| ||
Школа философов-стоиков утверждала, что ни одно произнесенное человеком слово не исчезает и что в мировом пространстве оно живет вечно. Итак, как с тихим отчаянием заметил один из современных нам нефилософов,— мировое пространство заполнено человеческой брехней. Мировое пространство беспредельно. Человеческая брехня также. Предельное насыщается предельным. Может быть, беспредельное заткнется когда-нибудь беспредельным и мы наконец успокоимся. * * * Из Совдепии стали приезжать «очевидцы» все чаще и чаще. Врут все гуще и гуще. Слушаю их —присяжных поверенных, врачей, инженеров, купцов и банкиров — и вспоминается мне московская старушонка, которая перед большевистским переворотом после керенского недоворота рассказывала у Иверской: — Под Невским-то, милые вы мои, под Невским-то серый огонь выступил. Гореть не горит, только пепел летит. И ни человеку, ни зверю, ни рыбе через себя перешагнуть не дает. И столько там душ погибло, не нам считать... Если содержание новых повестей и не совсем такое, то стиль уже безусловно таков. Мы узнаем, что Махно, умерший от сыпного тифа, два раза расстрелянный —и добровольцами, и большевиками, разъезжает на тройке с бубенцами, колокольцами, лентами и позументами и возит в кибитке Михаила Александровича. Так все возит и возит. Потом, говорят, остановится и короновать будет. А Бахмач опять взят и опять неизвестно кем. Только уж на этот раз наверное взят. Прошлые четыре раза — это все вранье было. А теперь можете смело верить. Есть нечего, так что никто ничего не ест. Говядина — пятьсот шестьдесят рублей фунт. Телятина — девять тысяч с копейками. Но ничего этого достать нельзя, потому что подвоза нет. Вспоминается другая старушонка. — А у нас в Питере давно не едят. Не едят, не едят, немножко погодят да и опять не едят. Итак, значит, ничего в России не едят. — Как же они живы-то? — Да уж так... Вообще, больше двух месяцев большевизм не продержится,—убежденно, но скосив глаза в сторону, говорит свежий «очевидец». — Так зачем же вы тогда уехали? Уж переждали бы там. Два-то месяца не переждать! Слушаем дальше: — Санитарное состояние обеих столиц ужасно, се нечистоты сваливаются прямо на улицу, и нижние этажи домов затоплены ими бесповоротно. Люди оттуда так уж и не вылезают. И темно там, разумеется, ужасно. Но главное, конечно, голод. Так как ничего не достать, то приходится покупать все на улице. — ? — Ну да, все улицы обращены в сплошной базар. Продают вареный картофель, репу и всякую дрянь. Ужас! Ужас продолжается. — Помните вы инженера К.? Еще такой толстущий был, все в Мариенбад ездил. Так вы не можете себе представить, какой ужас!.. — Умер? Расстрелян? — Похудел. — ? — Ей-Богу. Видел собственными глазами. Идет по Маросейке и ест что-то невкусное. Больше месяца это не продлится. — Что не продлится? Невкусное? — Большевизм не продлится. Уж это я вам говорю! Комиссары слишком очень раздражают народ. Живут — ни в чем себе не отказывают. Для Ленина, говорят, завели специальных мясных быков... — А разве бывают быки не мясные? — Потом веселятся они... Шампанское льется рекой. Стариков и старух всех уже убили, потому что их бесполезно кормить. Детей едят. Не все, положим, а все-таки... * * * Любезный читатель! Все это отнюдь не означает, что я не верю в тяжелое положение нашей родины и представляю себе большевистский уклад райским житием. Но, любезный читатель, если ты, узнав, что близкий тебе человек смертельно болен, позовешь очевидца и услышишь следующее: — Да, друг ваш действительно при смерти. Я от него не отходил и все видел. Это тиф, но с ужасными осложнениями. У него, видите ли, из левого уха выросла герань. Ужасно это его раздражает — и тяжело, и щекотно. Ест он уже второй месяц только утиные перья. Больше ничего организм не переваривает... Долго не протянет. Так вот, любезный читатель, если услышишь ты такие подробности о болезни твоего близкого, не вспомнишь ли ты о школе стоиков и не покажется ли тебе, что мировое пространство так плотно набилось и закупорилось, что существовать в нем стало невыносимо? Опубликовано: Н. Тэффи. Рысь. Сборник. Берлин. 1923.
Тэффи Надежда Александровна (наст. фамилия: Лохвицкая, по мужу Бунинская; 1872—1952) — русская писательница, поэтесса, мемуаристка, переводчица. Сестра поэтессы Мирры Лохвицкой и генерала Николая Лохвицкого, соратника адмирала Колчака. | ||
|