| ||
Заседаем в комитете по устройству благотворительного вечера. — Кого же пригласить? — Эх, будь здесь Анна Павлова, да согласись она протанцевать, вот это действительно был бы номер! — Н-да. А кого же из певцов? Господа, не знает ли кто-нибудь из вас кого-нибудь, кто бы согласился? — Эх, будь здесь Шаляпин, да согласись он выступить, вот это действ... — Позвольте, господа, ближе к делу! — Для рекламы нужны громкие имена, нужны знаменитости, которые могут привлечь публику. — Я знаю одну барышню, которая, кажется, недурно поет. Может быть, если бы она согласилась... — Ладно. Давайте барышню. А как ее фамилия? — К сожалению, не знаю. Что-то вроде Федько. — Не Федько, а Бумазеева. Так она рисует, а не поет. — Не все ли равно, господа, о чем спорить! Нужно скорее намечать исполнителей, а то мы никогда не кончим. Кто, господа, берет на себя пригласить госпожу Бумазееву? Иван Петрович, вам, кажется, принадлежит мысль? — Я, собственно говоря... конечно, мог бы, но я не знаю ее адреса. — В таком случае, может быть, вы возьмете на себя узнать ее адрес к следующему заседанию? Поймите же, нам необходимо женское сопрано. — Я, конечно, мог бы, только она ведь не поет. Она рисует... — Ну урезоньте ее как-нибудь, объясните, что это общественное дело, что долг каждого человека... — Разрешите сказать два слова. Что, если пригласить кого-нибудь из французских литераторов? Например, Пьера Лоти. Он, говорят, любит русских. — Отлично, я стою за Лоти! — Да что вы, господа, ведь он недавно умер. — Умер? Ну тогда действительно неладно. — Ничего с французами не выйдет, верьте моему опыту. Все хорошие французы по вечерам заняты. — Можно какого-нибудь и плохого, не все поймут. Или какого-нибудь шансонье... — Простите, господа, но мы не должны забывать, что вечер должен носить идейный характер, что он устраивается в пользу нуждающихся. — Ну, знаете ли, благотворительные вечера никогда в пользу богатых и не устраиваются, и это не мешает им быть веселыми. — Н-не знаю-с. Лично для себя считаю неудобным веселиться, когда люди страдают. — Тогда надо было устраивать не бал с концертом, а уж не знаю что. Сечь их всех, что ли. — Господа, ближе к делу. У нас мало времени. Раз решено устроить бал, так будем устраивать бал. — А что-нибудь печальное или вообще неприятное мы можем устроить впоследствии. — Э, господа, программа — это, как говорится, дело девятое, главное — продавать билеты. — Но мы не можем же начать продавать билеты, пока не выяснена программа. — В Костроме был один гимназист, который чудесно свистел. — Чего-с? — Нет, это я так. — По-моему, раз нужно начинать с программы, так и начнем с программы. Ну вот, дайте карандаш. Номер первый — музыка или пение? Кто бы мог сыграть? — Кусевицкий мог бы. Он в Америке. — Гм, Кусевицкий. Ну, значит, так и запишем: — номер первый — Кусевицкий в Аме... то есть, позвольте, как же?.. — Можно составить хор любителей. Сделать тридцать-сорок хороших репетиций... — Да где же вы любителей наберете? — Дать публикацию в газетах, набрать голоса, развить, пусть пройдут серьезную школу. Не забудьте, что Патти была уличной певицей. — Идея, может быть, и хороша, да времени мало. Ведь на это, пожалуй, лет десять... — Ну что вы! Русский народ так талантлив! — А репетиции? Ведь у нас времени всего три недели. — Все-то у вас репетиции! Вдохновение нужно, а не репетиции. У нас в России маляры пели без всяких репетиций, а, бывало, заслушаешься. — Ну хорошо. Значит, вы берете на себя организовать к нашему балу хор любителей? — Почему же непременно я? Это так просто идея, если хотите, набросок, мазок. — А если выпустить кого-нибудь из писателей? Все-таки соль земли русской. — Ну, знаем мы эту соль. Сядет и задудит самому себе в ноздри. Тощища. Только и развлечение для публики, что друг на друга шипеть, чтобы не разговаривали. — Ах, вы так рассуждаете? А по-моему — именно писатели. Напустить на них писателя, чтобы он бичевал с эстрады своим пылающим словом. Вы, мол, пришли сюда для забавы? Хохотать пришли? Веселиться? А подумали ли вы о тех, кому не до веселья? Да хорошенько их, да хорошенько, чтобы завопили не своим голосом. — Послушайте, да за что же? Люди пришли, деньги заплатили, сами вы их заманивали, то, мол, и се, концерт, и танцы, и джаз-банд, и буфет. За что же обижать-то? — Не обижать, а перевоспитать. После сами поблагодарят. — Опять у нас, господа, ни с места. Ну хорошо, если не литератора, тогда кого же? С чего начинать? — Да ведь решили с музыки. — Тут я не спорю. Музыка хорошо. Только что-нибудь мрачное. Траурный марш Вагнера из «Гибели богов»... А затем уже весь вечер выдержать. «Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо вам скажет сердечное русский народ». Вот как... — Да уж сеяли. Да уж сказал. Чего вам еще? — Господа, не знает ли кто-нибудь хорошего конферансье? Надо же пригласить конферансье. — Можно попросить Никиту Валиева, он сейчас в Лондоне. — Так у него же там спектакли! — Ну что же, может на один-то вечер... — Покойный Горбунов чудесный был рассказчик. — Вы думаете, согласился бы? — А насчет помещения сговорились? — По-моему, взять «Гранд-Опера» да продать все билеты по пятьсот франков, вот это было бы дело. — Илья Сергеевич, а ведь ваша жена, кажется, поет. Вот, может быть, согласилась бы выступить? — Господь с вами! Никогда в жизни не пела. Ни малейшего голоса. — Ну, для такой святой цели, может быть, согласилась бы? Что-нибудь небольшое, а? — Да я же вам говорю — ни слуха, ни голоса. — А если так, отрывок из оперы? А? Цель-то уж больно хороша. Вы ей объясните, втолкуйте. — Господи, пятый час, я на заседание опоздаю... — Неужели пятый? Мне тоже давно пора. — Одну минуту, нужно же, чтобы секретарь прочел результаты сегодняшнего заседания. Пожалуйста, Александр Иванович. Вкратце. — Решено сделать печальную рекламу и мрачные номера. Пригласить для исполнения Шаляпина из Америки, Анну Павлову (неизвестно где), Кусевицкого — тоже из Америки, потом неизвестную девицу и госпожу Бумазееву, потом литератора для огорчения публики, Никиту Валиева (Лондон) и покойного Горбунова. Пока все. — Ну вот, господа, все-таки нечто уже сделано. Время провели недаром. На следующем заседании выясним все окончательно. — До свидания. — До свидания. — А может быть, больше и не стоит собираться, раз дело уже налажено? Впервые опубликовано: Возрождение. 1927. 6 марта. № 642. С. 2.
Тэффи Надежда Александровна (наст. фамилия: Лохвицкая, по мужу Бунинская; 1872—1952) — русская писательница, поэтесса, мемуаристка, переводчица. Сестра поэтессы Мирры Лохвицкой и генерала Николая Лохвицкого, соратника адмирала Колчака. | ||
|