| ||
|
Посвящ. Lolo Лиля Люлина была босоножка. Танцевала она, положим, редко, да и то в башмаках, потому что муж Люлиной, трагик Кинжалов, был ревнив и ставил вопрос ребром: — Сегодня откроешь руки, завтра ноги, а послезавтра что? И вот из страха перед этим трагическим «послезавтра» Люлина и отплясывала свои босоножные танцы в чулках и туфлях. Да это и не огорчало ее. Ее огорчало совсем другое: она любила карты, а трагик не любил ее любовь к картам. Она дулась в карты по целым ночам, а трагик дулся на нее по целым дням. Возвращаясь под утро домой, она часто заставала его еще одетого, бледного, нервного — он не спал всю ночь. Его раздражает ее позорная страсть. Пусть она знает раз навсегда, что пока она резвится за ломберным столом, он, бледный, тоскующий, с горькой улыбкой отчаяния бродит один по темным комнатам и спрашивает у белеющего за окном рассвета: — Быть или не быть? Лиля Люлина мучилась за него, мучилась целый день до вечера. А вечером, вздохнув, уходила играть в карты. Но все на свете кончается. Однажды, часов в шесть утра, проигравшаяся в пух и прах Люлина возвращалась домой. Провожал ее комик Стрункин. Шли пешком. Комик подшучивал: — Вы оттого и проигрываете, Лиличка, что муж в вас влюблен, как лошадь. Кто счастлив в любви, тому не может везти в карты. Недалеко от своего подъезда Лиля остановилась как вкопанная. — Смотрите. Ведь это он. Ведь это он! Действительно, это был он—трагик Кинжалов. Выскочил он откуда-то из-за угла, бледный, с выпученными глазами, и быстро юркнул в подъезд. — Как странно, он не видал нас,—удивился Стрункин. — Господи, Господи,—ахала Лиля.—По-моему, это он от бешенства ослеп. Он, верно, подстерегал меня, чтобы убить. Друг мой Стрункин, знаете — я не буду больше играть в карты. Бедный Боречка! Ведь он сошел с ума. Как вы думаете — он еще сможет оправиться? Полная нежности и раскаяния, вошла она в спальню. Кинжалов уже успел раздеться и даже заснуть. Но спал как-то вполглаза. — Притворяется,—похолодела Лиля,—выждет, чтобы я уснула, и зарежет, как курицу. Она легла, притихла и насторожилась. Кинжалов сел, прислушался, потом встал и тихо, на цыпочках, вышел из комнаты. Лиля, вся дрожа, поднялась тоже. — Пошел за ножом. Господи, Господи!.. Доигралась... Она тихо прокралась за ним. У дверей кабинета остановилась... Что это? Он говорит? Он с ума сошел, он один разговаривает. Она приоткрыла дверь. — Барышня. Сто пять тринадцать. Мерси. Это телефон. Лиля приободрилась и подошла ближе. — Тамарочка? Ты? —нежно нашептывал Кинжалов.—Не спишь, детка?.. Ах, я тоже весь горю. Не оторваться от твоих змеиных ласк. Ах... ах... Я тоже... Представь себе, возвращаясь домой, столкнулся нос к носу с Лилей. Ничего... ничего. Она была так погружена в свои картежные воспоминания, что даже не заметила меня. Ай! Кто меня трога... За его спиной, грозно сверкая глазами, стояла Лиля. — Так вот оно что! Так вот как ты проводишь время в мое отсутствие?! Ты изменяешь мне! Подлый! Лиля всхлипнула и вдруг разревелась искренно, горько и отчаянно. — Я думала... ты, как честный человек, просто хочешь зарезать меня... а ты... а ты... Кинжалов погладил ее по голове и сказал кротко: — Дорогая моя! Какая ты глупенькая! Ведь это же все из любви к тебе. Я не отрицаю. Да, я изменил тебе, но, ей-Богу, единственно для того, чтобы тебе везло в карты. Ведь я так люблю тебя, что для твоей пользы готов на все. Лиля Люлина больше не играет в карты. Самоотверженная любовь мужа излечила ее от этой страсти. Да, дети мои. Любовь, способная на самопожертвование, всегда получит награду свою. Опубликовано: Тэффи Н. Вчера. Пг., 1918.
Тэффи Надежда Александровна (наст. фамилия: Лохвицкая, по мужу Бунинская; 1872—1952) — русская писательница, поэтесса, мемуаристка, переводчица. Сестра поэтессы Мирры Лохвицкой и генерала Николая Лохвицкого, соратника адмирала Колчака. | ||
|