А.С. Суворин
Маленькие письма

Ну, вот вам и «весна», которую я предсказывал. Это предсказание было напечатано мною в ноябре прошлого года, когда я защищал земцев против князя Мещерского. Я уверял, что «весна идет» и придет с реформами сверху, а не снизу, и я проповедовал «доверие», как такой принцип, на котором только и можно возводить государственное здание. Теперь слово «весна» повторяется всюду и на все лады, и весна изображается в стихах и прозе с теми атрибутами, которые наиболее любезны тем или другим гражданам. Для одних это — «заря кровавая», жена «простоволосая, без шапки, вся в огне», умеющая — такая шельма! — «блестящей косой косить... дремучие леса», для других — «светлый гений свободы», для третьих нечто более понятное — «учредительное собрание», «государственная дума», «земская дума», «реформа» tout court, «правовой порядок», правопорядок, даже «твердый правопорядок» и, наконец, «реформы» — это самая умеренная весна с холодком, но все же «весна» с солнцем, теплом и новою растительностию.

В России весна природы мало походит на такую же весну в Западной Европе, как и наша зима непохожа на тамошнюю зиму. Там смена времен года гораздо мягче, постепеннее, незаметнее, и нет ничего подобного нашей зиме. Я думаю, что наш климат всегда имел влияние и на политическое наше развитие, которое шло гораздо суровее и медленнее, чем в Европе. Политические морозы гармонировали с естественными и гнали нас из-под неба в закупоренные дома, в искусственный воздух. Если весна природы настает у нас разом — разом поднимаются теплые ветры, разом начинает греть солнце, тают сосульки, эти замороженные слезы солнца, ломается лед, разливаются реки, бежит с шумом вода с крыш и пригорков и из земли так и прет все то, что хочет жить и расти, то и политическая весна может наступить разом. Она и наступила разом и с шумом бегущей волны, но при таких обстоятельствах, которые еще не говорят в пользу будущего урожая. Политика laissez faire, laissez passer для нового министра была, быть может, обязательна, в особенности для того, например, чтоб узнать настроения и способности общественных групп, но у нее есть и крупные недостатки. Весна природы в культурной стране, где возделана каждая пядь земли, где сам народ привык бороться со стихиями, совсем не то, что такая же весна в стране некультурной, и этого отнюдь не следует забывать. В некультурной стране она может снести много полезной растительности, образовать овраги, обесплодить равнины, снеся чернозем в бездонное море, разрушить плохо возведенные плотины и плохо унавоженные поля. У нас весна наступила в тяжелое и страшное время, о котором многие все еще нс отдают себе ясного отчета: во-первых, война и ее несчастна, во-вторых, какой-то беспочвенный, шумный задор, не отвечающий серьезности настоящего положения.

Невольно мне вспоминается памятная статья Добролюбова, высмеивавшая формулу 60-х годов прошлого столетия: «в настоящее время, когда...» и проч. Вспоминается это, читая теперешнюю формулу: «В настоящее время, когда общественное движение, властно охватившее самые разнообразные круги и группы населения, и открыто выразившееся в требовании гарантии для осуществления основных политических прав гражданского общежития»... и проч. Мне не верится в эту «властность», «разнообразных кругов и групп населения», когда народ молчит и ничего не знает об этой «властности». Политика laissez faire, laissez passer его нимало не коснулась, и едва ли туда ее пустят даже самые те, которые хвастаются «властностью» кругов и групп. У стомиллионного русского народа тоже может явиться своя «властность». Мне думается, поэтому, что совсем не мешало бы употреблять слова более вдумчиво, не гоняясь за эффектом.

Разом наступила весна и в 60-х годах прошлого столетия после неудачной двухлетней войны. Эта весна уничтожила крепостное состояние, старый суд и приказ общественного призрения. На тех созданиях, которые выросли на обломках крепостного и полицейского самовластия, прилетела теперешняя весна. Вообще 60-е и первые годы каждого из последних столетий играли у нас исключительную роль, на что я подробно указывал еще в январе 1902 г. Не заходя далеко, напомню преобразовательную и военную деятельность Петра Великого в начале XVIII века, в 60-х годах преобразовательную деятельность Екатерины II (Законодательная комиссия), в начале XIX века преобразования Александра I и войны, в 60-х годах реформы Александра II, теперь, в начале XX века, война с Японией и начало реформ, которые намечены государем реформой школы, указом об Особом совещании и манифестом 26 февраля 1903 г. Естественно, смена поколений через тридцать-сорок лет не проходит бесследно. Поколения вырастают, учась даже у самой жизни, от которой требования вырастают, не говоря уже о науке. 60-е годы прошлого столетия блестели не только реформами, но и талантами, целою цепью превосходных талантов в общественной жизни, в публицистике, в литературе.

Это была весна, в которой аристократия ума и образования играла большую роль; это была весна, представители которой были настоящие, незакатные звезды, которые вечно останутся на горизонте русской культуры и славы. Настоящая весна покуда бедна талантами. Их нет в литературе,— остается Толстой, явившийся с весной 60-х годов, нет в художествах — Репин подошел к старости; нет в общественной жизни. Называют Шипова, как организатора земства, и Мих. Стаховича, представителя дворянства, как передового и прогрессивного сословия,— вот и все. Судя по внушительной речи Плевако в его процессе с князем Мещерским, Стахович останется верным своему сословию. Я не слыхал имен более громких, или таких же громких, как эти. Может быть, люди есть, но они еще под спудом, под весенним туманом, который поднимается от растаявшей земли и готов подняться к небу, чтоб оросить благодатным дождем русскую многострадальную ниву. Может быть, есть люди настоящие, свежие, с русским сердцем и русским здравомыслием, которым есть что сказать свое, не повторяя ни славянофилов с их несколько туманными воззрениями, ни западников с их наклонностью целиком брать западное, рабски его списывая, как рабски списывал свою конституцию Сперанский.

Столетие умственной жизни русского человека нс могло пройти даром. Составил же он себе нечто свое собственное, разбросали же по своему пути здоровые плоды и мысли большие русские писатели, Пушкин, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Толстой, большие историки, Карамзин, Соловьев, Костомаров, Ключевский, большие критики, как Белинский, Вл. Соловьев, публицисты, как Аксаков, Хомяков, Чичерин, Градовский. Наконец, плеяда талантливых исследователей прошлого и настоящего России,— есть же она и была, и не может быть, что она ничего не создала, ничего не внушила положительного и ясного тому поколению, которое теперь может считаться взрослым, зрелым и компетентным. Не может же быть, что мы сильны только эффектной фразой, лирическими воззванием. Ведь даже народ в это столетие вырастал на религиозной и экономической основах, группировался в отдельные самообразования, оставаясь в корне русским. Ведь и он может сказать что-нибудь свое и внести свой взгляд, свои поправки в те положения, которые легко списать, как азбуку, но трудно ввести в жизнь, не изломав ее и не исковеркав. Ведь надо же признать, что тот бюрократизм, на который теперь вешают всех дохлых собак, заразил в значительной степени и т.н. земство, сообщив ему всю сладость приказательности, самовластия и «я так хочу, потому что я знаю лучше вас, что надо делать». Ведь положа руку на сердце, нельзя сказать, что земство свободно от этих элементов. Ведь оно тоже хочет не избирать, а приглашать кого хочет, повторяя бюрократические приемы. Я мог бы сейчас назвать несколько случаев, подтверждающих эти положения. В прошлом году екатеринославское губернское земство жаловалось министру внутренних дел на корреспондента «Нового Времени», который осмелился взять сторону того гласного, который указал на действительно существовавшие беспорядки в управской отчетности. Екатеринославские земцы просили министра внутренних дел запретить газете писать об этом случае. Разве это не бюрократический прием, не то же желание охранить себя от критики? Только свободно избранные населением могут считать себя выразителями общественного мнения, выразителями нужд населения, а вовсе не случайные и искусственно подобранные каким-нибудь бюро люди. 34 председателя земских управ так же мало значат, как 34 губернатора и 60 подобранных гласных или полугласных земцев при этих председателях, не более, чем 60 членов губернских совещаний при губернаторах. Правда, это две противоположные группы, обе искусственные, обе честолюбивые прежде всего, но дело в том, что ни та, ни другая не представляют народа.

Необходимо нечто большее, более независимое, более широкое и действительно представляющее собою население и его нужды. Представительство страны необходимо. Когда в апреле 1902 г. я говорил В.К. Плеве о Земском соборе, о маленьком Земском соборе, человек в 200—300, он выслушал меня и сказал:

—В кабинете министра внутренних дел можно говорить о представительстве, но в печати нельзя.

—А когда вы служили при графе Лорис-Меликове, я называл себя в печати земско-соборником.

—Времена переменчивы,— отвечал он улыбаясь.

Теперь снова говорят о представительстве в печати. С университетских кафедр, по книгам, газетам, по наблюдаемой нами давно европейской жизни мы хорошо знакомы с представительством и внимательно следим за борьбою партий, в особенности в Англии и во Франции. Политических деятелей, министров, ораторов Европы мы знаем лучше, чем своих молчаливых, в уединении работающих государственных людей. И я желал бы именно такой весны, которая походила бы на эволюцию, а не на революцию со всеми ее ужасами, беспорядками, разгулом страстей, произволом, насилием и проч. Храни нас Бог от этого. Отечество нуждается во многом. Есть нужды, которые сейчас же необходимо удовлетворить. Во-первых, нужда в свободе работы, всякого почина, к которому влечет человеческая личность, стесненная целой массой формальностей и навязанных традиций. Об этом давно взывают, и это всем нужно, начиная с мужика и кончая образованным человеком, техником, юристом, промышленником. Там, где есть эта свобода, и бюрократия работает лучше, прилежнее, производительнее. Она чувствует над собою общественный контроль и около себя свободную деятельность всего населения. Слово «свобода» недаром у нас популярно. Оно было в нашем языке испокон века и испокон века было любезно русскому сердцу. Всякое «освободительное» движение было у нас популярно, были ли то ирландцы, греки и буры, или итальянцы и славяне. Да, даже славяне пользовались нашей любовью не столько потому, что они славяне, братья наши по крови, сколько потому, что они были угнетены и хотели свободы. Это — превосходная русская черта, черта нашей доброты, нашего великодушия. Мы — прекрасный народ. Я думаю, мы один из лучших, один из даровитейших народов, если не самый лучший. Управлять нами, может быть, не особенно легко, зато благодарно, возвышенно. Мы — чудесный материал для творчества, мы — живые камни, способные создаться в величавое здание, только бы нашлись у нас архитекторы-художники. Наши былины, песни, пословицы, литература, художество запечатлены оригинальным гением, и многое уже стало достоянием всего культурного человечества. Надо творчество, необходима творческая политика. Лозунг настоящего момента — к работе! Работа внутренняя не должна мешать той громадной и великой работе, которая делается на Дальнем Востоке во имя великих судеб России. Напротив, она должна ей помочь всеми силами общества, всем его напряжением. От государя до последнего его подданного — к работе для России, для нашего милого отечества! Пусть оно отстало, бедно, но оно всегда было велико духом, природным гением, оно найдет самоотверженных, талантливых, бодрых и сильных волею и любовью ко всему русскому, ко всему тому русскому, что есть и может стать общечеловеческим.

Впервые опубликовано: Новое время. 1904. 30 ноября (13 декабря), № 10328.

Суворин, Алексей Сергеевич (1834—1912) — русский журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М.А. Суворина.