский я не могу питать симпатии к японцам, но, стараясь быть беспристрастным во что бы то ни стало, я разумом больше доверяю японцам, чем г. Рузвельту и кому бы то ни было из наших европейских друзей и врагов, делающих дружеские гримасы. Я этим хочу сказать, что без посредничества, от которого наша дипломатия открещивалась в начале войны, дело пошло бы лучше и быстрее. Мир или война — разве этот вопрос надо тянуть? Не может быть сомнения в том, что Япония хочет мира. Она так же устала, как и мы. Победительнице лавры легли железным бременем на плечи и давят ее. Она знает, что победила не буров, а русских, что у России ресурсы продолжать войну далеко не истощены. Газеты дружелюбно гримасничающих врагов говорят, что Япония «удивит мир умеренностью своих требований». Может быть, г. Рузвельт знает это наверно, но знает ли он, какие требования Россия признает умеренными? Может быть, он думает, что Россия в данное время то же самое, что Испания, когда она заключала мир с Соединенными Штатами? Мы ходим в потемках, с теми же сомнениями, с отсутствием той же энергии, без той же сверкающей руководящей мысли, как и в начале войны и во время ее продолжения. И это всего печальнее.


Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 5 (18) июня, № 10508.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.



На главную

Произведения А.С. Суворина

Монастыри и храмы Северо-запада