А.В. Терещенко
Быт русского народа

Часть I
Раздел I. Народность

СОДЕРЖАНИЕ

Иностранцы смотрели на наши нравы и образ жизни по большей части из одного любопытства; но мы обязаны смотреть на все это не из одного любопытства, а как на историю народного быта, его дух и жизнь и почерпать из них трогательные образцы добродушия, гостеприимства, благо<го>вейной преданности к своей родине, отечеству, православию и самодержавию. Если чужеземные наблюдатели удивлялись многому и хвалили, а более порицали, то мы не должны забывать, что они глядели на нас поверхностно, с предубеждением и без изучения нашего народа, поэтому впадали в большие заблуждения, часто вдавались в заключения странные, переходили от одной крайности к другой таким образом, что один писатель выставлял похвальным и прекрасным, то другой находил то же самое порочным и смешным; что один списывал из рассказов, то другой дополнял несбыточными своими истолкованиями и всегда направлял их в дурную сторону. Перечитывая описания, повествования и сказания на многих европейских языках, вы постоянно читаете, и не без улыбки, что все иноземные писатели как бы условились однажды и навсегда хулить и бранить нас, и эта страсть до того проникнута в их сочинения, что нет ни одной книги, которая бы при имени России не восклицала: «Варварская Московия! Земля дикая, народ в ней раскольнический и совершенно отступивший от чистой католической веры». — Всякий, знакомый с историей своего отечества, знает, что эти приписки на предков наших истекли от непреклонности их подчиниться игу католических проповедников и их верховному представителю, который вместе с ними и легкомысленными писателями называл еще нас «погибшими чадами», «отверженными детьми от Бога», «овцами без пастыря», а поэтому не могущими наследовать царствия небесного и наслаждаться благами здешней жизни. — Таковые нарекания суть следствия страстей, а не истины; движения изуверных мыслей, а не чистоты Евангельской; таковые злословные провозглашения относятся к чести наших предков, а не к бесславию их: они отстояли свое право и достояние и перенесли умно все осуждения, которые пали на головы наших хулителей.

Оставив людские страсти, которые мы относим к понятиям века, нам усладительно вспомнить, что предков жизнь, не связанная условиями многосторонней образованности, излилась из сердечных их ощущений, истекла из природы их отчизны и этим напоминается патриархальная простота, которая столь жива в их действиях, что как будто бы это было во всяком из нас. Кто хочет исследовать быт народа, тот должен восходить к его юности и постепенно снисходить по ступеням изменений всех его возрастов. Тогда мир наших предков не будет для нас безжизненным, мертвым: он представится сильнее нашему воображению, со всеми его причудами и понятиями; тогда увидим все стороны картины: суровой и гордой, воинственной и мирной, несчастной и торжествующей, печальной и добродетельной; на ней увидим предков,, увенчанных славою, и сердце наше забьется крепче! Давно я имел намерение изобразить жизнь нашей Руси, но всегда был останавливаем мыслью: труд не по моим силам. Эта мысль — действительно справедливая — отнимала у меня всякую надежду приступить когда-нибудь; но рассуждая, что и слабое ознакомление, по возможности точное, не должно быть порицаемо — я решился начертить его в «Быте русского народа». Не без робости представляю его моим соотечественникам. Если они найдут его достойным своего внимания, то буду радоваться с ними. Признаюсь, занимаясь с любовью изложением «Быта русского народа», я укреплялся еще надеждою, что даровитые люди разовьют со временем это сочинение, которое, по скудости собранных сведений, разделено на VII частей, и в них помещено:

В части I — I. Народность. II. Жилища. III. Домоводство. IV. Наряд. V. Образ жизни. VI. Музыка.

В части II — Свадьбы.

В части III — I. Времясчисление. II. Крещение. III. Похороны. IV. Поминки. V. Дмитриевская суббота.

В части IV — Забавы: I. Игры. II. Хороводы.

В части V — Простонародные обряды: I. Первое марта. II. Встреча весны. III. Красная горка. IV. Радуница. V. Запашка. VI. Кукушка. VII. Купало. VIII. Ярило. IX. Обжинки. X. Бабье лето. XI. Братчины.

В части VI. — I. Обрядные праздники. II. Неделя вай. III. Пасха. IV, Русальная неделя. V. Семик. VI. Троицын день. VII. Первое апреля. VIII. Первое мая.

В части VII — I. Святки. II. Масленица.

Некоторые из отечественных писателей занимались исследованиями русской жизни, обычаев и забав, и в начале первых своих трудов обещали многое; потом, встретив трудности, охладели в своем усердии. — Вскоре заняли их места два ревностных писателя: г. Снегирев и г. Сахаров. Первый, издав «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» в четырех выпусках, остановился. Второй, представив скромно «Сказания русского народа», расширил их впоследствии дополнениями и новыми сведениями. Его сказания, одно из отрадных явлений в нашей словесности, обратили на себя справедливое внимание любителей народного быта, но, к сожалению, в них есть недостаток, и в этом не г. Сахаров виноват, но постоянные препятствия в собирании сведений; трудность в изложении по чрезмерной разнообразности об одном и том же предмете; местные изменения и переиначивания одного и того же обряда или забавы не только по всей России, но в одной даже губернии, — мало этого, в одном и том же уезде, так что делается в одном селении, то в другом, того же уезда, или уже изгнано, или совсем отправляется противоположно. При этом еще неизбежная борьба с суеверными людьми, которые никак не соглашаются пересказывать свои обычаи, и не всегда можно положиться на верность передаваемых ими известий, не говорю уже об игре или о песне, которая переменяется ими быстро, как хамелеон. Песнь, только что пересказанная вам и записанная вами, — и вы радуетесь, думая, что она полная, — станете же выслушивать ее от другого, выходит разница не в одних словах, но в расстановке стихов и в порядке самого содержания, так что если бы вздумалось кому-либо исправлять одну какую-нибудь песнь через пересказы многих певцов, то не было бы конца поправкам и исправлениям. Сколько неприятны и не тяжелы подобного рода источники, столько они важны: ими только можно убедиться, что народ наш сочиняет беспрерывно песни, не воображая, что он живет своей жизнью и своей поэзией; что народ наш высказывает в них самого себя, не гоняясь ни за честью — чтоб быть стихотворцем, ни за славою — чтобы слышать рукоплескания в большом свете. Он передает себя живо и часто восторженно: что чувствует неиспорченное сердце его и что мыслит доморощенный его ум.

Изложить быт народа, сколько можно с должной верностью, нет возможности одному человеку: это труд многих. Я старался представить его, сколько мог по моим силам, и отнюдь не думаю, чтобы мой труд не был изменен даже в самое короткое время, и надобно желать, чтобы любители отечественного дополнили его новыми, еще <более> богатыми источниками. — Если бы местные жители собирали туземные сведения и делали их доступными, то можно бы достигнуть общего описания русского быта. Только при содействии местных собирателей в состоянии объясниться наш народ. Иначе все излагаемое о нем останется в одних очерках, в каковых и я представляю здесь. Кто же лучше может знать и должен знать свой край, как не тот, кто родился в нем и живет в нем? — Ему известны все уловки и изгибы своего земляка, а этот земляк и важен в своей самобытности.

При собирании мною сведений я встречал бесчисленные противоречия и постоянные исправления, особенно в песнях. Оттого многие из них неполные, сбивчивые или уже сходные с напечатанными, но много достоинства утрачено в наших песнях еще тем, что они напечатаны без объяснения обрядных наших действий. Находятся десятки песенников под названием: полных, новых и полнейших, которые большей частью лишены пояснений: при каких случаях поются помещенные в них песни? Какое их назначение, их дух, сила и какой их обряд? — Все наши песни слагались по случаю какого-либо печального или радостного события, которое гремело в разгуле веселия, на свадьбе, в игре, забаве и хороводах. Ни одна из них не составлена произвольно, без причины. Песни без изъяснения обрядных их действий скучны и утомительны. Правда, они любопытны, занимательны и поучительны, зато потеряно невозвратно действительное их значение. — Можно догадываться и выводить о них заключения, но можно ошибаться и выводить ложные заключения. Этими примерами служат все сборники песен. Конечно, они дорогой запас — должно радоваться и благодарить любителей за собирание, но нельзя не сознаться, что этот дорогой запас подобен алмазам, не имеющим блеска и не могущим получить своего сияния без руки художника. Если в настоящее время не объяснятся песни обрядными своими назначениями, то и в будущем останутся не объясненными: примером тому собрание древних стихотворений Кирши Данилова и других.

Я боролся еще с напуганностью простолюдинов и их предрассудками. Случалось, что если кто пересказывал свой обряд или передавал свою песню, то вскоре пробуждалось в нем раскаяние, робость и его стращали, что за то, что пересказал, отдадут его под суд! Наш народ так боится судов, что одно их имя заставляет трепетать его. Случалось, что когда записывал песнь и потом станешь исправлять ее, тогда рассказчик бледнел и произносил жалобно-просительным голосом:

— Батюшка! не пиши.

— Отчего?

— Почитай, пишешь меня: коли узнает городничий, аль земский, беда мне!

Некоторые даже думают, что пересказывать песни стыдно и грех, и эта мысль до того поселилась в голове многих простолюдинов, что никак не разуверишь их в противном и слышишь одни отговорки: да, мне стыдно и грех. Когда я была молода, тогда я была неразумная и пела по глупости своей, а теперь, говорят старые люди, петь грешно.

— Отчего же грешно?

— Да так, грешно.

— Да отчего же так?

— Добрые люди говорят. Вишь, намедни пригрозил мне пономарь: Марфушка! Не пой. — Да отчего же, батюшка? — спросила я его, а он мне в ответ: ты голосишь не своим голосом.

Случалось еще слышать, что кто пересказывает песнь, тот пересказывает ее по дьявольскому наущению. Поверяя однажды песнь одного рассказчика с другим, один из них начал смотреть пристально на мою бумагу, потом спросил:

— Скажи, батюшка, кто у нас теперь царь? Не пишешь ли ты по антихристову велению?

В народе есть мнение, что со списыванием песен явится антихрист, которого веления исполняет списывающий, невольно и противу своего ведения, и что это уже верный признак наступлению преставления света.

В изложении быта нашего народа я пользовался устными рассказами и сам был свидетелем многих обрядов и забав. Не многие доставили мне, что обещали, а обещали золотые горы. Многие и очень многие не исполнили своего обещания, быть может по их легкомыслию, а другие, как мне известно, пренебрегли важностью предмета, думая: ну что хорошего — описывать быт нашего мужика. И выйдет все мужицкое! — Да простит Бог таковых мыслителей. — Из необещавших, но исполнивших больше обещания, я могу поименовать только г. Френева и благодарю его от души. Этот молодой человек делился со мною радушно своими источниками.

I. НАРОДНОСТЬ

СВОЙСТВА ЛЮДЕЙ

Народность есть выражение любви к отечеству.

Все обитатели земного шара, согреваемые одним солнцем, живущие под одним всемирным небом, представляют в своих наклонностях и действиях большое разнообразие. Климат, резко выказывающийся во всем существующем в природе, отпечатлевается равномерно в умственных и физических свойствах человека: в его способностях и деятельности, росте и силе. — Жители жаркого пояса, расслабляемые нестерпимым зноем, нечувствительно предаются неге и беспечности. С воображением пламенным, с начинаниями решительными, они весьма скоро охладевают в случае неудач к своим предприятиям. Рассудок их постоянно заглушается страстями. Мстительность и отчаяние, лукавство и малодушие — вот главные качества этих племен, не выдерживающих в себе высокого достоинства и благородной цели в общественной жизни. Поэтому народы, живущие под экватором, ничего доселе не создали величественного и исторического. Обитатели умеренных поясов, в коих сосредоточивается вся Малая Азия и большая часть Европы, ознаменовали себя поучительными событиями: науки и художества, изобретения и утонченность вкуса проистекли отсюда. С крепкою и благоразумною волей, с чувством возвышенным и благородным, с сознанием заблуждений и с исправлением их они шли вперед, дружно стремились к усовершенствованиям и соперничали друг перед другом в утверждении общественного благосостояния. — Аравитяне, персы и армяне были водимы по большей части огненными страстями; зато гибельные последствия их действий остались спасительными уроками для других народов: европейцы воспользовались ими и основали на их ошибках свое величие. Люди северных поясов, испытывая все ужасы холода, находились во всегдашнем движении, посему деятельность, бодрость и мужество суть отличительные их качества. — Крепкие и неутомимые, хладнокровные и расчетливые, любознательные и легко все перенимающие, они твердо идут вперед и достигают своей цели.

РАЗДЕЛЕНИЕ ЛЮДЕЙ ПО ОЧЕРКУ ЛИЦА И ОБРАЗОВАНИЮ ТЕЛА

Самая наружность людей выказывает умственные и телесные силы, которые легко распознаются по очерку лица и образованию тела. Поэтому безошибочно, кажется, можно разделить их на пять пород: 1) монгольскую, 2) малайскую, 3) негрскую, 4) американскую и 5) кавказскую. 1) Монгольская занимает всю восточную и северную часть Азии: ее порода цветом желто-черная и оливково-темная; волосы черные, редкие и жесткие; лицо приплюснутое, под скулами широкое, подбородок узкий; глаза маленькие, нос небольшой, уши большие и отвислые, голова четвероугольная и челюсть выдавшаяся. 2) Малайская заселяет все острова Восточной Индии, Великого Океана и часть Океании. Здесь порода цветом черная, волосы вьющиеся, лоб возвышенный, нос короткий и расплюснутый, рот очень большой, челюсть несколько выдавшаяся; росту среднего, талия правильная. 3) Негрская обитает собственно в Африке и большей части Океании. Наружность сажевидная, волосы смолистые, лоснящиеся и курчавые как войлок, лоб узкий и сжатый, глаза круглые и влажные, нос курносый и как бы отрубленный, губы одутловатые. 4) Американская, принадлежность собственно Америки, исключая эскимосов и некоторых северо-восточной ее части, отличается флегматическим характером; жители рослые, крепкие и гибкие. Наружностью весьма приятные, цвет лица сходствует с красною медью, нос орлиный, рот средний, губы европейские, глаза большие и черные, волосы черные, лоснящие и жесткие. 5) Кавказская расселена по всей Европе, за исключением самоедов, финнов, лапландцев, маджаров и венгерцев. Она занимает большую часть западной Азии и северные берега Африки, отличается от всех прочих белизною тела, лбом возвышенным, лицом круглообразным, носом продолговатым под углом от 80 до 90º, ртом умеренным, губами небольшими и приятными, глазами открытыми, светлыми, большими и голубоватыми, волосами тонкими, мягкими и длинными, ростом высоким, поступью гордою, талией привлекательною, силою и умом гибким.

СЛАВЯНЕ, КОРЕННЫЕ ЕВРОПЕЙЦЫ

К этой породе принадлежат наши предки, славяне. Ошибочно мнение тех из наших писателей, которые выводят их из глубины Азии. Наружность славян противоречит догадочному выводу. Из истории мы видим, что в то же самое время, когда в Малой Азии и Африке славились политическим устройством своим многочисленные республики и монархии (за 2000 л. до Р. X.), тогда Италия, вся Германия до Дуная и Крым имели уже свои цветущие города: следовательно, народы жили здесь уже давно, и если они не возвышались до мудрости малоазийской и египетской, то причиною тому был недостаток сообщения между тогдашними народами. Однако мудрость Миносов, критских царей, столь была известна, что жрецы и философы Малой Азии и Египта приходили в Крит изучать ее. А это было весьма в отдаленной древности, именно за 1300 л. до Р. X. — Конечно, мы ничего не можем сказать в пользу наших предков, как они жили тогда или чтобы славились уже своими делами, но то должно быть достоверно, что они издревле заселяли Европу и поэтому суть коренные европейцы. Здесь не надобно даже ссылаться на сочинения многих писателей, подтверждающих эту истину; довольно сказать, что славяне наружностию и умом ни в чем не уступают прославленным коренным европейцам — германам и франкам; что они очерком лица, белизною тела, станом и душевными силами суть настоящие европейцы; что они в первые столетия своей известности бедствовали, лили кровь за свою свободу, гибли от раздоров иноземных, но и среди лютых испытаний и переворотов не падали духом — были тверды и непоколебимы, как скала среди бурного моря, и что они своими вековыми несчастиями проложили путь к будущему величию их потомков.

СВОЙСТВА СЛАВЯН

Славяне, живя первоначально рассеянно по всей Европе и в приморских местах Анатолии, презирали зной и холод, привыкали ко всякой нужде и ко всем лишениям. Дикая пища казалась им вкусною, сырая земля была обыкновенным их ложем. Они гордились крепостью сил и нимало не заботились о наружности: часто в грязи и пыли теснились толпами на сборных местах и рассуждали не об украшениях и богатых одеждах, но о том, что всё достоинство человека состоит в силе, мужестве и быстроте, с помощью коих взлетали они на крутые вершины скал, бросались во рвы и переплывали глубочайшие реки. — Загорая от лучей солнца, они были смуглы и волосы имели по большей части русые, подобно европейцам. Искусно бились в ущельях, скрывались в траве и изумляли неприятелей неожиданным нападением; таились еще в реках и дышали в них свободно посредством сквозных тростей, торчавших из воды; жили в норах и лесах и ужасали соседей по Дунаю своими набегами; попадаясь неприятелям в руки, переносили истязания без воплей и стона; умирали в муках, не открывая врагу ни своих жилищ, ни своей силы*. Византийские писатели, которые знали их еще в VI в.**, удивлялись их геройской неустрашимости, превозносили их стройность, высокий рост и мужество. Оставляя кровавые битвы, ,они возвращались домой с редким добродушием; снимая с себя смертоносное оружие, они забывали своих неприятелей. Кротость и гостеприимство снова водворялись в их уютных жилищах. Славяне дышали простотой, не знали ни злословия, ни коварства. Пленных не тяготили вечной неволею, подобно германам и франкам, но определяли сроки для их свободы, которую они могли выкупать и потом возвращаться на свою родину или оставаться между ними, пользуясь всеми правами дружбы. — Балтийские славяне были мирны, избегали войн и любили музыку. Они наслаждались тишиною, когда гунны громили Европу, а германы блуждали по лесам. Чехи и дунайские славяне попеременно воевали с неприязненными им немцами и аварами. Подпав под власть последних (в VII в.), они терпели всевозможные насилия угнетателей, которые впрягали самих жен в телеги вместо волов и коней. Но эти варвары телом великие, умом гордые исчезли в нашем отечестве от моровой язвы, и гибель их обратилась в пословицу: «погибоша аки Обри, их же несть ни племени, ни следок»***. — Нет ни одного народа, — восклицает один писатель XI в., — честнее и благосклоннее славян****. — Путника встречали славяне с чрезвычайною лаской, пеклись о его здоровье и с особенною заботливостию передавали его от места к месту. Если же по какому-либо небрежению прохожий подвергался обидам, то соседи мстили за него*****. — Хозяин, выходя из дому, ставил на стол приготовленную пищу, которою пользовался всякий путник. Бедный человек, не имевший способов угостить неожиданного пришельца, мог унести съестные припасы от зажиточного, чтобы накормить странника. Самое воровство не считалось в этом случае за порок. Удивительная черта гостеприимства! — Все славянские племена любили песни и музыку, услаждавшие их в самом горе. Песни воспламеняли сердца мужеством, а музыка смягчала дикость нравов. Сердечное удовольствие отражалось в плясках и играх, состоявших в борьбе, кулачных боях, конских скачках, в прыганье, топанье ногами и вприсядку: а это не есть ли выражение душевного веселья и крепости телесных сил?

______________________

* Strit. «Mem. popul.», т. II, с. 59.
** Прокоп, и Маврикий: см. «Memor. popul.», ч. I, с. 29, у Стриттера.
*** Нестор по «Кенигсб. сп.»: «Аще поехаши бяше Обрину, не даваше впрячи ни коня, ни вола; повеляша впрячи три, или четыре, или пять жен в телегу и повести Обрина» — с. II.
****Ad. Бремен, «ut nulla gens honestior, aut benignior potuit inveniri» — кн. II, гл. 12, изд. Линденб.
***** Маврикий: «Sunt quoque adversas perigrinos benigni maguoque studio servant incolumes salvosque, de uno loco in alium deducunt, quo necesse habent, ut et, si per incuriam ejus, que servare tale debent, accidit, ut damno peregrinus afliciatur, bellum ipsi inferat vicihes ejus, pietatem arbitratus, sic ulcisci peregrinum» .

______________________

СВОЙСТВА РУССКИХ СЛАВЯН

Наши предки, расселенные по обширной нынешней империи, отличались самостоятельностью и единодушием, не терпели иноземного владычества: пока действовали согласно-дотоле не знали ни переворотов, ни междоусобий. — Каждое племя славянское имело свой нрав и свои обычаи, и это отличало их между собою. Поляне были стыдливы, тихи и кротки; почитали супружеские связи. Древляне жили зверски и скотообразно: убивали друг друга, ели все нечистое, не соблюдали никакого брака. Радимичи, вятичи и северяне витали в лесах как звери; ели все нечистое, срамословили пред отцами, не знали брака, который заменяли игрищами*, забавлялись пением и пляскою. — Вообще нравы сего времени изображают смесь добродушия с дикостью. Впоследствии свет веры смягчил грубость славян.

______________________

* О браках этих племен см.: «Свадьбы», ч. VIII, в статье «Обзор свадебных обрядов».

______________________

ВОИНСТВЕННОСТЬ

От Рюрика до Владимира I*, мы видим удальство воинов и постоянное опустошение ими константинопольских пределов. Добыча и корыстолюбие награждали и обогащали и воинов, и великих князей. Отважные Игори и Святославы умели вселить в душу своих сподвижников решимость — почти невероятную. Кто не знает красноречивых слов любимого воинами вождя — князя Святослава, произнесшего их на поле битвы, и в коих резко выражено бесстрашие и честь воинственной доблести: «Не посрамим земли русские! Ляжем здесь костьми: мертвым нет срама! Если побежим, то позор нам. Станем крепко**!» Этот дух поныне живет в русских. Византийские писатели свидетельствуют, что под крепостью Доростелем*** герои наши оказывали чудеса храбрости, которая доходила до остервенения. Когда не могли противостоять оружию неприятелей, тогда они вонзали сами себе мечи в сердце, думая, что убитый врагом должен служить ему на том свете, а потому хотели сохранить свою вольность и в будущей жизни****.

______________________

* От пол. IX до кон. X в.
** Нестор, по «Кенигсб. сп.», с. 62.
*** Нынешняя Силистрия.
**** Кар. И. Г. Р., т. 1, с. 186.

______________________

НАБОЖНОСТЬ

Владимир озарил Россию истинной верою. Начали строить церкви и монастыри, и укрываться в них от превратностей мирских. Нередко дети знаменитых бояр кончали жизнь в уединенной монастырской келье. Духовенство господствовало над умами народа.

ВЕСЕЛОСТЬ, ГОСТЕПРИИМСТВО И ХРАБРОСТЬ — СУТЬ ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ КАЧЕСТВА РУССКИХ

При всем благочестии наши предки не забывали и веселой жизни. Набожный Владимир пировал по неделям в кругу граждан, и однажды он сказал: «Веселие русского — питье, без него мы не можем»*.

______________________

* Нест. по «Кенигсб. сп», с. 73: «Руси есть веселие пити, не можем без него быти»... «свинины не ести, вина не пити» было противно веселию и обычаям русских.

______________________

За княжескими столами кипел мед, любимое тогдашнее питье. В этих угощениях государь был окружаем своим семейством — народом. Пили мед, но хвалили трезвость как добродетель; любили веселье, игры, забавы, музыку и пляску. Бояре, воеводы, знаменитые сановники и духовенство, забывая свой верховный сан, угощали друг друга; простой гражданин сидел наряду с боярином и пил с ним из одной чаши. Вельможа гордился не пышным титлом, но братством; сердца всех сливались в одно чувство любви к отечеству и престолу. Ратоборство не усыплялось туком роскоши; воины, поборая за отечество, гремели славою побед. Церковные уставы укрепляли доблестные подвиги: воин пред днем похода освобождался от всякой эпитимии и принимал тайны причащения*.

______________________

* См.: «Впрошение Кирика у Новгород, епископа Нифонта и других» (сочин. XII в.): «а еже человек будет в опитемьи, а пойдет на великый путь, молитва раздрешьная дати ему. но отьдржит заповедь. Аще ли не рать пойдет, или разболиться; то дати причащение».

______________________

ВОЗРАСТАНИЕ КНЯЖЕСКИХ ДЕТЕЙ СРЕДИ БИТВ

Княжеские дети росли на браном поле, и едва протекали их младенческие лета, они уже с мечом сидели на борзых конях. Святослав I, будучи еще отроком (в 946 г.), метал копьем во врагов — древлян*. Десятилетний Георгий и пятилетний Владимир, сыновья в. к. Всеволода III, были под осадою г. Пронска**.

______________________

* Нестор., с. 49 — 50: «И изидоша Древляне противу и снемшись обема полком на сокупь, и суну копьем Святослав на Древляны, и копье лете сквозь уши коневи, и удари в ногу коневи; бебо детск».
** Рязанской губ., в 1207 г., септ. 22. — Нест., по «Кенигсб. сп», с. 280; Кар. «И. Г. Р.», т. 3, пр. 125.

______________________

ЗАМЕНА НАУК ПАСТЫРСКИМ УЧЕНИЕМ

Святители и пастыри церкви учили народ и государей. Наука считалась тогда сверхъестественным знанием. Честность и благородство души, справедливость и совесть руководили простым, но светлым умом.

— Да будем золоты, яко золото, — говорили наши предки вместо клятвы*. Митрополит киевский Никифор, славившийся душеспасительными наставлениями, так писал к Владимиру Мономаху: «Ум есть око души. Ты, государь мудрый, управляешь своим народом чрез воевод, а душа управляет телом посредством пяти чувств. Твой ум постигает смысл каждого слова: мне ли предписывать тебе законы умеренности? Властитель земли сильной! Твоя десница ко всем простерта. Ты не таишь ни серебра, ни золота; но раздаешь их. Благодать Божия пребывает с тобою. Скажу одно: душа обязана поверять действия своих чувств, а государь своих слуг. Испытай, князь, помыслы об изгнанных, осужденных и презренных неправдами. Вспомни, кто кого оклеветал, и сам суди. Не печалься моей речью и не думай, чтобы кто приходил ко мне печален и просил, чтобы я писал к тебе. Пишу только для воспоминания, ибо твоя власть великая требует великого отчета; пишу как церковь повелевает пастырям говорить правду князьям. Знаю, что и мы, грешники, покрытые греховными струнами, нуждаемся в исцелении... Человек в лице, а Бог в сердце»**. Россия вскоре прославила Нифонта, новгородского епископа, запечатлев его имя названием «поборника всей земли русской»; ибо он мирил князей и хранил православие. Когда он помер в Киеве, находясь здесь по делам церкви, тогда все плакали по нем, и современный летописец Новгорода восклицает: «За грехи наши мы лишились здесь видеть гроб его!»***

______________________

* Нест., по «Кенигсб. сн.», с. 65. «Аз же (Святослав) и иже со мною и под мною, да имеем клятву от бога, и в него же веруем в Перуна, и в Волоса, скотья бога, да будем золоты яки золото, и своим оружием да изсечены будем».
** Митрополит Никифор помер в 1120 г. Его место занял Никита, который, управляя церковью семь лет, не заменил его достоинств.
*** Послания митрополита Никифора, наход. в синодальной биб., в книге Мефодия Патерийского, под № 375, с сим заглавием: «Послание от Никифора митрополита киевского к Владимиру Князю всея Руси, сыну Всеволожу, сына Ярославля». Сочинение Нифонта помет, в «Кормчей книге» под именем «Впрашение Кириково, еже впраша епископа Нифонта и инех. Часть посланий Никифора и сочинений Нифонта», помет: Кар. «И. Г. Р.», т. 2, пр. 243, 380, изд. 1816 г.

______________________

ОЖЕСТОЧЕНИЕ ВОИНСТВЕННОСТИ

Воинственный дух наших предков носит уже во время междоусобных браней отпечаток бесчеловечия и зверства. Удельные князья, кипя злобою друг на друга, убивали безоружных, поражали мирных граждан смертоносным оружием; предавали селения мечу и огню и тщеславились опустошением отечества! Таковые события должно приписать ожесточению, мести, необузданности и непросвещению князей, но как должно судить об них потомство? Оно произносит беспристрастный суд над виновниками несчастия. Но не одна отечественная история наша памятна событиями грустными: мы находились еще в полуобразованном состоянии, но лучше ли нас в этом Европы тех же веков? Грабежи, истребления целых городов, кровавые дела безрассудного рыцарства, постоянное восстание вассалов, кровожадность принцев и королей, безнравственность духовенства и его сластолюбие ознаменовали эти самые времена.

СЛЕДСТВИЯ ОТ МЕЖДОУСОБИЯ КНЯЗЕЙ

Несчастия, происходившие от раздоров наших удельных князей, были естественным следствием всеобщего бедствия: нашествие татар поглотило Россию. Тогда расстроилось гражданское благосостояние и самое человечество унизилось; тогда отечество, обагренное кровью, утешалось еще тем, что оно могло оплакивать бедственное событие Калкской битвы*. Наши праотцы были осуждены на рабство! Отряд Чингис-ханова войска, остервененный сопротивлением великого князя киевского, Мстислава Романовича, рубил жителей беспощадно и все обращал в пепел. Этот князь, достойный имени Мстислава, явил на себе пример воинственной гордости. Заслонив берега реки Калки с небольшою дружиной, он решился умереть со своими воинами. Три дня бились с ним лютые враги и не могли одолеть; но, прибегнув к льстивым обещаниям пропустить, если он оставит поле битвы, устремились на отступавших и вероломно изрубили всех в куски; трех князей задушили под досками и пировали на трупах истребленного полчища. Вот чем ознаменовалось первое бедствие; за ним последовало зло гораздо ужаснейшее, это — иго!

______________________

* Случившейся в 1224 г. мая 31 в пределах нынешней Екатеринославской губернии, близ Мариуполя.

______________________

ВСЕОБЩЕЕ УНЫНИЕ И УНИЖЕНИЕ

Суеверие носило молву, что татары суть предтеча разрушения мира. Народ стенал и с воплем обращался к Богу: «Всевышний! Ты караешь Русь в своем праведном гневе, но откуда же сии страшные пришельцы? Ты один знаешь, великий Боже! — Мудрые книжники ведают, но мы не постигаем, кто они? Мы знаем их по нашим страданиям»*. — Страх был повсюдный: все постились. Духовенство день и ночь воссылало молитвы к Тому, который одним мановением сокрушает величие царств. Прощались со здешним миром, готовились к последнему суду. Все думали, что близок час разрушения вселенной! Толпами стекались в мирные кельи, надевали монашеские одежды и верили, что она их спасет. Молились, чтобы Бог пощадил их от мечей татарских, по крайней мере для принесения раскаяния в своих грехах. Этот ужас был подобен тому, какой распространяли норманны в VI веке, когда они свободно опустошали Англию, Шотландию, Францию, Андалузию и Италию. — По церквам тогда читали установленную молитву: «Спаси нас, Господи, от ярости норманнов»**. Униженные наши праотцы не находили заступников. Головы князей падали в Орде по одному взгляду ханов. Многие из князей запечатлели свою жизнь мученической смертью. Роман, князь рязанский, неосторожно говоривший в Орде об Алкоране, был потребован к ответу Мангу-Тимуром. Князь смело говорил свое мнение. Озлобленные поклонники Алкорана заткнули ему рот, изрезали его по суставам и, содрав с его головы кожу, воткнули голову на копье. — Русские плакали по своем князе, но славили умершего за православную веру***. — Все трепетало пред именем хана; что он ни приказывал, все повиновались раболепно. — Только говорили: «Царь велит, царь приказывает, да будет его воля!» Из этих слов произошла древняя пословица: «Близ царя, близ смерти». Князья наши ездили в Орду как на Страшный суд. Представляясь царю, они не ручались за свою жизнь. Ласкаемые и угощаемые ханом, они не были еще уверены, как их отпустит царь. Нередко после милостивого принятия следовала смерть. И тот был счастлив, кто мог возвратиться в отечество с головою! Потому все наши князья, вельможи и сопровождавшие их, отправляясь в Орду, принимали Тайны Св. Причастия, прощались навсегда со всеми родными и знакомыми и писали духовные завещания****.

______________________

* «Новгородская лет.», с. 99. — «Бог един весть, кто суть и отколе изыдоша. Премудрии мужи ведять я добре, кто книгы разумеет, мы же их не вемы, кто суть, но зде вписахом о них, памяти ради русских». — «Троицк. летоп.».
** A furore Normanorum libera nos, Domine. Chron. de Oregon de Tour.
*** Князь Роман помер от рук мучителей в 1270 г. июля 19.
**** Кар. «И. Г. Р.», т. 4, с. 215.

______________________

Не утомляя внимания читателей изображением тогдашних бедствий, не можем, однако ж, пройти молчанием о том унижении, какое должны были совершать наши князья при приеме послов. Когда хан отправлял посла в Москву, тогда великий князь встречал его за городскими воротами как самого царя и подносил ему чашу кобыльего молока. Князь наблюдал пред ним величайшее почтение, безотчетную покорность и не смел пред ним садиться. Когда посол садился на коня, тогда князь наклонял пред ним свою спину, а тот, став на нее ногами, взлезал на лошадь*. Этот обычай прекратился в конце XV века. София, супруга в. к. Иоанна III, убедила его не встречать ордынских послов**. Никто не избегал угнетения и никто не был уверен ни в своей собственности, ни в своей жизни. Богачи лишались имений без всякой вины; матери оплакивали честь дочерей: враги презирали невинность! Часто жены и девицы, защищая свою добродетель, бросались с высоких хором или поражали себя ножами! Часто татары в глазах родителей топтали младенцев конями и смеялись над воплями несчастных; часто в присутствии детей они вырывали внутренность отцов и матерей и сдирали с живых кожу. О, тогда живые завидовали мертвым! Гордые некогда боярыни преклоняли с трепетом свои головы пред повелениями татарских жен; нося прежде золотые ожерелья и шелковые одежды, едва уже прикрывали наготу рубищем; некогда окруженные толпою слуг, они сами сделались рабынями татарок: носили для них воду, мололи хлеб, готовили пищу в дымной избе, в коей закуривали свои нежные, белые лица чернотою неволи; тогда уже никого не различали. Потушали самую честь, которая драгоценна только при благоденствии.

______________________

* «А brief treatise of the great Duke of Moscovia, his geneology»; помещ. в собр. Гаклюйта, т. 1, стр. 247, изд. 1819 г.
** Ордынские послы имели обыкновение привозить с собою басму, т.е. болвана, деревянное изображение хана. Князья московские выходили пешком за город навстречу послам; кланялись им, подносили кубок кобыльего молока, подстилали мех соболий под ноги ханского чтеца и слушали чтение грамоты с коленопреклонением. На месте, где происходила эта встреча, София выстроила церковь во имя Спаса, именуемого доселе: Спас на болвановке. Она, не терпев татарских послов, живших в особом доме в Кремле, кои следили за поступками великих князей, послала богатые дары Ахматовой жене и писала лукаво, что она, имев какое-то видение, желает создать храм на ордынском подворье и просит уступить ей. Царица согласилась: дом посольский разломали, и татары, выехав из него, остались без пристанища. — Кар. «И. Г. Р.», т. 6, с. 92.

______________________

ИЗМЕНЕНИЕ МНОГИХ БЛАГОРОДНЫХ КАЧЕСТВ ОТ УГНЕТЕНИЯ

Наши праотцы, повинуясь всему, искали облегчения; но варвары следовали другому образу мыслей: они думали, что покоренные не могут быть друзьями победителей; что истребление первых необходимо для успокоения последних. От таковых действий азиатской политики изменился народный дух: угнетение, страх и раболепная покорность унизили благородные свойства. Обман уже не был пороком, клевета не казалась гнусным поступком. Лишение женской свободы, введение холопского состояния, брание взяток, наказывание кнутом на торговых местах, клеймение воров за кражу, вешание преступников и всеобщее невежество достались в удел от поработителей. Самые благороднейшие чувства стыда, чести и совести исчезли: мы пресмыкались и низкими доносами губили единокровных. Разоряли даже собственные свои владения. Мы гибли от самих себя, а татарские мечи довершали наше горе. Победные венки наших предков не пленяли угнетенных. Некогда витязи говорили своей дружине: «Станем за отечество и смертью искупим его, а ныне и последняя искра любви угасла. Горе нам, горе!» — восклицают современные летописцы. «Защитники добрые исчезли; ничто не ратоборствует за нас; кровь льется за хана. Прошли те благословенные годы, когда великие князья не разоряли нас, не грабили единоземных владений. Сокрылись навек от нас покой и гражданское счастье! Баскаки сидят у нас на троне, наши государи преклоняют колена пред ними, а с нами они поступают как с презренными, осужденными на вечное рабство: закладывают, продают и убивают без суда». — Понятие о чести и справедливости так изменилось тогда, что князь липецкий Святослав почитался нами за злодея, потому что отражал насилие татар; а князь рыльский Олег, вонзивший в его грудь свой меч, был похваляем современниками. Самые нравы носили тогда отпечаток азиатской свирепости. Одно великокняжение Василия Темного ознаменовано многими злодействами. Князь Василий Косой отсек руку и ногу Роману, кн. переславскому; в. к. Василий и племянник его Василий Косой ослеплены; кн. Шемяка и кн. литовский Михаил отравлены. Чернь без всякого суда топила и жгла людей. Кн. Иоанн Можайский, осудив на смерть боярина Андрея Дмитриевича, всенародно сжег его на костре с женою за мнимое волшебство. Верные гибли, гражданское бытие исчезло, порядок и тишина, необходимые средства для возрастания благосостояния, нарушались еще постоянными набегами и внутренними смутами. Дети великих князей спорили о наследстве престола, а племянники с дядьями; вероломство следовало за вероломством, разбои за разбоями, в коих отличился хищный князь Борис Александрович тверской (1445). Так поступил и Дмитрий Шемяка, нарушавший постоянно спокойствие великого княжения и давно сделавшийся ненавистным народу. Духовенство вступалось за бедствия отечества, напоминало Шемяке, что он не живет в мире, грабит бояр, тайно сносится с врагами.

В несчастных временах России православные пастыри являлись ее утешителями. Они укрепляли народ верою и грозили небесною карой губителям благосостояния. Они бестрепетно напоминали князьям их долг и сами свято выполняли свое призвание: говорили истину, не страшась гнева. «Ты ведаешь, — писали наши святители к жестокосердому Шемяке (1449 г.), — сколько трудился твой отец, чтобы присвоить себе великокняжение: лил кровь россиян, сел на престол и должен был оставить его; выехал из Москвы с пятью слугами и сам звал Василия на Государство; снова похитил престол и долго ли пожил? Едва достиг желаемого и скрылся в могиле, осужденный людьми и Богом; но что случилось с братом твоим? В гордости и высокоумии он резал христиан — благоденствует ли ныне? Вспомни и свои дела! Когда безбожный Махмет стоял у Москвы, ты не хотел помогать государю и был виною пролития христианской крови. — Сколько сожжено храмов, убито людей, поругано девиц и монахинь! Ты, ты будешь ответствовать Всевышнему! — Великий князь молил тебя идти с ним на врага — но тщетно. Пали верные воины в крепкой битве: им вечная память, а на тебе кровь их! Господь избавил Василия от неволи, но ты, вторый Каин и Святополк в братоубийстве, разбоем схватил великого князя, истерзал его: на добро ли себе и людям? Долго ли господствовал, и в тишине ли? Волнуемый беспрестранно страхом, ты не находил покоя днем и не знал ночью сна от страшных сновидений: искал великого княжения и погубил свой удел. Великий князь снова на престоле: данного Богом не отнимет человек! — Но ты и ныне не выполняешь клятвенных условий мира: именуешь себя великим князем и требуешь от новгородцев войска, будто бы для изгнания татар, призванных Василием для своей защиты. Они немедленно будут высланы из России, когда докажешь свое миролюбие к государю. Он знает все твои происки. — Мы, служители алтарей, молим тебя, господин князь Дмитрий, очисти совесть, удовлетвори праведным требованиям великого князя, готового простить и жаловать тебя из уважения к нашему ходатайству, если обратишься к раскаянию. Когда же в безумной гордости посмеешься над клятвами, тогда не мы, а сам возложишь на себя духовную тягость: будешь чужд Богу, Церкви, Вере и проклят навеки со всеми своими единомышленниками». — Эти убеждения не подействовали на Шемяку. Он начал войну и в битве под Галичем потерял свой удел*. Пастыри духовные проповедовали мир и желали благоденствия народу. Св. Иосиф, основатель волоколамского монастыря, сильно изобличал даже тех из духовных, которые вводили расколы. Так он писал к суздальскому епископу Нифонту по случаю распространившейся жидовской ереси: «Древние орлы веры, святители наши, возвещали истину в вертограде церкви». В важных случаях, где требовалось приговора решительного, возвышался голос достойных пастырей**.

______________________

* Кар. «И. Г. Р.», т. 5, с. 324 - 327, изд. 1817 г.
** Жид Схарий прибыл из Киева в Новгород 1470 г.; познакомился здесь со многими знатными сановниками и духовными и хитрым языком обольстил их своею верой. Иосиф Волоцкий восстал противу его учения. Архиепископ новгородский Геннадий объяснил эту ересь Иоанну III, и собором, созванным в Москве 1490 г., осудили заблудившихся и уничтожили секту.

______________________

МНЕНИЯ ПРЕДКОВ О НЕВОЗМОЖНОСТИ ОСВОБОЖДЕНИЯ ИЗ-ПОД ИГА

Европейские государства в XIV в., когда мы стенали в оковах собственного плена, стремились к просвещению. — Какое же сравнение нашего состояния с европейским? Невежество, грубость и забвение сознания, что мы повелевали некогда обширными и богатыми странами, овладело нашими умами до суеверия. Мы думали, что нельзя восстать противу угнетателей, что одна небесная сила, а не человеческая, могла бороться с врагами веры и народности. Утрата независимости обезоруживала нас, и мы, как низкие поклонники, не смели замышлять о справедливой свободе: деспотизм давил! Народ и государи, смиряясь по необходимости, страдали и безмолвствовали. Казалось, что нельзя уже было надеяться, кто бы напомнил им о прежнем их величии и могуществе, кто бы воспламенил их самоотвержением. Хотя победы невские и раковорские свидетельствовали монголам о силе нашего меча, но мы не восставали противу наших поработителей. Ум Александра Невского блеснул во мраке, а Раковорская битва оставила одни печальные следы воспоминания*. Всяк заботился о сохранении своей жизни; казалось, что никто не хотел слышать, что друг его, его соотечественник, гибнет от руки татарина; что по стогнам льется кровь без наказания; что кинжал дерзкого самоуправителя рассекает с зверской радостью верных поборников отечества; что прекрасные и добродетельные жены преданы поруганию; что свобода мыслей уничтожена, и цепи рабства заглушали повсюду святую любовь к родине, отечеству, своей собственной жизни — в неволе было не до просвещения! От Владимира Равноапостольного до смерти Владимира Мономаха был у нас счастливейший период благосостояния и просвещения. От Мономаха до Донского** — горестное воспоминание! — это период наших бедствий: тут мы совершенно загрубели от татарского ига. Россия не уцелела бы от совершенного уничтожения, если бы не способствовали ей внутренние раздоры в Орде.

______________________

* Раковорская битва одержана новгородцами (1268 г., февр. 18) под предводительством кн. Дмитрия, сына Невского, который совершенно разбил магистра немецкого ордена. Сражение было столь жестокое, что «ни отцы, ни деды наши, — говорил летописец, — не видали такой жестокой сечи». Три дня стояли русские на костях, т.е. на месте сражения. — Эту кровопролитную битву долго помнили в Новгороде и Риге. — Кар. «И. Г. Р.», т. IV, изд. 1817 г., с. 94-96.
** Период благосостояния и просвещения был с 980 по 1125 г., а период бедствий с 1125 по 1362 г.

______________________

Славяне мужественные, сильные, верные, бестрепетно взиравшие на смерть, думали ли когда-нибудь, что их потомки будут стенать в рабстве! Отдаленная будущность ничего не предвещала им ужасного. Их будущее мы только знаем, прошедшее изучаем, настоящее нас радует. А что таинственное будущее готовит нашим потомкам?

ВРЕМЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ

Народ объясняется событиями, и если мы в продолжение двухсотлетнего рабства не лишились своей самобытности, то не менее обязаны, кроме раздоров в Золотой Орде, действию Веры: в унижении мы любили Отечество как землю Православия; пресмыкаясь в Орде, мы тихо и медленно подкапывали доверие властелинов. Князья ослепляли ханов золотом, бояре и народ почитали его своим царем. Великие княжества Владимирское на Клязьме и Московское, более всех наученные опытами междоусобия, стремились к государственной целости. Утверждалось наследственное право, уделы присоединялись к великому княжению. Мы шли вперед постепенно, но верно: так начал в. к. Даниил в нач. XIII в., первый великий князь московский; сын его Георгий, зять хана Узбека, усыпляя его родством и преданностию, расширял свои владения. Брат его Иоанн Калита снискал полную доверенность Узбека (в начале XIV века); внук его Димитрий Донской решился на битву с Мамаем. Наши предки, исчисляя все бедствия, претерпенные от угнетателей, пробудились от глубокого сна и долговременного ужаса. Они сами дивились постыдному терпению своих отцов. Все вспоминали древнюю свою независимость и ревновали сбросить цепи рабства — одни мечом, другие молитвою. Мужи и юноши точили оружие; жены и старцы молились в храмах; богатые раздавали милостыню, бояре и граждане собирали воинство, а народ готовился умереть за отечество. Наступила Куликовская битва (1380 г. сентября 8), заря освобождения, и все говорили: «Час суда Божиего наступил; умрем, братия, за отечество!» Решительная битва увенчала общий порыв. Виновники славы, кн. Владимир Андреевич, внук Калиты, прозванный Храбрым, и Дмитрий Михайлович Волынский, победитель Олега и болгар, воодушевили полки. Хотя эта битва не доставила никаких существенных выгод, кроме славы, однако она произвела благодетельное действие в умах: стали думать, что враги не суть непобедимые, что тиранов истребить можно, что сам Мамай разбит и бежал*. — Наследник Дмитрия, Василий, был уже ласкаем и чтим в Орде: ханы требовали одной только покорности. Народ поздравлял друг друга, что дожил до времен столь счастливых, и считал Мамаево побоище выше Альтской и Невской. И действительно, это событие до времен Полтавской битвы (1709 г. июня 27) есть весьма важное в истории нашей: оно доказывало возрождение сил русских и подкрепило его в несомненном освобождении. Самые добродетели воинские, запечатлеваемые верою, внушали безотчетную преданность к отечеству. Измена наказывалась примерной строгостью ввиду врагов. Наместник смоленский, князь Василий Шуйский, узнав, что злоумышленники государства заманили литовцев под Смоленск, велел схватить заговорщиков, одел их в собольи шубы и бархат; потом, привязав им на шеи жалованные королем Сигизмундом серебряные ковши и чары, вывел на городскую стену и повесил на глазах неприятелей! Граждане и воины славили справедливость наместника и доказали свое усердие к отечеству мужественным отражением врагов**. Дух народной гордости был уважаем даже врагами. Но возвеличение России предназначено было Иоанну III, хотя менее счастливому, однако Великому. Доблестные полководцы его: Холмский, Стрита и Щеня поражали врагов, а он, сидя дома, утверждал государственное бытие внешней и внутренней политикою, восстановлял свободу и целость России; искал орудий для собственных выгод и никогда не служил орудием для других; действовал как великий муж без страстей в политике; имел в виду одно благосостояние и достигал его. От хижины до престола — все спешило к своей независимости: бояре и духовенство, воины и земледельцы славили век Иоанна III, который разительно сходствует с Петром Великим: первый был творец, а второй преобразователь России. Оба ревностно вводили искусства образованных народов, и оба созидали ее могущество.

______________________

* От Куликовской битвы прошло 467 лет, но имя Мамая доселе осталось в памяти народа. Вся Россия его знает, а в заволжской стране, преимущественно Царевском уезде Саратовской губернии, все места именуются мамаевскими. При исследовании Сарая, столицы Золотой Орды, которой остатки доныне видны в окрестностях Царева, простой народ говорил, что тут жил Мамай; что в развалинах кроются мамаевские деньги; что в них погребены большие сокровища и клады, которые бережет сам Мамай; что раскапывать их опасно, потому что злой дух Мамая поселился здесь. — Все находимые и отрываемые деньги и вещи называются у них без исключения мамаевскими; отрываемые покойники, кто бы они ни были и сколько бы их ни было, зовутся Мамаем. Однажды нашли в каменной гробнице несколько мужских и женских скелетов, обвитых в парчу, и на вопрос: кто это? было ответом: «Мамай с Мамайшею». Если при раскапывании попадались кости или скелеты, то говорили: «нашли мамаевские кости или нашли Мамая».
** Кн. Константин Острожский осаждал Смоленск в 1514 г., и все усилия взять его, даже при содействии злонамеренных людей, были напрасны. Он принужден был отступить с великою потерей, а король искал мира.

______________________

НЕОЖИДАННОЕ ПРИРАЩЕНИЕ РОССИИ

Сверх тяжких опытов судьбы, сверх бедствий удельного правления и ига монголов наше отечество должно было испытать грозу Иоанна IV; но с любовью к самодержавию оно повиновалось ему. В смирении великодушном умирали доблестные сыны отечества и мирные граждане; духовенство и жены*. Все говорили о долге и чести, и под осадою гор. Вендена (в 1578 году октября 21, в Лифляндии) это подтвердилось на самом деле: воеводы кн. Вас. Андр. Сицкий, окольничий Василий Федосеевич Воронцов, Дан. Бор. Салтыков, кн. Мих. Вас. Тюфякин не хотели сдаться и нашли смерть под ее стенами; а московские пушкари, тем же одушевленные, повесились на своих орудиях. Эти люди не искали славы, но думали о чести; имена их неизвестны, но их подвиг служит трогательным примером доблести воинской.

______________________

* Заступники беззащитных Сильверст и Адашев кончили жизнь плачевно; без суда и основательной причины погибли: Даниил, брат Адашева, родственник его Иван Шишкин с женою и детьми, кн. Дм. Оболенский — Овчина, кн. Михаил Репнин, кн. Юрий Кашин, кн. Дмит., Курлятев, кн. Мих. Воротынский, победитель казандев; бояр. Ив. Шереметев, ужас крымцев; брат его Никита Шереметев; конюший Федоров, муж украшенный славою и сединою; кн. Ив. Андр. Куракин-Булгаков, кн. Дм. Ряполовский, князья Ростовские, кн. Ив. Турунтай-Пронский, казначей Хозяин Юрьевич Тютин, кн. Мих. Черкасский, брат царицы; печатник Казарин-Дубровский, митроп. Филипп, проименованный Святым; кн. Вас. Пропекли, печатник Ив. Мих. Висковатый, казначей Ив. Фуников, думные сов: Зах. Ив. Овчина-Плещеев, Хабаров-Добрынский, Ив. Воронцов, Вас. Разладин, Кирик Тырков; защитник Лаиса, Андр. Кашкаров; воев. нарвский Мих. Матв. Лыков; воев. михайловский, Никита Казаринов-Голохвастов. Ожидая смерти, он уехал из Москвы и посхимился в монастыре на берегу Оки. Царь прислал за ним опричников, он вышел к ним навстречу и сказал: я тот, кого ищите. — Царь велел взорвать его на бочке пороху. — Погибло десять Колычевых, кн. Ив. Шаховский, князья Прозоровские, Ушатые, Заболотские, Бутурлины, князья Мещерские, кн. Никит. Ром. Одоевский, бояр. Мих. Яковл. Морозов с сыновьями и супругою, кн. Петр. Анд. Куракин, бояр. Ив. Андр. Бутурлин; Гр. Собакин, дядя царицы Марфы, ее брат Вас. Собакин; кн. Ив. Девтелевич; игумен псковский Корнилий, его ученик Вассиан Муромец; Новгород, архиеп. Леонид; архим. Феодорит, игумен соловецкой обители, друг Св. Александра Свирского, и убит собственной рукою царя, наследника престола, Иоанн. Здесь представлена тысячная доля таковых мужей, которые погибли совершенно без вины, служа отечеству со славою. Угрызаемый беспрестанно совестью и пугаемый тенью убиенных, он для успокоения нечистой души служил по церквам и монастырям синодики, или поминовения. В синодиках поминается об истреблении княжеских, боярских и дворянских родов; о других ни слова.

В сочинении «Памятн. москов. древности» г. Снегирева, тетрадь I, с. XXXV, сказано между прочим об Александровской слободе: «от слободы его (Иоанна IV), обнесенной каменной оградою, не осталось и следов: в 1582 г. в праздник Рождества Христова она сгорела от молнии». Откуда взято им это невероятное явление в мире? — Многие, читающие без разбора и верующие всему печатному безусловно, добродушно примут за истину и некоторые верят доселе, что слобода сгорела от молнии в день Рождества Христова, среди трескучей зимы!! Тем более этому верят, что в этом событии видят гнев Божий. Некоторые из моих знакомых до того были убеждены, что они согласились лучше верить, нежели подумать, что это дело невозможное. Если бы это действительно случилось, то, как событие необыкновенное, не могло бы сокрыться от наблюдателей природы и непременно сделалось бы предметом исследований; и ученые в Европе не оставили бы без внимания необыкновенное действие как переворот сверхъестественный в природе, несмотря что протекло 265 лет. — Но никто из них не думал об этом, считая или вымыслом какого-нибудь легкомысленного, или сказкою, выдуманною для детей. Прошли те времена, когда всему верили; когда многие думали, что есть люди на четырех ногах, с бычачьим хвостом и рогами, с четырьмя глазами: двумя на лбу, а двумя назади; когда были уверены, что на ките держится свет, что живут под землею демоны; что они во время пирушек в преисподней бросают молнию на города и сожигают!! — Пусть бы это так, но все следовало бы сказать господину сочинителю, которого почитаю от души за многие полезные его труды: на чем он основал несбыточное событие? — В примечании его указано, между прочим, на «Русск. Лет. по Никон, сп.», т. VII. — Я искал и ничего не нашел там. Открывается, что г. сочинитель взял из Кар. «И. Г. Р.», т. IX, изд. 1821 г., с. 350. — Странно! Знаменитый историограф, исчисляя несчастные происшествия того времени для России, страшные видения Иоанна IV и поверья народа, упомянул о носившейся молве, что в день Р. X. громовая стрела зажгла при ясном солнце спальню Иоанневу в Александровской слободе, и заключает: сказка, достойная суеверного века. Следовательно, Карамзин не верил; он только указал на легковерье Одерборна, который, поверив молве, первый записал в число действительных чудес, а ему никто не верил. Вот самое место из Одерборна, — см. loannis Basilidis Magn. «Moscoviae ducis vita», изд. 1585 г., гл. III, л. 4. — Fulmen deinde subitam secum coeli serenitatem adducens, ipso Christ! natalitis slobodam speciosam magnorum Ducum habitationem, cum tcrribili ingentium structuram et trabium ruina disiecit, rerumque pretiosarum splendidissima supellex, qua ista in munitione asservabutur, de coelo tacta et consumpta est. In elegantiori vcro camera cubiculum Basilidis ipsius ubi lectus erat falmen intravit, adeo caute perrerans, ut ipsum simul urnam feriendo dissiicerit, qua captivoram nomima ad libidinem forte principis educabuntur, etc. etc. — В недавнее время случилось среди зимы воздушное явление с громовым ударом и блеском молнии. В Риге и ее окрестностях замечено было 5 генваря 1844 г. в 10 часов вечера воздушное явление с громовым ударом и молниею; но этот удар и блеск произошли от пролетевшего по небосклону и лопнувшего в воздухе огненного шара. — Журн. мин. внутр. дел за 1844 г., февр. мес., в «Смеси», с. 355. — Все же не гром и молния из дождевых туч. И этот гром был следствием лопнувшего огненного шара, а молния только отблеском его.

______________________

Действуя с полною уверенностью в том, что силы возрастали, русские приобрели царства Казанское и Астраханское, и горсть донских и волжских казаков в числе 840 человек под предводительством Ермака Тимофеевича завоевала Сибирь: от березовских пределов до Тобола (1582 г.). «Бог послал нам новое царство», — говорил народ с живейшею радостью и пел молебны благодарственные. Преемники Ермака довершали завоевание дикого и сурового края от каменного пояса до Северной Америки и Восточного Океана. — Труды вознаградились богатыми рудниками, дорогими мехами и выгодной торговлею. — В то время как толпы Кортеца и Пизарра распространяли завоевания в Америке (около 1519 г.), русские вели торговлю по хребтам уральским, укрепляли там свою оседлость мечом, селились спокойно между Камою и Северной Двиною, привлекаемые сюда изобилием, дешевизною, выгодами мены с полудикими народами, доставлявшими во множестве дорогую мягкую рухлядь. Самое жестокое правление царя, казалось, было заглушаемо радостными событиями нашего отечества, приобретавшего новые и обширные страны и входившего в тесные связи с иностранными державами, преимущественно с Англиею.

БЕДСТВИЕ ВОЗВЕЛИЧИЛО РУССКИХ

Россия возвеличенная должна была испытать новые удары несчастий в течение 15 л. (1598 — 1615), со времен Бориса Годунова до восшествия на престол Богом ниспосланных Романовых. Хотя распространение пределов Сибири до Северного океана упрочивало наше могущество, доставляло богатство, славило народный дух и отважные предприятия новых витязей, хотя нагайские и крымские татары страшились русского меча, хотя древняя Иверия (Грузия) увеличивала славу нашу с принятием ее под покровительство наше (1604 г.) и царь грузинский Александр считал нас своими защитниками, однако мы сами нуждались в защите от неожиданных появлений — лжецарей. — Возобновилось время бедствий! Цари Годуновы и Шуйские гибли; самозванцы возмущали народ, который сам не знал, кому верить; партии крамольников и губителей пользовались смутами и объявляли царями то из иноземных властителей Польши и Швеции, то попеременно являвшихся Лжедмитриев. Блистательные успехи доблестных мужей: Прокопия и Захария Ляпуновых, победы кн. Скопина-Шуйского, подвиги Истомы Пашкова, Лыкова и кн. Андр. Голицына не могли остановить полчища мятежников; шайки польские и татарские грабили повсюду. Окрестности Москвы кипели бродягами, внутри ее рыскали ватаги буйных Жолкевских, Сапегов, Гонсевских, Хоткевичей и немца Струйса: рубили и все жгли, что им попадалось. — Сердце России было разорвано, воины рассеяны, города и селения в пепле, жители в ужасе, правительство в бессилии. Казалось, что народная самобытность исчезла, и к довершению ее разорений — поляки осадили Троицкую Лавру, но это самое спасло Россию! В общем унынии духа еще не все упало. — Гетман Сапега, злодей Лисовский, князья Тишкевичи, Вишневецкие и другие начали осаду (1608 г. сент. 23) с 50 000 армией; между тем, как в обители смиренной находилась горсть иноков, высоких единственно душою, коими управляли достойные бессмертия кн. Григ. Долгорукий и Алексей Голохвастов. Все целовали им крест, чтобы не выдавать отечества. День и ночь бились, больные и раненые лежали на дожде без присмотра; юноши и дряхлые заступали их места; много падало от зимнего холода, а еще более от голода; но никто не думал о сдаче. Шестнадцать месяцев обороняли иноки Лавру и со славою отстояли. Таковых примеров не много во всемирной истории. Сколько твердости, сколько чувств благородных в народной гордости! — Старцы и жены умирали с честью, никто не боялся смерти. Вся Россия была усеяна трупами ее сынов; внутренность ее была изрыта могилами — все гибло, кроме добродетели и чести. Но когда восстала вся Россия на своих врагов, тогда все поклялись испить смертную чашу. Два мужа, назначенные Провидением для спасения отечества, начали первые: старец патриарх Гермоген и Захарий Ляпунов. Гермоген, не соглашавшийся на возведение на русский престол польского короля, был заточен на Кириловском подворье. Томимый заключением, он стоял у гроба, но и на пороге вечности ревностно занимался судьбою своего отечества. — Пламенная любовь к отечеству подкрепляла дряхлые и горестные дни его жизни.

Он молился за спасение России, клял мятежников, убеждал бояр не жертвовать Церковью; — он один среди коварства и обмана не был коварен. Изменники много раз приступали к Святителю, требуя его благословения на избрание нового царя. Сам Гонсевский увещевал его, угрожал ему гневом короля и даже смертью. Ветхий старец, указывая на небо, говорил: «Боюсь Одного, там живущего!»* Изнурением голода думали убедить его, но он благословлял народ на защиту отечества, и предсмертный голос его был о спасении России. Так кончил жизнь свою великий иерарх — лучезарное светило отечества. Смерть его воспламенила сердца всей России; все люди закипели мщением. Опорою бедствовавшей России еще оставался Ляпунов, но злодей Заруцкий оклеветал его пред своими казаками. Они взволновались, провозгласили его изменником, и среди высоких помыслов об освобождении отечества Ляпунов встретил неотвратимый удар — он пал на гроб отечества! Великие тени Гермогена и Ляпунова навсегда пребудут в событиях истории священными**. Казалось, все погибло со смертью этих великих защитников. Отечество погрузилось в печаль безутешную: все страдало и плакало. Думали, нет надежды на избавление: нигде не видели спасителей. Но на голос о спасении явились Козьма Минич Сухорукий и кн. Дм. Мих. Пожарский, и тогда единодушно объявили своим царем юного Михаила. Враги, однако, подослали злодеев в Ипатьевский монастырь, в коем жил Михаил, чтобы умертвить его. Крестьянин Ив. Сусанин известил избранного на престол об угрожавшей ему смерти и сам умер за него, будучи замучен поляками***.

______________________

* Изменник и клеврет бояр. Михаил Салтыков, требуя однажды у Гермогена, чтобы он запретил Прокопию Ляпунову ополчаться за Россию, в противном случае грозил зарезать его. Но видя его твердость и решительную волю, предатель обнажил нож и в бешенстве устремился на него. Патриарх осенил его крестным знамением и сказал: «Знамение Креста противу ножа твоего, и взыдет вечная клятва на главу твою». — «Собр. госуд. гр.», т. II, с. 491. — Латух. «Степей, кн.»: «и патриарха скверно лаяше и выняв номе свой, хотел его заклати», и т.д., см. еще «Ник. лет.» — А. С. Шишков, известный отечественными заслугами, говорит о патриархе Гермогене в прекрасном своем рассуждении «О любви к отечеству», будто бы ляхи его били и мучили, о чем никакая отечественная летопись не говорит нам. Правда, ляхи грозили ему смертью, томили заточением, и изменник Салтыков покушался заколоть его ножом. «Неистовые враги угрожают ему (патриарху) смертию, — говорит г. Шишков.— Тело мое вы можете убить, но душа моя не у вас в руках. Они в ярости рвут на нем златые ризы, совлекают священное облачение, налагают на него вериги и оковы: он сожалеет, что из десницы его отнят крест, которым благословлял он народ стоять за отечество. Они повергают его в глубокую, смрадную темницу. Он соболезнует только, что не может более предстоять во храме Божием для воздеяния пред лицом народа рук своих ко Всевышнему. Они изнуряют его гладом и томят жаждою, но ни тяжкие цепи, ни густой мрак, ни страшное мучение алча, ни жестокая тоска иссыхающей гортани не могут победить в нем твердости духа, не могут преклонить его к согласию на порабощение отечества». — «Собран, сочинен, и перев. г. Шишкова», ч. IV, с. 161 — 162, изд. С. П. Б., 1825 г. — С патриарха никогда не срывали риз, ни платья; не налагали на него ни веревок, ни оков, ни цепей и не держали в глубокой и смрадной темнице. — Это все увеличено. Вероятно, г. сочинитель смешал это событие, бывшее с митрополитом ростовским Филаретом. Когда ляхи взяли Ростов (в 1609 г.), народ и воины бежали; тогда Филарет сказал: не бегством, а кровью должно спасать отечество! — и заключился с немногими усердными воинами и гражданами в соборной церкви. Там все исповедовались, причастились и ждали смерти. Неприятели осадили храм, выломали двери и ринулись с мечами. Верные ростовцы окружили Святителя, защищали его до последнего издыхания; церковь наполнилась мертвыми, и злодеи схватили Филарета: сорвав с него святительские ризы, одели в рубища; потом надели на него простую свиту и повели его босого в татарской шапке в тушинский стан. Великий Филарет терпел унижение долгое время; но его верность к отечеству ничто не поколебало. — «Никон, лет.», с. 103 — 104; Авр. Палиц. «Осада Троицк. -Серг. Лавры», с. 44; Латух. «Степей, кн.».
** Некоторые из наших писателей сомневаются в патриотических действиях Ляпунова — между тем как он умер за отечество.
*** Потомки Сусанина, живущие в Плесском уезде, в деревне Коробове, в 35 вер. от Костромы, освобождены Екатериною II от всех повинностей и сделаны. вольными.

______________________

К концу 1612 г. большая часть России очистилась от наших губителей, и это самое время, лютейшее из всех государственных, ознаменовало русских более, нежели когда-либо. Тут вылился весь народный дух, кипевший священным чувством любви к отечеству. Народ познается только в бедствиях. Чувство благородного самоотвержения восторжествовало, и отечество вышло из пучины смут и крамол светлым, чистым, блестящим как солнце! Всегда, во все века были у нас разительные доказательства самопожертвования. Это не пристрастие, а истина, как Божий свет. Быть молчаливым о славе своего отечества, великих деяниях народа — это обнаруживает одно робкое и неуместное смирение, которое весьма вредно в политике.

НЕИЗМЕННОЕ СВОЙСТВО ВЕСЕЛОСТИ

Предки наши и в самой неволе увлекались забавами и пляскою. Горе их услаждалось тихим и боязливым веселием, которое отразилось в песнях, напоминающих доныне грусть и тоску. Пение нередко сопровождалось музыкою, которая невольно переходила в печальные звуки сетования. Оттого напев и музыка русского заунывные. Некоторые игры доселе носят отпечаток истомы, олицетворенной в голубе, коршуне, сером волке и пр. Предрассудки и суеверия владели умами; искусства и художества начали распространяться только со времен Иоанна III. Тогда стали уважать плоды гражданского образования, но любили святыню древних нравов и простоту жизни, отдавая справедливость разуму и просвещению; перенимали все, что было хорошее, отнюдь не чуждались иностранцев, приносивших к нам полезное с собою. Древние народные обычаи мало изменялись до конца XVII в. Хотя мы познакомились с винами иноземными, однако русские яства и хлебосольство, радушие и роскошные одежды еще напоминали и тогда старинную самобытность. Все любило свое собственное, им жило и веселилось, и это чувство переходило от потомства к потомству как завет самосохранения.

СОХРАНИВШАЯСЯ НАРОДНОСТЬ В ДРЕВНИХ СОЧИНЕНИЯХ

Науки облагораживают сердце, раскрывают душу и возносят ум; но без истинного просвещения они не согревают, а воспламеняют; не ведут к цели благосостояния, а кружат головы пылкими затеями и превратными начертаниями, потому знания, жизнь народов должны отсвечиваться в действиях общих, а не гениев. Русские издавна любили науки и постоянно стремились упрочить их своими понятиями и своим образом жизни. В первых веках нашей гражданственности познания тесно сливались с народностью, могуществом, роскошью, изобилием, удальством и силою. Древние песни и сказки славили могучих богатырей, сподвижников Владимира I; великолепие его пиров и ласковое его обхождение*.

______________________

* Богатыри и сподвижники: Добрыня Никитич, Александр с золотою гривною, Илья Муромец, Алеша Попович, Чурила Пленкович, Соловей Будимирович, богатырь Рогдай, Ян Усмошвец, Дюк Степанович, Иван гостиной сын, Аким Иванович, Стар Годинович, Касьян Михайлович, Поток Михаиле Иванович, Василий Игнатьев-Пьяница и Тугарин Змеевич запечатлелись в памяти народа как доблестные витязи Владимира.

В стольном городе Киеве,
Что у ласкова, сударь, князя Владимира
А и было пированье, почетный пир,
Было столованье, почетный стол,
Много на пиру было князей и бояр,
И русских могучих богатырей.
А и будет день в половину дня,
Княженецкий стол в полу столе...
Владимир князь распотешился,
По светлой гридне похаживает,
Черные кудри расчесывает.

______________________

Когда пировали, богатырь сам наливал чару зелена вина, не велика мера, в полтора ведра, а турий рог меду сладкого в полтретья ведра*.

______________________

* «Древн. русск. стихотв., собр. Кирш. Даниловым», изд. 1818 г., с. X, XI, 5 и 206.

______________________

Законы черпаются из обычаев и жизни народов. Правда, русские и церковные уставы носят отпечатки тогдашнего духа и потребности. В нач. X в. мы имели уже училище народное, заведенное в Новгороде для 300 детей*. Междоусобия князей и нашествие татар заглушили первые начатки образования. Словесность и науки нашли убежище в монастырских стенах: там иноки занимались списыванием священных книг, сочинением летописей и поучений. Наставления в. к. Ярослава (1054 г.) к детям его; церковное правило митроп. Иоанна (около 1093 г.), наставника добродетельного и друга несчастных; поучения епископа Луки Жидяты (1059 г.), поучения Владимира Мономаха (1125 г.), сочинения митроп. Никифора (около 1120 г.) — все это ознаменовано сердечным умилением, мольбою к Вседержителю за отечество и народ, который любил добрых князей и пастырей, как дети своих отцов. «Слово о полку Игореве», древнейший памятник русской поэмы (сочин. в конце XII в.), возглашает славу наших витязей, хвалит доблестный дух народа, который и в несчастии был велик преданностью беспредельной к своему отечеству. Имя сочинителя неизвестно, но его произведение запечатлено силою выражения языка живописного. — Начиная поэтический рассказ о былинах своего времени, он с восторгом восклицает о песнопевце Бояне, соловье старого времени, которого вещие персты, касаясь живых струн, рокотали славу нашим витязям. — До нас не дошли песни Бояна, но они свидетельствуют, что мы имели еще до XII в. знаменитых стихотворцев, коих творения с древнейшими русскими сказками о делах и богатырях погибли в бедственную эпоху междоусобий и угнетения России. Выпишем замечательнейшие места. Новгород-Северский удельный князь Игорь, исполненный ратного духа, ведет свои храбрые полки в половецкую землю; но, увидев красное солнце, покрытое тьмою, которая распростерлась на его воинов, он воодушевляет их: «Братия и дружина! Лучше нам умереть на поле битвы, нежели достаться в плен. Сядем, братия, на свои быстрые кони и полетим к синему Дону. Я хочу с вами изломить свое копье на половецких степях; там положить свою голову или шеломом испить Дону! Не буря несет соколей чрез широкие поля; но стадо галок к великому Дону. — Лошади ржут за Сулою, звенит слава в Киеве, трубят трубы в Новгороде, развеваются знамена в Путивле, — Игорь ждет к себе на помощь милого своего брата Всеволода». — Он не замедлил прибыть и говорит своему брату: «Мои воины метки в стрелянии, под звуками труб повиты, под шеломами взлелеяны, острием копья вскормлены, пути им ведомы, овраги знаемы, луки у них натянуты, колчаны раскрыты, сабли заострены. Мои воины носятся в поле серыми волками, ищут себе чести, а князю славы». — Игорь разъезжает по чистому полю, но потемневшее солнце преграждает ему путь; ночь стонет грозно и разбуживает птиц, звери рыщут в пустынях. Игорь ведет своих воинов к Дону. Уже птицы хищные предвещают ему беду, волки бегают по оврагам, орлы своим клектом созывают зверей на кости, лисицы воют на червленые щиты. Русские уже за Шеломянем. Ночь долго меркнет, и заря утренняя не всходит. — Битва началась: неприятели побеждены; в добычу достались нам дорогие ткани, золото и красные девицы. Но с юга налетели черные тучи — новые полки врагов. Русские стали противу них своими щитами. «Всеволод сыплет на неприятелей стрелами, звенит по шлемам булатными мечами. Где сверкнет златый его шишак, там лежат головы половецкие; раздробляются шлемы неприятельские от саблей каленых. Два дни кипит битва страшная. Летят стрелы каленые, гремят сабли о шеломы, трещат копья булатные; земля усеяна костьми и облита кровью; но печаль облегла русскую землю: на третий день к полудню пали знамена Игоря! Недоставало кровавого вина, но храбрые русские кончили свой пир: напоили гостей и сами легли за отечество! Невеселая настала година! — Жены русские восплакали: не видать нам своих милых, ни мыслию помыслить, ни думою сдумати. Застонал Киев скорбью, а Чернигов бедами; тоска разлилась по всей России: Игоря ведут в плен, девицы половецкие поют радостные песни на берегах синего моря и звенят русским золотом. В. к. Святослав роняет золотое слово, омоченное слезами, и говорит: «О, племянники мои, Игорь и Всеволод! Рано вы подняли мечи на половецкую землю, а себе искать славы. Несчастно бились, но несчастнее пролили кровь поганую. Сердца ваши скованы булатом и закалены мужеством, но что нанесли моей серебряной седине! Много у нас воинов, но и те без щитов. Величаясь прадединой славою, вы говорили: мужайтесь! Славу прадедов исторгнем и ею увенчаемся! Если сокол летает на добычу, то он нападает свысока». Песнопевец приглашает князей соединиться, чтобы наказать половцев: «В. к. Всеволод! Ты можешь Волгу раскроить веслами, а Дон вычерпать шлемами. О, Рюрик и Давид! Не ваши ли позлащенные шлемы плавают в крови? Не ваша ли храбрая дружина рыскает, как дикие волки, уязвленные калеными саблями? Галицкий Ярослав Осмомысл! Сидя высоко на своем златокованом престоле, ты подпираешь венгерские горы своими железными пблками, преграждаешь путь королю, затворяешь ворота Дуная, открываешь путь к Киеву, стреляешь за земли султанские — стреляй в Кончака, нечестивого кощея, за землю русскую, за раны Игоревы! А вы, Роман и Мстислав, летая высоко отвагой, как сокол на крыльях ветров, под вашими булатными мечами склоняют головы: литва, ятвяги, древляне и половцы. — Ингварь и Всеволод и все три Мстиславичи, знаменитого гнезда шестокрыльцы! Заградите поле врагу своими острыми стрелами за землю русскую, за раны Игоревы! Уже Сула не течет серебряными струями, а Двина течет болотом, под грозным кликом поганых. Изяслав, сын Васильков, сразился острыми мечами со щитами литовскими и нашел славу: он пал на кровавой траве, изрубленный литовскими мечами. Дружину твою, князь, приодели птицы крыльями, а кровь ее полизали звери. Ты выронил жемчужную душу из храброго тела. Приуныли голоса, замолчало веселие! — Ярослав и все внуки Всеслава! Склоните свои знамена, вложите свои мечи. Вы своими крамолами навели поганых на землю русскую. На берегах Немана они стелют снопы головами, молотят булатными цепями и веют душу от тела. — На кровавых берегах Немана не болог посеян, а посеяны кости русские! — О, стени русская земля, вспоминая про времена первых князей своих!» Супруга Ярослава плачет, говоря: «Полечу незнаемой кукушкой по Дунаю, омочу шелковой (бебрянь) рукав в реке Каяле и утру кровавые раны на изрубленном теле моего друга». Супруга пленного Игоря проливает слезы в Путивле, смотря с городской стены в чистое поле: «О, ветер, ветер! Для чего ты веешь! К чему мечешь ханские стрелы на воинов моего друга? Разве тебе мало веять на горах под облаками, носить корабли на синем море? К чему мое веселие развеваешь? О, славный Днепр! Ты пробил каменные горы в земле половецкой, носил на себе Святославовы ладии к стану Кобякова; принеси ж ко мне моего милого, чтобы я не посылала к нему в море утренних слез моих. О, светлое и пресветлое солнце! Ты для всех теплое и красное: для чего ж падаешь горячими лучами на воинов моего милого, палишь их в безводной пустыне и угнетаешь печалью?» Игорь освободился из плена: обманув бдительность стражи, он садится на борзого коня и летит соколом; утомив коня, он садится в лодку и плывет в отечество р. Донцом. Река приветствует князя: «Князь Игорь! Не мало тебе величия, Кончаку досады, а русской земле радости». Князь отвечает: «О, Донец! Не мало тебе величия, когда несешь на своих волнах князя, стелешь ему зеленую траву на своих серебряных берегах; одеваешь его теплыми мглами под сенью зеленого дерева; охраняешь его гоголями на воде, чайками на струях, чернетьми на ветрах». За Игорем гнались Гзак с Кончаком: «Тогда вороны не крякали, галки замолкли, сороки не трескотали, лазя по деревьям. Дятлы указывали ему путь к реке, а соловьи повещали возвращение князя веселыми песнями». «Хотя тяжко голове без плеч, — говорит песнопевец словами Бояна, — но худо телу без головы, а русской земле без Игоря. — Солнце сияет на небе, Игорь в русской земле! Девицы поют на берегах Дуная; радостные голоса вьются чрез море в Киев: Игорь едет по Боричеву во храм Св. Богородицы Пирогощей». Стихотворец заключает: «Да здравствуют князья и дружина, поборовшие за християн поганые полки. Слава князьям и дружинам!»**

______________________

* «Никон, летоп.»: «И собрав от старост и пресвитеров детей 300, и повеле учити книгам».
** Слог песни о полку Игоря показывает, что она сочинена южным жителем России. Некоторые слова и выражения, встречаемые в этой песне, сохранились доселе в малороссийских думах конца XVI в., и это доказывает, что Малороссия давно имела своих вдохновешшх поэтов, еще до создания языка.
Из многих разбиравших песнь о полку Игоря с исторической стороны есть более удовлетворительный — П.Г. Буткова, напечат. в «Вестн. Европ.», 1821 г., № 21 и 22, в «Сын. Отеч.» и «Север. арх», 1834 г., № 52. — Г. Бутков подвергся несправедливым замечаниям сочинителя «Сказаний русск. народ.» г. Сахарова. Уважая вполне полезные труды г. Сахарова, нельзя пропустить без замечания ошибочных его нареканий. Он, между прочим, говорит, — см. его «Сказания русск. нар.», в статье: «Русская народ, литература», с. 58 — 60, изд. 1841 г. и «Песни русск. народа», ч. 5, с. 222 — 228. — «Критические исследования г. Бугкова заслуживают особенного внимания. Идя своим путем, он сам разыскивал, не верил чужим толкованиям. Эту самобытность г. Бугкова встречаем мы во всех его исследованиях». После этого прибавляет, что он несправедливо толкует древние слова, которые не объяснил и сам г. Сахаров. Он говорит далее: «Мнение г. Буткова о местоположении Тмуторакана , замечательно своею новостию изысканий от всех других: он полагает, что его искать должно не в Тамани, но на пути из Киева к Полоцку, на правой стороне Остра, при соединении этой реки с Десною, где теперь село Старогородка, в одной версте ниже города Остра, в 60 верстах от Киева». Г. Сахаров не так это понял. Г. Бутков, говоря о побеге Всеслава из Белгорода чрез Киев и Тмутаракань, указывал, что тут разумеется Тмутаракань не Таманская, а тот город Тмутаракань — Остроческий, который упоминается в географическом отрезке XIV в. в числе киевских городов. Сахаров говорит еще: «что же касается до непонятных слов, встречающихся в описании слова о походе Игоря, то Г. Бутков почти не обратил на них внимания». Г. Бутков не брался объяснять непонятные слова; он писал нечто к слову, а не о всем слове, и г. Сахаров упустил из виду, что г. Бутков объяснил отчетливо события Игорева похода. Я не вхожу в дальнейший разбор исследования по этому предмету г. Буркова, которого труды весьма важны для нашей критической истории.
Очень многие покушались объяснить «Слово о полку Игоря», и каждый из них писал по своему мнению. Вот одно только исчисление писателей по предмету, доселе не истолкованному. 1. Граф А.И. Мусин-Пушкин. Он первый открыл в 1795 г. и напечат. в 1800 г. — 2. А.С. Шишков напеч. в 1805 г., потом перепечатал в 1826 г., и помещено в поли. собр. его сочинений и переводов. 3. Я. Пожарский в 1819 г. 4. Н. Грамматин объяснял в прозе и стихах, 1823 г. 5. Н.А. Полевой в 1830 г. в 3 т. «Ист. русск. нар.». — 6. А.Ф. Вельтман, в 1833 г. 7. М. Максимович, 1837 г. Переводили в стихах: 8. Серяков, 1803 г. 9. Палицын, 1808 г. 10. Язвицкий, 1812 г. 11. Левитский, 1813 г. Иностранные переводчики на немецкий яз.: 12. Славянин Юнгман, 1810 г. 13. Миллер и 14. Зедерман. Последний объяснения гг. Карамзина и Шишкова назвал перлами. 15. Куприян Годебский на польский яз. 16. Вацлав Ганка, славянин, на чешский яз. 17. Аджит поместил перевод «Игорева слова» в сербском альманахе «Голубице». 18. Авг. Белевский объяснял «Слово о полку Игореве» на польск. яз. 19. Дм. Дубенской представил новые объяснения на «Слово о полку Игореве» — оно напеч. в «Русск. достопамятн.», ч. III, 1844 г.

______________________

Науки были любимы в уединенной келье. Верхуслава, невестка кн. Рюрика, ревностно покровительствовала ученым мужьям: епископу суздальскому Симону и монаху киевской лавры Поликарпу (около 1226 г.). Период татарского владычества, мрачный для воспоминания, но утешителен крепкой верою. Святители и пастыри проповедовали христианское смирение и утверждали в уповании на Бога защитника. Духовенство, приобретя большое влияние на народ, умело защищать его пред ханами. Так, митрополит Св. Алексей успокаивал свое отечество ходатайством в Орде; архиепископ ростовский старец Вассиан, Демосфен своего времени, напоминал Иоанну III (в 1480 г.) стоять крепко за отечество и веру. «Наше дело говорить царям истину», — писал он к царю. — «Что я прежде изустно сказал тебе, славнейшему из владык земных, о том и ныне пишу, ревностно желая утвердить твою душу и державу. — Когда ты поехал из Москвы к воинству с намерением ударить на врага христианского, тогда мы, усердные твои богомольцы, денно и нощно припадали к алтарям Всевышнего, да увенчает тебя Господь победою. Что же слышим? Ахмат приближается, губит Христианство, грозит тебе и отечеству: ты же от него уклоняешься! — Государь! Каким советам внимаешь? Помысли! Предать землю русскую — мечу и огню; людей погибели! Чье сердце каменное не обольется слезами от единой мысли? О, Государь! Кровь вопиет на небо. Мы уповаем на Вседержителя, что ты не оставишь нас и не будешь именоваться предателем отечества. Отложи страх: Господь мертвит и живит. Поревнуй предкам своим: они хранили русскую землю и покоряли многие страны. Мы все благословляем тебя на Ахмата, не царя, а разбойника и богоборца. Лучше солгать и спасти государство, нежели истинствовать и погубить его»*.

______________________

* Кар. «И. Г. Р.», т. 6, с. 145-148.

______________________

Этот самый период замечателен духовными сочинениями митрополитов: Киприана (1406 г.), Фотия (1410), Григория Самблака и Макария, которые, конечно, не все в духе народном, зато везде проникнуты священным чувством любви к отечеству. Такой дух господствовал постоянно в нашем дорогом отечестве; такой дух спас Россию и вручил ее венценосным Романовым. — Иоанн В. и Борис Годунов вызывали иностранцев и старались поселить науки. Годунов предполагал даже открыть в Москве университет, по крайней мере высшее народное училище. Царствование его, нарушенное смутами Лжедимитриев, не дало созреть благим начинаниям — это предоставлено было счастливому веку императрицы Елизаветы.

НЕПОКОЛЕБИМОСТЬ НАРОДА И ЕГО СЛАВА

Наступала новая гражданская жизнь, появлялись новые источники благоустройства; но это совершилось не вдруг, потому что предстояла еще сильная борьба народу: ему надлежало бороться со своими непримиримыми врагами — соседями: поляками, шведами и татарами крымскими. Укрепляемый любовью народа, Михаил принял царский венец (1613 г. мар. 3). Призванный им единодушно, он ревновал о благоденствии и упрочил его, сколько было возможно. Он прекратил споры за московскую корону, уничтожил крамолы внутри отечества и восстановил достояние России; но мы не знаем, кто был во всех сих действиях душою неопытного и юного государя? Когда святитель Филарет томился неволею в Варшаве, кто врачевал тогда раны нашего отечества?* Кто указывал ему на благо общественное? Видим блистательных полководцев, но они были сильные на войне, а не в совете; были крепкие мужеством, а не знанием науки государственного управления. Кн. Одоевский, истребитель шайки атамана Заруцкого; кн. Пожарский, спаситель отечества, поражавший еще скопища лисовщины; боярин Лыков, памятный шведам своею доблестью; боярин Шеин, защитник Смоленска, и другие радовали отечество и доказывали его силу**.

______________________

* Мы знаем, что Филарет по возвращении из девятигодичного плена (1619 г. июн. 14) был возведен в патриаршеское достоинство (июн. 22); потом сделался ближайшим советником своего сына. «Нов. Древн. библ.», ч. 6, с. 125, изд. 1788 г.
** Иностранцы, называя нас варварами, описывали как жителей новооткрытой части света. Но они забыли, что эти варвары были умом сильные и с безграничной любовью к своему отечеству; что эти варвары не дозволили просвещенным народам выбрать из среды их властелина. Народ наш славился и в то время самобытностью и Православием; государские сановники — гибкостью политики и умом дальновидным, ибо уничтожили домогательства Польши и Швеции в избрании их королей в наши цари. Некоторые из наших дворян сражались еще в Тридцатилетней войне и запечатлели свои подвиги кровавыми ранами. Олеарий, секретарь шлейз-вигголштинского посольства, приезжавший в Москву в 1633 г., говорит, что между Копорьем (Capurga) и Нотебургом (Шлиссельбургом) русский боярин Базалович угощал посольство вкусными яствами и за столом играла музыка; что Базалович участвовал в Лейпцигской битве в 1631 г. и показывал свои раны, полученные им; что боярин не только храбрый, но обходительный и любезный. — Олеар. «Offt begehrte Beschreibung der Neuen Orientalischen Reise», c. 9, изд. Шлейзв., 1647 г., in. f.

______________________

Борьба с теми же неприятелями продолжалась в царствование Алексея Михайловича и была упорнее. Зато принятие Малороссии под покровительство России (1654 г. янв. 8) и прекращение войн миролюбивыми и полезными договорами с неприятелями укрепили нас во владении. Великий муж этого времени Аф. Лавр. Ордин-Нащокин много содействовал утверждению Малороссии за Россиею. Друг человечества, достойный сын России А.С. Матвеев трудился и умер за честь и пользу. — Недоставало исполинского гения, который вдвинул бы Россию в систему европейских государств, ибо русский народ любил пламенно свое отечество, а с такою любовью чего нельзя было предпринять и совершить? — Явился великий ум, и слава России озарилась сиянием Петра. Он соединил нас с Европою и показал нам выгоды просвещения. — Мы как бы одним взглядом присвоили себе плоды долговременных ее трудов. Великий монарх едва указал воинам, как надобно сражаться, они уже летали от побед к победам. Явились наши полководцы и доказали, как мы умеем бить шведов и поляков. Победные звуки разнеслись по Европе. — Прежний порядок управления изменился, преобразовались все сословия людей, появились лучшие законы, правильные судилища. — Между многими доблестными подвигами его полководцев не менее поражает меня кн. М.М. Голицын, взявший Шлиссельбург. Взятие этой крепости было ему поручено; осаждаемые были поражаемы со всех сторон; войска гибли, но не отступали. — Царь велел прекратить осаду, но Голицын, влезая на крепостные стены, отвечал посланному: «Скажи Государю, я теперь не ему принадлежу, а Богу». — Крепость обливалась кровью, и стены ее пали пред Голицыным. Отец народа облобызал с гордостью сына отечества*. Венценосный Петр сам на себе показывал примеры самоотвержения, и между многими: Полтава и Прут.

______________________

* Нотебург, переименованный после завоевания в Шлиссельбург, взят 1702 г. окт. 11. Голик. «Деян.». П.В., ч. II, с. 86. — Приобретение Нотебурга было столь важное, что Петр Великий установил ежегодное торжественное молебствие, которое совершается поныне в день взятия во всех церквах наравне с Кучук-кайнарджским миром и другими победоносными воспоминаниями. Герой Шлиссельбурга кн. Михаил Михайлович Голицын был впоследствии фельдмаршалом. — В «Моск. вед.» за 1843 г., № 89, июля 27 ошибочно сказано, что он взял Шлиссельбург окт. 12. — См. статью, напечатанную в том номере: «Жизнь кн. М. Голицына». Он помер в 1730 г. дек. 10; погребен в Москве в Богоявленск. мои., в Китай-городе.

______________________

Великий монарх созидал величие своего отечества на отдаленные грядущие века. Он везде сам судил, сам избирал мужей и не ошибался в выборе своих сотрудников, которые если не стоят наряду с ним, то и не могут быть отделены от него: — Головины, Меньшиковы, Голицыны, Головкины, Шафировы, Долгорукие, Остерманы и многие другие.

Примеру своего отца следовала неукоснительно Елизавета; оружие ее воинов: Минихов, Лассиев, Апраксиных, Фермера, Салтыковых — гремело повсюду; хитрые действия политика-канцлера гр. Бестужева-Рюмина дали чувствовать Европе быстро возраставшее могущество русских. Но что можно сравнить с исполинскими делами Екатерины II? — Иоанн III был творец России, Петр I ее преобразователь, а Екатерина II, мудрая и прозорливая, вознесла ее на верх славы: она венец народной гордости! Обнимая в уме своем систему европейских государств, она не упускала из виду Швеции, Польши и Турции. Она приобретала земли для пользы России, ее могущества и внешней безопасности. Она знала, что все союзы и дружественные договоры суть только кратковременное перемирие и что единственный способ утвердить их — следовало держать неприятелей в трепете. Европа испытывала это многократно и убедилась, что монархиня не разрывала мира без нарушения его другими, и когда меч блистал в руках ее полководцев, тогда было горе супостатам! Проницательный взор ее нашел Румянцевых-Задунайских, генералиссимусов Потемкиных-Таврических, Долгоруковых-Крымских, генералиссимусов князей италийских графов Суворовых-Рымникских, — бича турок, карателяля Польши и грозу французов. Последние изведали в Италии весь ужас его штыков. Этот альпийский герой, Аннибал русский, трепет нерешительных австрийцев летал от побед к победам по одному мановению Великой в империи жены — Екатерины II. — Когда он вошел в Италию, тогда казалось, что великие тени Фабрициев, Камиллов, Сципионов, восстав из гробов, смотрели с удивлением на трофеи его. Суворов принадлежит к числу необыкновенных полководцев. Где он ни сражался, везде побеждал. Подобно Цезарю, он ставил себя выше судьбы. Он не шел, а летел к славе, которая встречала его с лавровыми венками. Цезарь, Суворов и Наполеон — вот явления всемирные! Дальновидный взор, изумительная быстрота и верный удар были родные им свойства. — Русские не останавливались, шли вперед, думали о пользе и славе, и вскоре молниеносные их орудия осветили Эвксинский Понт. — Здесь увековечили себя Орловы-Чесменские. — Принцы Кобургские ревновали Чесменским; Ферзены текли по следам Рымникского. Умные государственные мужи: Панины, Безбородою, Репнины, Штакельберги, отец и сын, благодетельные Бецкие, вдохновенные Державины увенчали имя русское. Не здесь исчислять блистательные дела, украшающие по справедливости гордость народную. Довольно, что век Екатерины не разделен с именем русского. Не здесь, а в бытописании царств должно следовать за величием России. В сиянии славы и благоденствии народ рукоплескал уму Екатерины и ее сотрудникам. От берегов Невы до Царьграда, от льдистых стран Северного моря до благословенной Италии, от кавказских хребтов до Пекина — все говорило и завидовало русским. Наше отечество, наслаждавшееся миром, вскоре было вызвано на новый бой с непобедимым для Европы Наполеоном. Чрезвычайные его победы наводили повсюду ужас; русские точили оружие и встретили, к удивлению его, внутри своих земель. Барклай-де-Толли, Багратионы, Кульневы, Раевские, Коновницыны и Ермоловы бились и изумляли врагов, не веривших самим себе, что они воюют с русскими. Они еще не знали их! Когда Кутузов принял начальство над войсками*, тогда открылась народная война. Каждый закипел духом мужества: юноша и старик, земледелец и богач, женщины и духовенство. Все и повсюду ревновало о спасении любезного отчества: несли добровольно груды золота, составляли ополчения, помогали раненым и одушевляли их. Мать не оплакивала падшего сына, но гордилась его смертью; отцы, благословляя детей на брань, напоминали им священный долг — умереть с оружием: да не посрамим земли русской! — Дано кровопролитнейшее сражение на бородинских полях, названное битвою полководцев (авг. 26). Сто восемь тысяч нашего войска билось с 180 000 неприятельской армией; гром 2000 орудий гремел беспрерывно; земля дрожала, кровавые реки лились, и мы ни на шаг не отступали. Наконец, отдали Москву; неприятель вошел сюда, не думая, что вновь раздадутся отсюда молниеносные перуны на его погибель; что Москва сделается гробом для двадцати его союзников. — Наполеон предложил здесь мир, говоря: война уже кончилась, но Кутузов-Смоленский отвечал ему: война теперь только начинается. Последовали битвы решительные; ряд полководцев: Витгейнштейны, Милорадовичи, Платовы, Орловы-Денисовы, Баговуты, Бенигсены и другие соперники славы явили образцы бесстрашия и любви к отечеству. А народ и неопытные ратники — партизаны, ища не славы, а справедливого наказания своему врагу, спешили наперерыв вредить ему: отнимали у него жизненные припасы, нападали неожиданно в тыл, делали засады, рубили лес и жгли его, или, укрываясь в нем, внезапно бросались на неприятелей с копьями, косами, ножами и топорами; загоняли в болота или озера и топили целыми отрядами; зажигали собственные дома и целые селения, где проходил неприятель; отнимали у него всякое средство для приюта и жизни. Недостаток в жизненном продовольствии, наставший зимний холод, будучи ужасным для самих туземцев, увеличивал еще более опустошение и погибель и к концу 1812 г. врага уже не стало в России! Этот год, обремененный славою русских, перешел с ними во храм бессмертия. — 1612 и 1812 годы оба были обагрены кровью и увенчаны лаврами. Там и здесь одна народность спасала отечество; там и здесь пожинались лавры на кострах мертвых, и со снежных полей Петербурга русские развернули победные свои знамена на стенах Парижа. Европа невольно воскликнула: велик Бог русской земли — велик и народ ее! — Народ, изливая чувства благодарения пред престолом Всевышнего, наименовал Александра, любимого своего монарха, благословенным, а Кутузова — спасителем; но история с их именами записала в свои бессмертные листы чудесные дела русских.

______________________

* После взятия Смоленска, авг. 6, 1812 г., см. «Письма русск. офицера» Фед. Глинки.

______________________

Там, где более всех лилась чистейшая кровь сынов отечества, там погибли сильные. Сергиевская лавра и Бородинское поле, указывая на доблестные подвиги наших прадедов и отцов, всегда будут наводить усладительную задумчивость и на резвую юность, оживлять пленительной беседою и старцев — на закате дней их жизни. — Согбенный летами и воин молодой, вспоминая о славе протекших дней, вздохнут не раз, вздохнут, обливаясь радостными слезами. Воин! По тебе есть память: она живет в родных тебе — всех твоих русских. — Путник не раз склонит здесь свою голову и воскликнет в восторге небесном: они здесь узнали бессмертное свое жилище! — Сладко умереть за отечество. — Учитесь! — О, для любящих отечество — не надобно учиться. — Кто любит отечество, тот учит других.

По освобождении Европы, обязанной единственно успехам русского оружия, наши воины-орлы недолго отдыхали на лаврах. Раздались в Азии новые громы: Кавказ и Арарат содрогнулись. Князь варшавский — граф Паскевич-Эриванский, принося на алтарь отечества постоянно лавры и трофеи, доказал персиянам, туркам и Европе, что для русских ни палящий зной солнца, ни смертоносные болезни, ни преграда стремительных рек, необозримых пропастей, непереходимых гор не останавливали, а еще более усиливали их рвение. Чем более встречалось им на пути препятствий, тем более воодушевлялись они мужеством и непоколебимостью — свойство великого народа! — Победы нам открыли путь к благоденствию, а слава наша есть право на твердость политическую.

ДЕЙСТВИЕ НАРОДНОСТИ

При всех переворотах гражданственности русский любил богатые одежды и роскошь, гордился своим хлебосольством и негою. Любил травить зверей и не боялся идти на него прямо с одним топором или с рогатиной; тешился плясками и веселил себя песнями. В самом горе он услаждал себя ими: певал почти безумолчно. И теперь он тот же самый: работает ли он, или сидит в праздничный день у ворот своей избы, поет и радуется. Пища, одежда и привычки его страны и родины дороги для его сердца: все сочувствуют с ним, все ему знакомое. Голубое небо, усеянные поля душистыми цветами, нежные плоды южных жителей не производят в душе его столько сладких воспоминаний, как сумрачный день, свист бури и снежные долины: они напоминают ему родное. Воздух морозный, зелень дикая, могилы его предков, гробы его родных, все тут его! Его предки тут родились и уснули — и он здесь успокоится с ними. Конечно, истлевать телу везде равно, но покоиться праху среди родных, на своей родине, усладительно для памяти: она не умирает, переходит по наследству, по чувству бессмертия, и самый прах оживает тогда! — И дикие звери, и хищные птицы знают свое рождение, свое гнездо: берегут и защищают его воплем, ревом и стоном. А человек, царь природы, не постоит за свою родину? Это чудовище, а не гражданин, и произведшая его на свет должна проклясть день рождения! Нет в мире ни одной былинки, ни одного насекомого, которое бы не любило свою родину. Пересадите растение в страну, ему не свойственную, оно зачахнет и умрет. Перенесите самое презренное насекомое в область, ему чуждую, оно не перенесет потери своего отечества: и самое презренное любит свою землю! Нет ничего в природе, что бы не дорожило своим собственным, не любило бы и самые странности, но только свои. Они странны для тех, которые рождены с каменным сердцем, чугунным рассудком, ледяным умом. Но и самый лед, перенесенный в теплую страну, тает — он тает от любви к своему северу; разрушается и оставляет слезы. Все плачет, все рыдает по своему родному, по своей жизни! Магнит устремляется на север и указывает каждому: вот где мое отечество. Не разлучайте меня с ним! Вы не любите своей родины, но не думайте погасить во мне любовь!

Привязанность к своей земле есть общая для всего живущего, для всех людей, потому что в ней скрывается пленительное воспоминание о своей отчизне; но есть другое чувство, высшее, нравственное, которое прославило все народы — это чувство есть любовь к благу и славе своего отечества. Мы видели тому разительные примеры в нашей истории. Кто же не знает нашего народа! — Крепкий и чуждый заразительных болезней — он всегда веселый, живой, разговорчивый, обходительный, ласковый, не мстительный, терпеливый и любящий Православную веру. Редкие качества обитателей земного шара! Питается здоровою и часто скудною пищей: хлеб с солью и квасом — он сыт; живет в черной избе и проводит зиму самую лютую почти равнодушно; одевается просто и даже грубо; прикрывает тело в свирепые морозы почти тою же одеждой, какую носит летом: полушубок и лапти; но в его неизнеженном теле, необразованном уме таится великий дух и возвышенные его добродетели. На зов отечества он первый летит, первый проливает за него кровь свою; он первый умирает за него с восторженным чувством. Умереть за веру и отечество — довольно для русского! Согреваемый божественным светом Православия, он всегда стоял за него грудью, не думая о славе. — Укрепленное верой гражданское общество есть прочное, а это доказано русскими при всех его невзгодах. Православная вера всегда спасала нас. Променять свою веру на другую; допустить думать, что чужая лучше его, покориться власти иноземной, но другого вероисповедания воспламеняло его до ожесточения. Русский предпочтет лучше умереть, нежели захочет видеть Православие униженным; но допустить ругаться над его храмами и алтарями — это невозможно! Пастыри церкви, поддерживавшие чувство к Православию, умели соединить с ним спасение отечества. Никогда русский не потерпит, чтобы кто надругался над его святыней. Уже тот непримиримый ему враг, кто посягает на его Православие, — и горе супостату! С Православием тесно связано отечество. Кто нападает на его веру, тот нападает на его отечество, потому прежде надобно истребить веру, чтобы, не говорю, уничтожить народ, даже завладеть им! Нашествие французов в 1812 г. никогда не могло быть достигнуто цели — цели завоевания России, потому что они были враги Православной веры. Положим даже, что они могли бы иметь торжество над нами и повелевать империею! Но надолго ли? — Это торжество обрушилось бы к погибели властелинов. Рано или поздно, но русские не снесли бы иноземного владычества. Скажут, как же татары господствовали над нами более двухсот лет? Как мы терпели это? — Татары господствовали над нами потому, что наши князья беспрестанно находились в междоусобных раздорах из личных выгод; но религия была покровительствуема самими угнетателями для того только, чтобы усыпить нас. Когда же укрепилась единодержавная власть, тогда все кончились крамолы. Доколе пребудет единство чувств и согласия, доколе благодетельное самодержавие будет управлять нами — дотоле никто не овладеет Россией!

Посмотрите на разнообразие русской жизни, и вы удивитесь, если я скажу, что это разнообразие не мешает народности. Разве можно назвать то народностью, что составляет ее оттенки: нравы и обычаи? Разве народность в том состоит чтобы носить свои одежды, питаться своей пищей, жить в своих старинных хоромах, поступать по обычаю своей страны? — О, тогда бы каждый город — что говорю! — каждый уголок деревни должен искать своей народности. Это не народность, повторяю, а ее туземные обыкновения и привычки, изменяемые местностью — это быт русской жизни. — Что в одном месте принято, то в другом уже смешно; что в одном месте соблюдается со всею строгостью, то в другом почитается причудами; что в одном городе или деревне составляет предмет набожных воспоминаний, то тут же, по соседству, они не допускаются как остатки язычества. Это есть местная потребность, привязанность к своей земле и есть физическая народность, а не нравственная. Кто с материнским молоком всосал любимые привычки, тот не может расстаться с ними — он любит их, но любит от привычки. Неоспоримо, что любовь к своим привычкам существует, даже должна существовать пристрастная, подобно тому, как один пол дышит пристрастием к другому. Разочаруйте слепую его преданность к любимому предмету, раскройте глаза, поверьте недостатки и слабости, сравните с достоинствами другими, более обворожительными, и что произойдет с вашим божественным предметом, без которого вы не могли жить? Раскаяние и, может быть, самое презрение! — Ум рассуждает, сердце холодеет, и чем хладнокровнее станете сравнивать богиню вашего блаженства, коей недавно созидали алтари, курили фимиам; тем более будете убеждаться, что ваш ангел небесный, кроткий как нагорный житель, — имеет недостатки! — Рассуждаете более, и вы краснеете, как могли ослепиться! Хранитель вашего сердца, звезда вашего счастия — уже не по вашему сердцу. — Сладостные мечты исчезли, потому что пристрастие уничтожено. — Такая сила привычек! Но не должно простирать их безусловно, беспредельно, иначе будет не уважение к истине, не признание благородного чувства у других народов.

Пища и одежды, старинное украшение домов, храмов и зданий, конечно, имеют влияние на дух народа. Но в каком смысле? В физическом. Ему нравится одеваться по-своему, ходить в свободных платьях, носить туземные украшения, расписывать дома любимою краской, строить храмы по старинным преданиям, в коих живет его воспоминание, согревает его душу — но не есть ли это действие обычая и, если хотите, той самой привычки? — А привычка есть вторая природа. Мы часто смешиваем действие нравов и обыкновений с чувством народности. Неужели никто не согласится, что, живя в пышных палатах новейшего зодчества, нося иностранные одежды — нельзя не любить свое отечество так же пламенно и страстно, как завещали нам любить его наши праотцы? — Посмотрите на расселение нашего народа по трем частям света — и что их соединяет? Что их держит и хранит? Священнейшее чувство любви к отечеству, основанное на Православии и Единодержавии. Все дышат и пламенеют одним чувством, желают счастия и утверждают благосостояние — вот где кроется народность! Вот его сила и опора.

ВЛИЯНИЕ ЯЗЫКА НА НАРОД

Нравственная народность выше всякого могущества; она всегда неразлучна с господствующим языком — но у нас им говорят по всем отдаленным концам обширной монархии. И в самое древнее время говорили им при дворах турецкого и египетского султанов: жены, нововерцы и мамелюки*. Язык сближает всех, пленяя слух и народную гордость, но где говорит сердце или ум, там образцы вкуса и ума; где кипят страсти, там унижается небесный дар слова; где чистый пламень мыслей, там присутствие доброго гения, которого вдохновение все разделяем невольно: оживаем в его дыхании, возносимся в его парении — и чье сердце может быть бесчувственным к трогательным звукам слова? — Даже простого, обыкновеиного, но давно неслыханного своего родного. Надобно видеть двух единоземцев, встретившихся нечаянно на чужой стороне: с каким восторгом они обнимаются и изливают радостные воспоминания на своем языке. Кажется, что все окружающее завидует им; но их восторг неописанный! Они увиделись в первый раз и уже знакомы и дружны. Они росли, воспитывались и жили на одной земле; они говорят одним языком, а это как электрическая искра пробегает по их жилам, пробуждает тысячу воспоминаний о родине, и слезы навертываются на глазах! Полные избытка сладостных мыслей спешат на перерыв передать свои впечатления, перебивают друг друга, говорят и не наговорятся; прислушиваются к отрадным звукам, повторяют их и не верят, что слышат родной язык. О, этой божественной радости никто не поймет, кто не был в чужих землях, кто не любил своего родного! Обагренный кровью воин опускает немедленно свой меч, когда услышит голос о пощаде на родном его языке. — Звери узнают друг друга в страшном рыкании и не терзают; птицы приветствуют птиц приятным для них щебетанием; змеи и гады ползут друг к другу на свист и шипение, для нас страшное — но для них сладостное; деревья преклоняют свои ветви: они говорят, перешептываются; цветочек склоняет свою головку к другому, вместе с ним родившемуся, и своим колебанием выражают взаимною тихую радость, как бы переговариваясь украдкой между собою. Язык природы разлит повсюду. И чувство его столь пламенное, столь горячее, что оно двигает самими металлами. Одинаковый металл сродняется с однородным. Язык, таинственный узел народности, скрепляет еще более людей между собой: им изъясняют и учат, как надобно любить отечество; на нем произносят священные поучения и совершают моление пред алтарем Всевышнего; им просвещают и указывают гражданину его назначение. Довольно странно мнение тех, которые утверждали, что мир есть всеобщее отечество; что человек может любить столько же чужую землю, сколько свою! Гражданин всего мира не может существовать по причине бесчисленных изменений духа правления и противоречий в действиях к общественному благу. Он не в состоянии любить иноземное, сколько свое; потому что душа его не находит родного отголоска в сочувствии чужеземцев, хотя добрых и просвещенных, и никто не может быть счастливым вне своего отечества, а следовательно, и любить другое и быть гражданином всемирным.

______________________

* Кар. «И. Г. Р.», т. 7, пр. 406; Paull Jovii «De legatio Moscovw».

______________________

СПОСОБНОСТИ РУССКИХ К ПРОСВЕЩЕНИЮ

В науках мы стоим далеко позади европейцев потому единственно, что менее других занимаемся. Ученое сословие не находится у нас на той ступени, на какой во Франции, Германии, Англии и даже Италии; но оно и не может существовать по причине недоучивания. Наши юноши учатся многому и не научиваются; оканчивают образование скоро и не думают об усовершенствовании себя; более читают, нежели сколько знают. Но доказывает ли это, что мы без способностей? Не можем обрабатывать учености и наук? — Посмотрим. — Народное просвещение с восшествием на престол благословенного дома Романовых произвело ощутительное благое действие: появилась в Москве Славяно-греко-латинская школа (1643 г.) и академия (1682 г.), а духовная Киевская академия сделалась рассадником просвещения в России. Ученые малороссияне были учителями и проповедниками, из коих многие оказали великую услугу наукам, и их наставническое влияние продолжалось почти до конца XVIII века. Памва Берында, Епифаний Славенецкий, Св. Димитрий, Гавриил Бужинский, Феофан Прокопович, Георгий Конисский, Иоанн Леванда, Анастасий Братановский, Евгений Болховитинов и многие другие суть тому доказательство. Из духовных великороссиян не менее содействовали: патриарх Никон, Гедеон Крыновский, Дим. Сеченов, Платон Левшин, Михаил Десницкий, Амвросий Протасов. Во всех их сочинениях разлито, правда, более нравственного и назидательного; но зато с каким редким красноречием соединена любовь к отечеству, укрепленная верой.

В начале XVIII ст. открыто народных училищ 51, семинарий 26, училища: артиллерийское, инженерное и морское, Академия наук (1725 г. дек. 29), сухопутный кадетский корпус, называемый ныне первый кадетский. Тогда изменился слог языка, особенно когда появились: князь Кантемир, Крашенинников, Сем. Климовский, малороссийский казак, сочинявший народные песни. Открытие Московского университета (в 1755 г.) и Академии художеств (в Петербурге 1758 г.) распространили область наук и изящества, коих покровителем был И.И. Шувалов. — Во второй половине XVIII ст. преобразованы военные училища, открыто общество для воспитания благородных и мещанских девиц (в 1764 г., в простонародии Смольный монастырь), учреждено Вольное экономическое общество (1765 г.), основан Горный корпус (1772 г.), открыто хирургическое училище (1783 г.) и распространены повсюду народные училища. В начале XIX ст. учреждено (1802 г.) министерство народного просвещения, коему поручены все светские учебные заведения в России, кроме женских, обязанных благодетельному покровительству императрицы Марии Федоровны — истинной матери несчастных. Преобразованы и открыты университеты: московский, дерптский, санкт-петербургский, харьковский, казанский и виленский; потом александровский (в Гельсингфорсе) и киевский, вместо виленского; высшие училища, лицеи, духовные училища, медико-хирургическая академия (1808 г.), институты, пансионы, гимназии, уездные приходские и военные училища; общества в пользу языка и наук, одним словом, столько открыто и распространено заведений по всей России, что всякому сословию и званию даны средства к образованию. По одному ведомству народного просвещения считается ныне более 2166 учебных заведений*. Если примем в соображение число духовных, военных, промышленных, земледельческих и женских заведений, то они, быть может, не уступят числу гражданских. Какое быстрое распространение просвещения! Не свидетельствует ли это больших наклонностях русского к образованию**?

______________________

* Постепенное возрастание учебных заведений, через пять лет:

	1832 г.	1837 г.	1842 г.
Университ	5	6	6
Глав. педаг. инстит	1	1	1
Медико-хирург. акад.	-	-	1
Лицеев	3	3	3
Гимназий	64	70	76
Благор. пансион, при гимназиях	6	31	46
Училищ: уездных	393	427	445
- " - приходск.	552	839	1067
Част, пансион, и школ	358	462	521
	1382	1839	2166

Сначала было в империи учебн. завед. 784, т. е. 1 унив., 1 академ., 12 гимн., 40 благ, пане., 52 уезд., 515 приход, и 163 части, училища. Тогда же было учащих и других должностных лиц 4 836, через пять лет 6 208, а в 1842 г. 6 767.
Число учащихся возрастало постепенно:

	1832 г.	1837 г.	1842 г.
в универс., академ. и лицеях	2 153	2 900	3 488
в гимназиях и низших учебных заведениях	69 246	92 666	99 755
	71 399	95 556	103 243

Число учащихся в 1833 г. составляло прибыль около 32 000, но это количество принадлежит одному ведомству мин. народи, проев., не включая огромного числа учащихся в военных, духовных и других училищах. Должно присоединить еще Варшав. учеб, окр., в коем в 1839 г. было учащихся 64 350; в 1840 г. 62 080; 1841 г. 80 865, а 1842 г. 66 708 — всего же учащихся к 1843 г. 169 951. — Таким образом, развивавшееся народное просвещение в течение десяти лет представляет следующее:

вновь учрежд. учеб, завед	784
число учащихся увеличилось	42 000
— учащих около	2 000
напечатано русских книг	7 000 000 т.
вывезено иностранн. кн. до	4 500 000

Совершено 40 ученых экспедиций от мин. народи, проев. См. «Взгляд на сравнит, статист, мин. нар. проев, в течение последнего десятилетия», напеч. в «Моск. вед.», 1843 г., № 58.

** Правда, у нас не заставляют учиться, не обязывают семейства отдавать детей в училища, как, например, в Саксонии, Баварии, Вюртемберге, Швеции, Голландии, Североамериканских штатах, где законом постановлено взыскивать с самих родителей за небрежение: правда, народное образование разлито в других государствах в большей степени, как, например, во Франции считается 1 ученик на 17 обывателей, в Англии и Австрии 1 на 15, в Североамериканских штатах 1 на 11, в Голландии 1 на 9, в Пруссии 1 на 7. — Нельзя умолчать, что у нас из 63 1/2 мил. народонаселения учащихся 169 951. — Это выходит, что из 480 учится только 1. — Но давно ли мы стали учиться? И кто учится у нас, и как учатся? Дети бедных дворян. Бедные изучают полезные знания и составляют потом украшение отечества, а богатые обращают одно внимание на легкое образование: на языки, музыку, пение и танцы. Первые своими дарованиями и трудолюбием открывают себе путь ко всем почестям; а вторые, поддерживаемые могущественной силою связей и состояния, добиваются одних почестей. Изучение языков сделалось у нас первостепенным, а науки второстепенным предметом. Явилась многосторонность познаний и смесь понятий об истинном значении наук. Легкое и поверхностное образование, пристрастие к чужеземному и тщеславие в знании иностранных языков невольно припоминает нам простодушное истолкование происхождения россов — от расселения нашего племени по всей Европе. Несправедливо было, если бы мы и не видели уклонения образования собственно русского. Нам надобно изучать свое собственное, свою Россию — наше сердце и счастие наше.

______________________

Создание русской словесности в прямом смысле принадлежит Ломоносову. Творец языка и слога, он первый начал писать чисто и правильно. В торжественных одах Ломоносова, Сумарокова, Кострова и Петрова слог возвысился. Тогда возникла у нас лирическая, эпическая, драматическая и дидактическая поэзия. Здесь прославились Богданович, Хемницер, Фонвизин, Державин, Дмитриев, Княжнин, Капнист, Нелединский-Мелецкий, Бобров, Измайлов, кн. Шаховской, Карамзин, преобразователь языка и знаток изящного слога; Муравьев (Мих. Ник.), Озеров, Шишков, Крылов, народный баснописец; Жуковский, Батюшков, Козлов, Пушкин неподражаемый, Гнедич, Грибоедов, Востоков, Воейков, Веневитинов, Давьщов, бар. Дельвиг, девица Кульман, граф. Ростопчина, кн. Баратынский и др. Греч, Булгарин и Сеньковский дали новое направление языку, очистив его от многих застарелых грамматических форм; Кукольник, Загоскин, Гоголь, Кольцов, Даль, прославившийся народными сказками — все они представили образцы сочинений в народном духе и жизни русской. Но гораздо сильнее и умилительнее излилось чистое русское слово и чувство в сочинении Цыганова. — Его народные песни — трогательные и поучительные, увлекательные и восхитительные*. — По части истории много сделал хорошего и полезного, кроме бессмертного Карамзина, Полевой; как исследователи ее особенно замечательны Каченовский, Арцыбашев, Калайдович, Пав. Строев, П.Г. Бутков и Д.И. Языков; но история никогда не забудет великодушных пособий государственного канцлера гр. Н.П. Румянцева, сына Задунайского. Нынешние разыскания Археографической комиссии в пользу отечественной истории бесспорно принадлежат министру народного просвещения графу С.С. Уварову.

______________________

* Цыганов был актер московской труппы, умер в Москве во время холеры на 35 г. от рождения. Песни его напечатаны в Москве 1834 г. под названием «Русские песни». Цыганов не искал ни славы, ни покровительства литературных партий, он жил тихо в своем кругу и пел как соловей, потому что ему хотелось петь; но он пел по внутреннему влечению к своему русскому, потому в его песнях развито народное чувство. Кто не знает его песни «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». — Зато многие, я думаю, не знают многих других прекрасных его песен. — Выпишем некоторые из них, напр, песнь X:

Не туманами, не мглой
Солнышко затмилось,
Ах! не тучей громовой
Ясное закрылось:
Потушился свет очей —
Раннею могилой!
Мне не видеть красных дней,
Не видать уж милой!
Мне ее не разбудить
Нежными речами.
Ах! ее не воскресить
Горькими слезами!
Оседлаю ж я коня.
Сгину в ратном поле.
И родной мой край меня
Не увидит боле!
И стрелою он летит
В поле, в грозну сечу;
И быстрей стрелы летит
Смерть ему навстречу!

Песнь XXIV

Лежит в поле дороженька,
Пролегает.
И ельничком, березничком
Зарастает.
Не змейкою — кустарничком
Она вьется;
Не реченькой — желтым песочком
Она льется.
Не торною, не гладкою,
Не убитой:
Лежит тропой заброшенной,
Позабытой. —
В конце пути-дороженьки
Горюч камень;
На камешке сердечушко,
В сердце пламень!
По всем углам у камешка
Растут ели;
По всем углам на елочках
Пташки сели.
И жалобно пернаточки
Распевают:
«Вот так-то спят в сырой земле,
Почивают —
Безродные, бездольные
На чужбине —
Никто по них не плачется
Не в кручине!
Ни мать, ни отец над камешком
Не рыдают.
Ни друга здесь, ни брата здесь
Не видают!
Лишь раз сюда красавица
Приходила,
Здесь ельничку, березничку
Насадила.
Поплакала над камешком,
Порыдала.
Нам жалобно петь день и ночь
Приказала.
А кто она? где делася? —
Не сказала!»

Песнь XXXVII

Каркнул ворон на березе,
Свистнул воин на коне, —
Погибать тебе, красотке,
В чужедальней стороне!
Ах, зачем, за кем бежала
Ты за тридевять полей? —
Для чего не размышляла
Ты об участи своей?
Все покинула, забыла
Прах отца, старушку мать, -
И решалася отчизну
На чужбину променять!
То ли счастье, чтобы очи
Милым сердцу веселить, —
После ими ж дни и ночи
Безотрадно слезы лить?
Неужели ты не слыхала
Об измене? — «Никогда!»
Неужели ты полагала
В сердце верность? — «Навсегда!»
«Было некому бедняжку
Поучить меня уму, —
И голодной — вольной пташкой
Я попалась в сеть к нему.
Никого я не спросилась,
Кроме сердца своего, —
Увидала — полюбила, —
И умру любя его!»
Каркнул ворон на березе,
Свистнул воин на коне —
И красотка погибает
В чужедальней стороне.

______________________

Из очерка о распространении просвещения мы видим сильное рвение русских к наукам. Правда, науки у нас еще не заняли должного места; легкие сочинения и поэзия господствуют пред нами, но так начинал свою умственную жизнь каждый юный народ, который прежде любит вымыслы, потом гоняется за отборными выражениями и набором слов, не установив еще языка; и наконец переходит к положительному труду, требующему зрелого ума и терпения в науках. Народ с крепкою силой, пламенною наклонностью к любознательности, удобно все перенимающий и усваивающий, чего не обещает в будущем? Народ наш еще не возмужал; пылкий и стремительный ко всему полезному, он достигнет со временем возможной степени просвещения. И кто знает будущее?

СОХРАНЕНИЕ НАРОДНЫХ МЫСЛЕЙ В СТАРИННЫХ ПЕСНЯХ И СКАЗКАХ - И УКЛОНЕНИЕ ОТ САМОБЫТНОСТИ

Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости. В них все трогает нас, потому что оно близко к нашим мыслям; потому что все это наше, русское, неподдельное; все проникнуто любовью к родине, отечеству. Народные песни суть драгоценный памятник самобытной поэзии нашей. Это наша слава, без подражания иноземной. — Конечно, песни наши не везде стройные, но полные страстей: печаль льется рекою томительных страданий; разочарованная горькая безнадежность омывает слезами грудь, иссушивает сердце, и оно умирает без утешения; любовь или тонет в море сладостных упоений, или погибает без участия к ней. Отвага, молодечество, радость, веселие и забавы воспеваются без хитрых затей, складываются в простоте лепета и высказываются по вдохновению собственного сердца.

Вот для образца несколько песен древнейших из XVI в.

Описание умирающего витязя подле огня в дикой степи.

Ах! Как далече, далече в чистом поле,
Раскладен там был огонечек малешенек;
Подле огничка разослан шелковый ковер,
На ковричке лежит добрый молодец,
Припекает свои раны кровавые!
В головах стоит животворящий крест,
По праву руку лежит сабля острая,
По леву руку его крепкий лук,
А в ногах стоит его добрый конь. —
Добрый молодец уже кончается,
При смерти добрый молодец сокрушается,
И сам добру коню наказывает:
«Ах ты, конь мой, конь, лошадь добрая!
Ты видишь, что я с белым светом разлучаюся
И с тобой одним прощаюся:
Как умру я, мой добрый конь,
Ты зарой мое тело белое
Среди поля, среди чистого, —
Среди раздольица, среди широкого.
Побеги потом во святую Русь,
Поклонись моему отцу и матери,
Благословенье свези малым детушкам;
Да скажи моей молодой вдове,
Что женился я на другой жене:
Во приданое взял я поле чистое;
Свахою была калена стрела,
А спать положила пуля мушкетная.
Тяжки мне раны палашовые,
Тяжче мне раны свинцовые!
Все друзья, братья меня оставили,
Все товарищи разъехались:
Лишь один ты, мой добрый конь,
Ты служишь мне верно до смерти
И ты видишь, мой добрый конь,
Что удалой добрый молодец кончается».

Убитый воин, коему постелею служит камыш, изголовьем ракитовый куст, а тело его орошается слезами матери, сестры и молодой жены:

Ах ты, поле мое, поле чистое,
Ты, раздолье мое широкое!
Ах ты всем, поле, изукрашено,
И ты травушкой и муравушкой,
Ты цветочками василечками;
Ты одним, поле, обесчещено:
Посреди тебя, поля чистого,
Вырастал тут част ракитов куст,
Что на кусточке, на ракитовом,
Как сидит тут млад сизый орел,
В когтях держит черна ворона,
Он точит кровь на сыру землю.
Как под кустиком, под ракитовым,
Что лежит убит добрый молодец,
Избит, изранен и исколон весь.
Что не ласточки, не касаточки,
Круг тепла гнезда увиваются, —
Увивается тут родная матушка:
Она плачет, как река льется,
А родна сестра плачет, как ручей течет;
Молода жена плачет, что роса падет:
Красно солнышко взойдет, росу высушит.

О другом воине, коему постелею служит то же самое, что первому, но одеялом темная, осенняя и холодная ночь:

Как доселева у нас, братцы! через темный лес
Не пропархивал тут, братцы! млад бел кречет,
Не пролетывал, братцы! ни сизый орел.
А как нынече у нас, братцы, через темный лес
Пролегла, лежит, широкая дороженька.
Что по той ли по широкой по дороженьке
Проезжал туда удалой добрый молодец.
На заре то было, братцы! да на утренней,
На восходе было красного солнышка,
На закате было светлого месяца.
Как убит лежит, удалой добрый молодец.
Что головушка у молодца испроломана,
Ретиво сердце у молодца испрострелено.
Что постелюшка под молодцом камыш трава,
Изголовьице под добрым част ракитов куст,
Одеяличко на молодце темная ночь,
Что темная ночь, холодная, осенняя.
Прилетали к доброму молодцу три ласточки,
Из них первая садилась на буйной его голове,
А другая-то садилась на белой его груди,
Ах! как третья садилась на скорых его ногах.
Ах, как первая-то пташка, родная матушка;
А другая-то пташка, то мила сестра;
Ах, как третья-то пташка, молода жена.
Они взяли мертво тело за белы руки,
Понесли они то тело во высокий терем.
Его матушка плачет, что река льется,
А родная сестра плачет, как ручьи текут,
Молода жена плачет, как роса падет.
Как солнышко взойдет, росу высушит,
Как замуж она пойдет, то забудет его.

О преступнике, освобожденном из темницы полюбовницею его:

Ты воспой, воспой, млад жавороночек,
Сидючи весной на проталинке!
Добрый молодец сидит в темнице,
Пишет грамотку к отцу, к матери.
Он просит того жавороночка:
Отнеси ты, млад жавороночек,
На мою ли, ах! дальну сторонку
Ты сие письмо к отцу, к матери.
Во письме пишет добрый молодец:
Государь ты мой, родной батюшка,
Государыня моя, родна матушка,
Выкупайте вы добра молодца,
Добра молодца, своего сына,
Своего сына, вам родимого.
Как отец и мать отказалися,
И весь род, племя отрекалися:
Как у нас в роду воров не было,
Воров не было и разбойников.
Ты воспой, воспой, млад жавороночек,
Сидючи весной на проталинке.
Добрый молодец сидит в темнице,
Пишет грамотку к красной девице.
В другой раз просит жавороночка,
Чтоб отнес письмо к красной девице.
Во письме пишет добрый молодец:
Ты душа ль моя, красна девица,
Моя прежняя полюбовница.
Выкупай, выручай добра молодца,
Свово прежнего полюбовника.
Как возговорит красна девица:
Ах вы, нянюшки, мои мамушки,
Мои сенные верные девушки!
Вы берите мои золоты ключи,
Отмыкайте скорей кованы ларцы,
Вы берите казны сколько надобно;
Выкупайте скорей добра молодца,
Мово прежнего полюбовника!

Взятие Казани.

Вы, молоды робята! послушайте,
Что мы, стары старики, будем сказывати,
Про грозного царя Ивана, про Васильевича,
Как он, наш государь царь, под Казань город ходил;
Под Казанку под реку подкопы подводил,
За Сулой за реку бочки с порохом катал,
А пушки, а снаряды в чистом поле расставлял.
Ой татары по городу похаживают
И всяко грубиянство оказывают,
Они грозному царю насмехаются:
Аи, не быть нашей Казани за белым за царем!
Ах как тут наш государь разгневался,
Что подрыв так долго медлится.
Приказал он за то пушкарей казнить,
Подкопщиков и зажигалыциков.
Как все тут пушкари призадумалися,
А один пушкарь поотважился:
Прикажи, государь царь, слово выговорить!
Не успел пушкарь слово вымолвить —
Тогда лишь догорели зажигательные свечи,
И вдруг разрывало бочки с порохом.
Как стены бросать стало за Сулой за реку,
Все татары тут, братцы, устрашилися,
Они белому царю покорилися.

Опричник Малюта Скуратов клевещет Иоанну IV на старшего сына его царевича Иоанна, будто бы он водится с изменниками царя, вооружается с ними противу него, а между тем пьет и ест с одного блюда, носит с ним одно царское платье. Разгневанный государь велит своим опричникам немедленно предать его смерти; но спасителем невинного царевича явился боярин Никита Романович Романов. — Послушаем, как говорит старина:

Когда зачиналася каменна Москва,
Тогда зачинался и грозный царь Иван, сударь, Васильевич.
Как ходил он под Казань город,
Под Казань город и под Астрахань.
Он Казань город мимоходом взял,
Полонил царя и с царицею,
Выводил измену изо Пскова,
Изо Пскова и из Новгорода.
Ах как бы вывесть измену из каменной Москвы!
Что возговорит Малюта злодей Скуратович:
Ах ты, гой еси, царь Иван Васильевич!
Не вывесть тебе изменушки до веку:
Сидит супротивник супротив тебя,
Он пьет и ест с одного блюда,
Цветное платье носит с одного плеча.
И тут царь догадается,
На царевича злобно осержается.
Что возговорит грозный царь Иван Васильевич:
Ах вы, гой еси, князья и бояре!
Вы берите царевича под белы руки,
Поведите во палату особую;
Вы снимайте с него платье цветное,
Надевайте на него платье черное.
Поведите его на болото жидкое,
На тое ли лужу поганую,
Вы предайте его скорой смерти.
Все бояре испугалися,
Из палаты вон разбсжалися;
Большой за меньшего хоронятся.
Один остался Малюта злодей,
Он брал царевича за белы руки,
Повел во палату особливую,
Снимал с него платье цветное,
Надевал на него платье черное;
Повел на болото жидкое,
Что на ту ли лужу поганую.
Проведал слуга Никиты Романыча,
Садился на лошадь водовозную,
Скоро скакал к Никите Романычу,
Как кричал он громким голосом:
Гой еси, батюшка, Никита Романович!
Ты пьешь и ешь, прохлаждаешься,
Над собой кручинушки не ведаешь:
Упадает звезда поднебесная,
Угасает свеча воску ярого,
Не становится у нас млада царевича. —
Никита Романович испугается,
Садится на лошадь водовозную,
Скоро скачет на болото жидкое,
Что на ту ли лужу поганую:
Ударил он Малюту по щеке.
Ты, Малюта, Малюта Скуратович!
Не за свой ты кус принимаешься,
Ты этим кусом подавишься.
Он брал царевича за белы руки
И повел его куда надобно.
Что возговорит грозный царь:
Ах вы, гой еси, князья мои и бояре!
Надевайте на себя платье черное,
Собирайтеся ко заутренней
Слушать по царевичу панихиду. —
Я вас, бояре, всех в котле сварю!
Все бояре испугалися,
Надевали они платье черное,
Собиралися ко заутренней,
Слушать по царевичу панихиду.
Приехал Никита Романович,
Нарядился во платье цветное,
Привел с собою млада царевича
И поставил за дверьми северны. —
Что возговорит грозный царь:
Ах ты, гой еси, Никита Романович!
Что в глаза ли ты мне насмехаешься?
Как упала звезда поднебесная,
Что угасла свеча воску ярого,
Не стало у меня млада царевича.
Что возговорит Никита Романович:
Ах ты, гой еси, надёжа православный царь!
Мы не станем петь по царевичу панихиду,
А станем петь молебен заздравный мы.
Он брал царевича за белу руку,
Выводил из-за северных дверей.
Что возговорит грозный царь:
Ты Никита, Никита Романович!
Еще чем мне тебя пожаловать?
Или тебе полцарства дать,
Или тебе златой казны сколько надобно?
Ах ты, гой еси, царь Иван Васильевич!
Не надо мне полцарства, ни золотой казны,
Только дай ты мне злодея Скуратова.
Я сведу на то болото жидкое,
Что на ту ли лужу поганую.
Что возговорит царь Иван Васильевич:
Еще вот тебе Малюта злодей,
И делай с ним, что хочешь ты.

Об убиенном царевиче Димитрии. — Наши летописи говорят, что царевич пал от рук злодеев, подосланных Борисом Годуновым; народная песнь, современная этому происшествию, подтверждает вполне несчастное событие.

Не вихрь крутит по долинушке,
Не седой ковыль к земле клонится;
То орел летит по поднебесью,
Зорко смотрит он на Москву реку,
На палатушки белокаменны,
На сады ее зеленые,
На златой дворец стольна города*.
Не лютая змея возвывалася,
Возвывался собака булатный нож,
Упал он ни на воду, ни на землю;
Упал он царевичу на белу грудь,
Да тому ли царевичу Димитрию, —
Убили же царевича Димитрия!
Убили его на Углищи,
На Углищи, на игрищи.
Уж как в том дворце черной ноченькой
Коршун свил гнездо с коршунятами;
Уж как тот орел, Дмитрий царевич;
Что и коршун тот, Годунов Борис.
Убивши царевича, сам на царство сел;
Царил же он, злодей, ровно семь годов.
Не вихрь крутит по долинушке,
Не седой ковыль к земле клонится;
То идет грозой Божий гнев
За православную Русь!
И погиб коршун на гнезде своем:
Его пух прошел по поднебесью,
Проточилась кровь по Москве реке.

______________________

* По вступлению уже видно, что эта песнь искажена; но, мне сколько известно, она нигде не напечатана в этом роде.

______________________

Некоторые песни начала XVII в. и половины того же века не менее запечатлены выразительностью чувств и сердца, как, наприм., смерть кн. Михаила Скопина, который на пиру отравлен княг. Екатер. Шуйской, женой кн. Дм. Шуйского, брата царя Шуйского. — Она была дочь Малюты Скуратова.

У князя было, у Владимира,
Было пированье почетное.
Ой, крестили дитя княженецкое!
Ах! кто кум-то был? кто кума была?
Аи, кум-то был князь Михаила Скопин,
Князь Михаила Скопин, сын Васильевич.
А кума-то была дочь Скуратова.
Они пили, ели, прохлажалися,
Пивши, евши, похвалялися,
Выходили на крылечко на красное.
Уж как учали похвалу чинить князья, бояре.
Один скажет: у меня больше красна золота.
Ах, что взговорит князь Михаила Скопин,
Михаила Скопин, сын Васильевич:
Еще что вы, братцы, выхваляетесь,
Я скажу вам не в похвалу себе:
Я очистил царство московское,
Я вывел веру поганскую,
Я стал за веру христианскую.
То слово куме не показалося,
То крестовой не понравилось.
Наливала она чару водки крепкой,
Подносила куму крестовому.
Сам же он не пил, а ее почтил.
Ему мнилось, она выпила;
А она в рукав вылила, —
Наливала еще куму крестовому.
Как выпил князь Михаила Скопин:
Трезвы ноги подломилися,
Белы руки опустилися.
Уж как брали его слуги верные.
Подхватили его под белы руки,
Повезли его домой к себе.
Как встречала его матушка:
Дитя мое, чадо милое!
Сколько ты по пирам не езжал,
А таков еще пьян не бывал! —
Свела меня кума крестовая,
Дочь Малюты Скуратова.

Отсечение головы Стеньке Разину.

На заре то было, братцы, на утренней,
На восходе красного солнышка,
На закате светлого месяца.
Не сокол летал по поднебесью,
Есаул гулял по наезднику.
Он гулял, гулял, погуливал;
Добрых молодцев побуживал:
Вы вставайте, добры молодцы!
Пробужайтесь, казаки донски!
Не здорово на Дону у нас,
Помутился славный тихий Дон:
Со вершины до черна моря,
Да черна моря Азовского:
Помешался весь казачий круг,
Атамана больше нет у нас!
Нет Степана Тимофеевича,
По прозванию Стеньки Разина.
Поймали добра молодца,
Завязали руки белые,
Повезли во каменну Москву.
И на славной Красной площади
Отрубили буйну голову!

Наказание виселицей пойманному разбойнику.

Не шуми, мати, зеленая дубровушка!
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думать.
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грозного судью, самого царя.
Еще станет государь царь меня спрашивати:
Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянский сын!
Уж как с кем ты воровал? с кем разбой держал?
Еще много ли с тобой было товарищей?
Я скажу тебе, надёжа, православный царь!
Всю правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ, темная ночь;
А второй мой товарищ, булатный нож;
А как третий-то товарищ, то тугой лук;
Что рассылыцики мои-то калены стрелы.
Что возговорит надежа, православный царь:
Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын!
Что умел ты воровать, умел ответ держать.
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Среди поля хоромами высокими, —
Что двумя ли столбами с перекладиной.

Молодая жена, выданная замуж за разбойника, оплакивает убитых ее родных:

Из-под лесу, лесу темного,
Из-под частого осинничку,
Как бежит тут конь, добра лошадь,
А за ней идет добрый молодец,
Идучи сам говорит ему:
Ты постой, постой, мой добрый конь.
Позабыл я наказать тебе:
Ты не пей воды на Дунай реке,
На Дунае девка мылася
И совсем нарядилася,
Нарядившись, стала плаката,
И заплакав, сама молвила:
Или в людях людей не было!
Уж как отдал меня батюшка,
Что за вора, за разбойника.
Как со вечера они советовались,
Со полуночи на разбой пошли,
Ко белу свету приехали.
Ты встречай, встречай,
Узнавай коня томлёного.
Ах! томлёный конь, конь батюшков,
Окровавлено платье матушкино,
А золот венок милой сестры,
А золот перстень мила брата.
Как убил он брата милого,
Своего шурина любимого.

Молодая женщина оплакивает свою участь и свою опрометчивость в том, что она выбрала себе не по мыслям друга вековечного.

Возле садику млада хожу,
Возле зелена млада гуляю,
Соловьевых песен слушаю.
Хорошо в саду соловей поет!
Он поет, поет припеваючи,
К моему горю применяючи,
К моему житью ко бессчастному!
Не пеняю я, молодёшенька,
Ни на батюшку, ни на матушку,
Ни на братца, на ясного сокола,
Ни на сестрицу, лебедь белую;
Что пеняю я, младешенька,
На свою ли участь горькую,
На свои ли очи ясные!
Ах вы, очи, очи ясные!
Вы глядели, да огляделися;
Вы смотрели, да осмотрелися.
Не по мысли вы друга выбрали,
Не по моему по обычаю.

Слезы верной жены по убитому мужу, который оставил после себя детей, и она, несмотря на советы вступить в новый брак, отрекается из любви к убитому мужу и своим детям.

Как на дубчике два голубчика
Целовалися, миловалися,
Сизыми крыльями обнималися.
Отколь ни взялся млад ясен сокол,
Он ушиб, убил сизого голубя,
Сизого голубя, мохноногого,
Он кровь пустил по сыру дубу,
Он кидал перья по чисту полю,
Он и пух пустил по поднебесью.
Как растужится, разворкуется
Сизая голубушка по голубю,
О голубушке мохноногоньком.
Как возговорит млад ясен сокол:
Ты не плачь, не плачь, сиза голубушка!
Сиза голубушка по своем голубчике.
Полечу ли я на сине море,
Пригоню тебе голубей стадо:
Выбирай себе сизого голубя,
Сизого голубя, мохноногого.
Как возговорит сиза голубушка:
Не лети, сокол, на сине море,
Не гони ко мне голубей стадо.
Ведь то мне будет уж другой венец,
Малым голубятушкам не родной отец.

Гибель молодого парня за его страсть к полюбовнице, которую простой народ называет змейкой-скоропейкой.

Ты змейка-скоропейка, змея лютая!
Из норы ты, змея, ползешь, озираешься;
По песку ползешь, извиваешься;
По траве ты ползешь, всю траву сушишь.
Иссушила в поле всю травушку,
Да всю травушку, всю муравушку,
Все цветочки, все лазоревые.
Ты душа ль, душа, красна девица!
Иссушила ты добра молодца,
Как былиночку в чистом поле.
Довела его ты до погибели,
Что до той ли темной темницы.
Что из славного села Преображенского,
Из того приказу государева,
Что вели казнить доброго молодца,
Что казнить его, повесити.
Его белые руки и ноги скованы,
По правую руку идет страшен палач,
По левую идет мать его родная,
Позади идет красная девица,
Его милая полюбовница,
Что зазноба его ретива сердца,
Погубительница живота его.

Сестра по злости к своему брату решилась отравить его; но обман открылся преждевременно и она была сожжена посреди двора.

Стругал стружки добрый молодец,
Брала стружки красная девица,
Бравши стружки, на огонь клала,
Все змей пекла, зелье делала:
Сестра брата извести хочет.
Встречала брата серели двора,
Наливала чару прежде времени,
Подносила ее брату милому.
Ты пей, сестра, наперед меня.
Пила, братец, наливаючи,
Тебя, братец, поздравляючи.
Как канула капля коню на гриву,
У добра коня грива загорается,
Молодец на коне разнемогается.
Сходил молодец с добра коня,
Вынимал из ножен саблю острую,
Снимал с сестры буйку голову.
Не сестра ты мне родимая!
Что змея ты подколодная.
И он брал с костра дрова,
Он клал дрова середи двора.
Как сжег ее тело белое,
Что до самого до пепелу,
Он развеял прах по чисту полю,
Заказал всем тужить, плакати;
Что она над ним худо делала.
Ей самой так рок последовал,
От ее злости ненавидныя*.

______________________

* Эти песни напечатаны в «Нов. и полн. собр. русск. песн.», изд. в 1780 г., в следующем порядке: ч. I № 124, № 146; ч. 2 № 135; ч. I № 136 и 125; ч. 2 № 121; ч. 3 № 159; ч. I № 134, 131, 139, 144, 155; ч. 2 № 133, ч. I № 140. — Так много хорошего рассеяно в 3 частях песенника, что мы затруднялись в выборе и боялись еще обременить читателей. — Нельзя не заметить, что приведенные здесь песни напечатаны в других песенниках весьма неправильно. Напр., в «Новейш. и полн. российск. объяснен, песенн.», изд. Моск. 1810 г., № 239.

При зачине каменной Москвы,
Зачинался тут и грозный царь, и пр.

Отмеченная у меня под № 121, ч. 2, совсем иначе напечатана. — Или:

Не шуми, мати, зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати.

Несправедливо приписывают ее Ваньке Каину — он только любил ее петь. Каин разбойничал в царствование Елизаветы. Пойманный и сужденный за преступление, он был сослан с клеймом на лбу и двух щеках и с вырыванием ноздрей в каторжную работу в порт Рогервик, ныне балтийский..

______________________

Вот где народная поэзия, проникнутая истинным чувством!

В царствование Иоанна IV толпы скоморохов ходили из села в село и пели песни от избытка чувств, раздающиеся поныне в деревнях и городах. Сам набожный царь Федор любил внимать пению: по отслушании вечерни он проводил все остальное время до ужина в забавах, коими тешили его шуты и карлы и услаждали песнями.

Предания старины памятнее для народа: лелея давно прошедшие события, он переносился в глубокую даль времени, украшал ее песнями и передавал потомкам. — Кто сочинял эти песни? — Имена сочинителей потеряны, но утвердительно сказать можно, что многие песни составлялись в кругу дружеской беседы, как это делали индейские певцы: харуны и бгаты, которые славили деяния своих предков*; ионические рапсоды, гомеровские греки, кельтийские барды, скандинавские скальды, германские минезингеры, французские трубадуры, менестрели, сербские гусляры и все воодушевленные песнопевцы, увлекаемые преданиями. Так сочиняли малороссийские кобзари (бандуристы) и казаки, собираясь на вечерницах (вечерних сходбищах) или в кругу пленительной дружбы. — Особенная жалость в тех думах, в коих глубоко запали в сердце уныние, тоска и печаль.

______________________

* James Tod «Annals and antiquities of Rajast'han or the central and western Rajpoot states of India», Lond., 1829 г., т. 2, с. 4; Ritter's «Erdkunde Asien», ч. IV, or. II, c. 418, 612; ч. I, c. 722; Malcolm «Memoir of central Indie», т. II, c. 132-138; Heber «Narrative», т. V, с. 433-455.

______________________

Для сравнения с приведенными образцами: об убитом воине, лежащем в степи, представляется здесь несколько малороссийских песен, которые древностью и, говоря беспристрастно, красотою, силою и живопроникнутой грустью превышают русские песни и думы.

1

Витер гуде, трава шумит,
Козак бидный убит лежит!
На купини головою,
Накрыв очи осокою.
Кинь вороный у ноженьках,
Орел сизый в головоньках:
Вин козака доглядае,
На кучери наступав.
Козак до его промолвляе,
Сизый орле! побратаймось.
Як ты, брате орле, станет,
З лобу очи выдирати,
Дай же моей неньци знаты,
Моей неньци старесенький,
Матусеньци риднесенький.
Ой, знай, орле, що казаты,
Як у тебе моя маты
Буде про мене пытаты.
Скажи: служит вин у хана,
У пана хана татарина,
У крымского добродия;
Да выслужив королевиньку,
У чистым поли могилоньку.

2

Ой, кинь бежит, трава шумит,
Да вжеж козак убит лежит!
На купини головою,
Прикрыв очи осокою,
Жовтое тило рокитою,
Билы руки хустиною,
Ясне личко китайкою.
В головоньках ворон кряче,
А в ноженьках коник плаче.
Копытом землю выбывае,
Свою пана вин пыгае:
Ой, пане ж мий, пане!
Пане копитане!
Ой, кому мене вручаеш?
Кому коня покидает?
Чи турчину, чи татарину?
Тебе, коню, турчин не пиймае,
А татарин не осидлае.
Ой, бежи, коню, темными лугами,
Бежи, коню, битыми шляхами;
Да пробежи, коню, до двору
Та вдарь копытом в болону.
А и выйде до тебе ненька старенька,
Козацькая матусенька:
Вона буде тебе за поводы браты,
Буде тоби сина подкладаты,
Буде тоби вивса подсыпаты,
Холод нею водицею наповаты;
И скризь слезы про мене пытаты.
Да не кажи, коню, шо я убывся,
А скажи, коню, що я ожеиывся:
Та поняв соби паняночку,
У чистом поли земляночку.
Що куды витер не вне,
Ни сонечко вже не грие.
Без виконец и без дверец,
Там спит козак — молодец.

3

Сидит козак на могили,
З оружины огонь креше,
Скалки ломит, розкладас,
В свои раны заглядае:
Пострелены — к сердцю прийшли;
Порубаны — кровью зийшли.
Заклалався орел за конем,
А за тый криниченьки:
Ой, чи скорийш ты добежиш,
Мени крыльця повтинаеш? —
Ой, ты скорийш долетиш,
Мени ноги повтинаеш. —
Ой, кинь бижит, земля дрожит;
Орел летит, перо дзвенит;
Ой, кинь бижит все ярами,
Орел летит все лугами.
Кинь до воды прибигае,
Орла братца выглядае.
Орел летит и не смие,
Коня брата не пизнае.
Даруй, коню, крылечками,
А хто ходит нижечками!

Печальные воспоминания казака по оставленной им родине.

Ой кряче, кряче, черненький ворон,
Та на глыбокой долине;
Ой плаче, плаче, молодый коэаче
По несчастливой годыне.
Ой кряче, кряче, да черненький юрой
Та у лузи над водою.
Ой плаче, плаче, молодый козаче
По конику по вороному.
Вороный коню! грай ты пидо мною,
Та розбий туту мою!
Розбий, розбий туту по темному лугу,
Козакови та молодому.
Ой, иде козак дороженькою,
Слизоньками умываеця:
Десь моя ненька, десь моя старенька,
Да за мною убиваеця!
Та в недилоньку рано пораненьку,
Да як сонце не зходило,
Та зезжалася вся моя родына,
Вона мне выпроводыла, —
Выпровожаеш, моя родинонько!
Та чи не жаль тоби буде,
Як я пийду на ту украину,
Да меж чужии люди?
Ой, загадай мене, моя стара йене,
Сидаючи обидаты.
Десь моя дитина, на чужой сторони? —
Да никому одвидати!
Ой, згадай мене, моя стара йене,
Як сядет у вечери исги:
Десь, моя дитина, на чужой сторони? —
Да не мае од ней виста.

Могила, разговаривая с ветром, предвещает казаку, оставляющему своего отца, неминуемую смерть:

Ой, у поли могила з витром говорила:
Повий витре на мене, щоб я не чернила,
Щоб я не чорнила, щоб я не марнила,
Щоб на мени трава росла, да и ще зеленила.
И витер не вне, и сонце не грие,
Тилько в степу при дорози трава зеленив.
Ой у степу ричка, через ричку кладка,
Не покидай, козаченьку, ридненького батька!
Як батька покинет, сам марне згинеш,
Риченькою быстренькою за Дунай заплынеш.
Бодай тая ричка, рыбы не плодила:
Вона того товарища навики втопыла!
Бодай тая ричка, кошуром заросла:
Вона мого товарища за Дунай занесла!*

______________________

* Максимович «Украинские народ, песни», Моск., 1834 г., ч. I, с. 150 — 153, № 15 и 16; с. 148 и 146, № ц; с. 168, № 34. - Придерживаясь правильного выговора малороссиян, я изменил правописание, введенное г. Максимовичем, и писал так, как произносят знатоки своего языка.

Необыкновенная красота и сила малороссийских песен заставляли многих собирать их и печатать; но никто доселе не был столько счастлив в собрании их и ознакомлении с ними нас в такой степени, как трудолюбивый писатель наш, г. Максимович. У него ныне собрано до двух с половиною тысяч разных песен и отрывков. С нетерпением ожидаем выхода в свет. — Г. Киреевский давно собирал русские народные песни и собрал их весьма много. Более десяти лет ожидали появления в свет обещанных им песен и, к сожалению, обещание не выполнено. — Постигшая смерть в 1843 г. похитила его у нас; с ним она унесла в могилу нашу надежду. Может быть, кто-нибудь из любителей народности издаст их; а теперь мы лишены возможности сказать о них что-либо. — Приведенные малороссийские песни принадлежат, судя по слогу, к концу XVI в. Но вот определенные по своему времени: на взятие Варны и на взятие Львова. Гетман Федор Богданко, опустошив Синоп, Трапезунд и Анатолию, подошел под Царьград (в 1577 г.) и ограбил его предместье; отсюда поплыл с казаками к Варне, которую он взял. По этому случаю сочинили казаки песнь:

Чы я бы вийску не заплатила,
Червонными золотыми
Та биленькими таларами?
Чы я бы вийску не заплатила.
Червонною китайкою
За услуженьку козацкую?
А в недиленьку пораненько,
Збыралася громадонька
До козацкой порадоньки.
Ставилы раду, та ставилы,
Виткиль Варну мисто достаты:
Ой чы з поля, чы з моря?
Чы з рички невиличкой?
Пыслали писла та под Варну,
Пиймав же посел турчанина,
Старого ворожбина.
Сталы его выпытываты:
Виткиль Варну мисто достаты,
Ой, чы з поля, чы з моря?
Чы з той рички невеличкой?
А в недиленьку пораненько
Бигут, пливут човенышми,
Поблыскивают весельцами.
Вдарылы разом з самопалыв,
А з гарматы вси козаки.
Воны туркив забирал ы,
Сталы, нарекали:
Була Варна, була Варна,
Сдавна славна;
Славнийше того козаки,
Що той Варны досталы,
И в ней туркив забралы.

По взятии Львова Богданом Хмельницким (в 1648 г.).

А в чистым поли, близко дороги,
Стоит наметец дуже шовковый;
В тым наметци стоит столичек,
На тым столичку зречны молодец.
Конне вийско збирае, над Львив встае,
Тай пид Львив встае, все шерегуе,
Свое вийско на Львив рихтуе.
Як киньми зернув, аж Львив здвигнувся,
Як шабелькой звив, Львив поклонывся.
Ой, виишлы к нему мищапы
Ой, вси мищапы, вси предмищаны:
Вынеслы йому мысу червонных.
Вин тое бере, тай не дякуе,
А свое вийско на Львив рихтуе.
Ой, виишлы к нему вси жидове,
Вси жидове, вси кагалове:
Вынеслы йому мысу червонных.
Вин тое бере, тай не дякуе,
А свое вийско на Львив рихтуе.
Ой, вийшли к нему уси Панове,
Уси Панове, вси гетманове:
Вывели йому конников в сидли,
Конников в сидли, панну в карети.
Вин тое бере, красно дякуе,
А свое вийско та шерегуе.
Як зачав вийско шереговаты,
Ой, бильше Львива не турбоваты.

По летописям видно, что Львов избавился от грабежа казаков выкупом 200 000 червонцев, собранных с жидов и купцов армянских. — Не должно думать, чтобы песни на взятие Варны и Львова только и были бы определенные по своему времени — их довольное число. На некоторые из них указано для сравнения только с приведенными русскими.

______________________

Думая, что при звуках пленительной старины никто не может быть равнодушным, я решился привести несколько отрывков из сочинений пол. XVII в. и конца тоже века — казака Кирши Данилова и неизвестных.

Завоевание Сибири Ермаком, хранившееся долго в устах простолюдинов, носит отпечаток исторической верности:

И собиралися во единой круг
И думали думушку крепко за едино:
Как бы им приплыть к горе тобольской той!
Сам он, Ермак, пошел устьем верхним.
Самбур Андреевич устьем ере дни им,
Анофрий Степанович устьем нижниим,
Которое устье впало против самой горы тобольской.
Татары в них бьют со крутой горы;
Стрелы летят, как часты дожди.
И тому татары дивовалися,
Каковы русские люди крепкие,
Что ни единого убить не могут их.
Каленых стрел в них, как в снопики налеплено,
Только казаки все невредимо стоят.

Описание доспехов Михаилы Казарянина:

Выезжал удача, добрый молодец,
Молодой Михаиле Казарянин.
А конь под ним — как ясен сокол,
Крепки доспехи на могучих плечах,
Куяк и панцирь чиста серебра,
А кольчуга на нем красна золота.
Шелом на буйной голове замычется,
Копье в руках мурзамеикое, как свеча горит;
Ко левой бедре припоясана сабля острая,
В длину сабля сажень печатная,
В ширину сабля осьми вершков;
Еще с ним тугой лук разрывчатой,
Полосы были булатные,
А жилы елены сохатные,
А рога красна золота,
А тетивочка шелковая,
Белого шелку шамаханского,
И колчан с ним каленых стрел.
А конь под ним, как лютый зверь;
Цены коню сметы нет.
Почему коню цены сметы нет?
Потому ему цены сметы нет
За реку броду не спрашивает,
Скачет конь с берегу на берег,
Котора река шириною пятнадцать верст.

Жалоба русской девицы, плененной татарами:

На беседе сидят три татарина,
Три собаки, наездники.
Пред ними ходит красна девица,
Русская девочка полоняночка,
Молода Марфа Петровична.
Во слезах не может слово мол виги.
Добре жалобно причитаючи:
«О, злосчастная моя, буйна голова!
Горе горькое, моя руса коса.
А вечер тебя матушка расчесывала,
Расчесала матушка, заплетала.
Я сама, девица, знаю, ведаю,
Расплетать будет мою русу косу!
Трем татарам, наездникам».
Они те-то речи, татары, договаривают,
А первый татарин проговорит:
«Не плачь, девица, душа красная,
Не скорби, девица, лица белого;
Асдему, татарину, достанешься.
Не продам тебя, девицу, дешево;
Отдам за сына за любимого.

В горе не должно кручиниться, говорили наши прадеды:

А и горе, горе, гореваньице!
А и в горе жить, не кручишгу быть;
Нагому быть, не стыдитися;
А и денег нету перед деньгами,
Появилась гривна перед злыми днями.
Не бывать плешатому — кудрявому;
Не бывать гулящему — богатому;
Не отростить дерева суховерхого,
Не откормить коня сухопарого,
Не угешити дитя без матери,
Не скроить атласу без мастера.
А горе, горе, гореваньице!
А и лыком горе подпоясалось,
Мочалами ноги изопутаны.
А я от горя в темны леса,
А горе прежде век зашел;
А я от горя в почетный пир,
А горе зашел, впереди сидит;
А я от горя на царев кабак,
А горе встречает, уж пиво тащит.
Как я наг-то стал, насмейся он.

Изведение брата напоем лютых кореньев.

Кабы по горам, горам, по высоким горам,
Кабы по долам, долам, по широким долам,
А и по край было моря синего,
И по тем и по хорошим зеленым лугам.
Тут ходила, гуляла душа красна девица,
А копала она коренья, зелье лютое.
Она мыла те коренъица в синем море,
А сушила те кореньица в муравленой печи,
Растирала те коренья в серебряном кубце,
Разводила те кореньица меды сладкими,
Рассыпала коренья белым сахаром
И хотела извести своего недруга;
Невзначае извела своего друга милого,
Она по роду братца родимого.
И расплачется девица над молодцем,
Она плачет, девица, причитаючи:
За<на>прасно головушка погибнула!

Об удалых с усами молодцах:

Ах! доселева усов и слыхом не слыхать;
А слыхом их не слыхать, и видом не видать;
А нонеча усы проявились на Руси,
А в новом усольи у Страганова.
Они щепетно по городу похаживают.
Собиралися усы на царев кабак,
А садилися молодцы во единый круг.
Большой усище и всем атаман:
Сам говорит, сам усом шевелит.
А братцы усы, удалые молодцы!
А и лето проходит, зима наступает,
А и надо чем усам голову кормить!
На полатях спать и нам сытым быть.
Ах, нутеж ко, усы, за свои промыслы!
А мечитеся по кузницам,
А накуйте ножей по три четверти,
Да и сделайте бердыши
И рогатины и готовьтесь все.

Докончим выписку из старинных песен забавной сказкой о дурне. Это характеристика, достойная внимания:

А жил был дурень,
А жил был бабин,
Вздумал он, дурень,
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
Отшедши дурень
Версту-другу,
Нашел он, дурень,
Две избы пусты,
В третьей людей нет.
Взглянет в подполье,
В подполье черти
В остроголовы;
Глаза, что часы,
Усы, что вилы;
Руки, что грабли:
В карты играют,
Костью бросают,
Деньги считают,
Груды переводят!
Он им молвил:
«Бог вам в помочь,
Добрым людям».
А черти не любят!
Схватили дурня,
Зачили бита,
Зачили давити.
Едва его, дурня,
Жива отпустили.
Пришедши дурень
Домой-то плачет,
Голосом воет. —
А мать бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то так же.
«Ты, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы ты слово
Не так же бы молвил:
Будь враг проклят
Именем Господним
Во веки веков, аминь!
Черти б убежали,
Тебе бы, дурню,
Деньги достались,
Вместо кладу». —
Добро ты, баба,
Баба бабариха,
Мать Лукерья.
Сестра Чернава. —
Потом я, дурень,
Таков не буду.

Пошел он, дурень,
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
Увидел дурень
Четырех братьев,
Ячмень молотят,
Он им молвил:
«Будь враг проклят,
Именем Господним».
Бросил ися к дурню
Четыре брата,
Стали его бита,
Стали его колотити;
Едва его, дурня,
Жива отпустили.
Пришедши дурень
Домой-то плачет,
Голосом воет, —
А мать бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то так же.
«А, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы ты слово,
Не так же бы молвил;
Ты бы молвил
Четырем братам,
Крестьянским детям:
«Дай вам Боже!
По сту на день,
По тысяче на неделю».
Добро ты, баба,
Баба бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду.

Пошел же дурень,
Пошел же бабин,
На Русь гуляти,
Себя казати.
Увидел дурень
Семь братов:
Мать хоронят,
Отца поминают;
Все тут плачут,
Голосом воют.
Он им молвил:
«Бог вам в помощь,
Семь вас братьев,
Мать хоронити.
Дай Господь Бог вам
По сту на день,
По тысяче на неделю».
Схватили его, дурня,
Семь-то братов:
Зачали его бита,
По земле таскати,
Валяти.
Едва его, дурня,
Жива отпустили.
Идет-то дурень
Домой-то, плачет,
Голосом воет.
Мать бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то также.
«А, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы ты слово
Не так же бы молвил,
Ты бы молвил: прости,
Боже благослови!
Дай Боже им Царство небесное,
В земле упокой,
Пресветлый рай всем.
Тебя бы, дурня,
Блинами накормили,
Кутьей напитали».
Добро ты, баба,
Баба бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду. —

Пошел он, дурень,
На Русь гуляти,
Себя казати,
Людей видати.
Навстречу ему свадьба,
Он им молвил: прости,
Боже благослови!
Дай вам Господь Бог
Царство небесно,
В земле упокой,
Пресветлой рай всем!
Поехали дружки,
Наехали бояре,
Стали дурня
Плетьми стегати,
По ушам хлестати.
Пошел, заплакал,
Идет да воет. —
Мать его бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то также.
«Ты, глупый дурень,
Пошел он, дурень,
Неразумный бабин!
То же бы слово
Не так же бы молвил,
Ты бы молвил:
Дай Господь Бог
Новобрачному князю
Сужено понята,
Под злат венец стати,
Закон Божий прията,
Любовно жита,
Детей сводити»,
Потом я дурень,
Таков не буду. —

Пошел он, дурень,
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
<На>встречу дурню
Идет старец,
Он ему молвил:
«Дай Господь Бог
Тебе же, старцу,
Сужено понята,
Под злат венец стати,
Любовно жиги,
Детей сводити».
Бросился старец,
Схватил его, дурня,
Стал его бита,
Костылем коверкать.
И костыль изломал весь.
Не жаль старцу дурака-то,
Но жаль ему, старцу, костыля-то.
Идет-то дурень
Домой-то, плачет,
Голосом воет,
Матери расскажет.
Мать его бранити.
Жена журити.
Сестра-то также.
«Ты, глупый дурень,
Неразумный бабин!
Так бы ты слово,
Не так же бы молвил,
Ты бы молвил:
Благослови меня, отче,
Святой игумен!
А сам бы мимо».
Добро ты, баба,
Баба бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Впредь таков не буду.

Пошел наш дурень
На Русь гуляти,
В лесу ходити.
Увидел дурень
Медведя за сосной:
Кочку роет,
Корову коверкает.
Он ему молвил:
«Благослови меня, отче,
Святой игумен!
А от тебя дух, дурень».
Схватил его медведь — ать!
Зачал его драти,
И всего ломати,
И смертно коверкати,
Едва его, дурня,
Жива оставил.
Пришедши дурень
Домой-то плачет,
Голосом воет.
Матери расскажет.
Мать его бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то также.
«Ты, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы слово,
Не так же бы молвил.
Ты бы заускал,
Ты бы загайкал,
Ты бы заулюкал».
Добро ты, баба,
Баба бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду. —

Пошел же дурень
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати —
Будет дурень
В чистом поле,
<На>встречу дурню
Шишков полковник.
Он заускал,
Он загайкал,
Он заулюкал.
Наехали на дурня
Солдаты,
Набежали драгуны.
Стали дурня бита,
Стали колотати.
Тут ему, дурню,
Голову сломили,
И под кокору
Бросили;
Тут ему, дурню,
И смерть случилась*.

______________________

* «Древн. российск. стихотв., собр. Кирш. Даниловым», изд. 1818 г. Приведенные здесь в отрывках, как-то: завоевание Сибири, доспехи Михаила Клзарянина и жалоба пленной девицы суть сочинение, а может быть, переделка самого Кирш. Данилова из древних песен на свой лад; см. с. 116, 117, 203, 204, 209, 210. Следующие же: «А и горе, горе, гореваньице! — Изведение брата напоем лютых кореньев. — Об удалых с усами молодцах. — Сказка о дурне», помсщ. на с. 381, 303, 409, 390, 402, — едва ли сочинение Данилова.

______________________

Продолжать выписки о старинных народных произведениях было бы здесь излишним. Всяк, кто сколько-нибудь знаком с напечатанными уже песнями, тот согласится, что многие из них так трогательны и сильны излиянием сердца, что они не только восхищают простолюдина, но и знакомого с изящными творениями.

Недавно стали думать, чтобы писать в народном духе, и некоторые в том успевали. Должно желать, чтобы наша словесность, богатая языком и чудесными оборотами, стремилась преимущественно к своему собственному назначению. Не надобно заимствовать не свойственного нам: ни предметов, ни красок, ни оборотов для слова и мысли. У нас всего в избытке. Каких хотите народных предметов? — Загляните в отечественную историю — там несчетное число событий величественных и печальных, отрадных и убийственных, поучительных и злодейских. А где краски? Ваша родина, ваше дорогое отечество: дремучие леса и бездонные пропасти, воды и океаны, богатства южных и горячих стран, ужас природы от берегов Ледовитого моря до упоительной роскоши — предметов бесчисленное множество! Человек с пламенной душою, возвышенной мыслью, чистым сердцем, с жаром ко всему прекрасному, изящному и благородному найдет везде себе пищу — ему не надобно указывать. — Но можно ли найти для предметов и красок приличные обороты и мысли? — Не только приличные, но возвышенные и глубокие. Это зависит от выбора предмета, который часто сам воодушевляет, и от места, поражающего наши чувствования, потрясающие душу и вызывающие, так сказать, слова и мысли на простор беспредельных размышлений: тут они стаями явятся, налетят на вашу душу, на ваше благородное сердце, унижут его жемчужными словами и развернутся пред вами бриллиантовою струей, в ослепительном сиянии. Рой звонких выражений и плачевных отголосков отзовется в оледеневшей душе и согшетет с лучезарной светочыо мыслей блестящие украшения. Поверьте, можно достигнуть украшений: надобно уметь чувствовать.

Я уклонился от предмета, но он так близок к нашему сердцу, что невольно увлекает.

Не все наши песни и сказки носят древность даже половины XVII века — потому что они забыты или истреблены временем. Большая часть существующих ныне суть первой половины XVIII века, а другие сочинены в конце XVIII века. — Многие уже переделаны местною потребностью и вкусом или вновь сочинены — народ их сам производит. Плясовые, свадебные и протяжные часто сокращаются, дополняются новыми или вновь составляются. Замечено, что по прошествии 25 лет самые любимые песни, которые певали прежде повсюду, оставляются: считают их уже старыми и заменяют новыми. Неграмотный народ имеет свою поэзию и своих стихотворцев — а мы их не уважаем и не хотим! — Богатый запас народности погиб уже и погибнет от небрежения нашего или, справедливее сказать, от наших мудрований, и <мы> погребаем безжалостно свои сокровища. Если бы дошли до нас все народные стихотворения, даже начала XVII в., то мы, вероятно, получили бы другое направление в области языкознания, но потеря невозвратная! По крайней мере не допустим теперь, будем собирать, изучать и дорожить своими памятниками. Время все истребляет, а люди как бы не думают об этом. — Пора уже нам оставить чужеземные восторги, восхищаться одним заморским и слепо думать, что мы не в состоянии создать собственного природного; что наш язык не заменит приторных выражений: comme c'est beau! quel jolie enfant! Vraiment, c'est un ange и т.п. — Оставим это доказывать прекрасному полу, и кто смеет спорить с ним? Кто будет столь невежлив, чтобы осмелился сказать: сударыня! вы ошибаетесь, вы судите ложно!!! Мужчины не одарены нежным свойством судить ложно и не все они так пристрастны, как римский император Карл V, который утверждал, что на испанском языке говорят с Богом, на французском с друзьями, на немецком с неприятелями, а на итальянском с женским полом. — Мы знаем, что наш язык сладкозвучен и чувствителен, громок и живописен, силен и богат. Иностранные писатели этого не знают — и какая надобность знать им? Они любят свое и ожидают только похвал от нас своему собственному — а мы? — Мы точно их хвалим, ничего не надеясь от них в нашу пользу, потому русским надобно внимание русских. — Какого хотите от нас внимания? Разве мы не читаем русских повестей, рассказов? И помилуйте, Бог знает что говорите! Требуете нашего внимания! А посмотрите, есть ли у нас язык? Где он? По каким примерам станем изучать его? — Говорят, что его надобно изучать в высшем обществе; говорят, что там он господствует во всей чистоте и правильности. — Подобные замечания мне делали часто. Что я мог отвечать? Молчал — и мое молчание всегда принимали за согласие с ними, что у нас нечему учиться, что наш язык употребляет mauvais gens! — чернь! простые люди!! — Внимание нужно к русскому языку потому, что он наш отечественный, а кто любит отечество, тот любит свой язык. — Повести и рассказы доставляют приятное чтение, читать же их без разбора, без знания языка то же самое, что ходить по золотоносным горам и не видеть золота. Надобно прежде изучать красоту и прелесть слова. — Язык не только существует, но он богатейший в мире после аравийского; образцы его оставили нам бессмертные наши писатели: светские и духовные; у них должны изучать, а не в высшем обществе, где часто говорят не по-русски, мешая природные слова с иностранными, даже там многие не оценивают его — это уже доказано*. Ни московское, ни новгородское, ни ярославское наречие, ни другое какое-либо не может сделаться повсюдным. Это только местное наречие, но самое лучшее, правильнейшее и чистейшее, существует между людьми, изучившими свой язык по определенным правилам, которые, однако, не могут быть постоянными, положительными: с просвещением народа язык изменяется — а отсюда следуют изменения и новые правила. Тот бедный язык, который стоит на одной ступени. Французский уже не двинется далее; только вносятся в него преобразованные слова вместо застарелых, а застарелые занимают место новых, так что в нем теперь произошла мена слов. — Если бы допустить, что в обществе заговорили бы в одно время на ста местных наречиях, проистекающих из одного общего, родного им языка, то вышло бы странное смешение — недалеко от вавилонского. — Каждый захотел бы отдать преимущество своему туземному выговору, произошли бы споры, а за спорами неуместные доказательства. Мы знаем на опыте, что в образованном обществе говорят наречием правильным и очищенным. Это доказывает, что эти люди изучали его свойство, силу и дух; что они знают, где надобно избегать несвойственных выражений, приличных одному какому-нибудь месту, городу или деревне; что они сами признают тот правильным язык, который освобожден от местных привычек. Смешно было бы, если бы кто стал изъясняться книжными словами. Были примеры, что многие из прекрасного пола говорили целыми статьями из какого-нибудь любимого ими романа или повести, написанной, правда, увлекательно, но это обнаруживает явное незнание языка, слепой вкус и тщеславное желание блеснуть чужими оборотами выражений, которые весьма кстати были сказаны писателями; но изуродованы легкомысленными подражателями**.

______________________

* Благоразумные французы сами осуждают пристрастие наше к их языку. Une des qualites les plus rcmarquablcs de I'esprit dcs dames de la Russie, c'est leur facilite a apprendre les langucs etrangers.(Il n'est aucun idiome moderne qui les presente des difficulties: elles parient et ecrivent le franjois comme si elles etoient nees a Paris, tandis qu'elles peuvent a peine e'peler un livre russe. I) n'est pas etonnant qu'elles negligent leur langue maternelle: on ne daigne gue'res la parlcr dans les cercles. La langue russe, ne s'emploie que pour les affaires d'elat, les plaidoyers, les procedures et les aetes religieux. — Breton. «La Russie», т. I, с. 30 — 31, изд. Пар. 1813 г. Должно отдать справедливую честь ученым русским и некоторым знаменитым государственным сановникам в том, что они дорожили своим отечественным языком и говорили на иностранном по одной необходимости, а именно: Румянцевы-Задунайские, Потемкины-Таврические, Суворовы-Рымникские — Италийские, Безбородкины, Панины, Разумовские и многие другие. Бессмергный творец оды «Бог» Г.Р. Державин всегда сердился, когда слышал говорящих не по-русски, особенно тех, которые давно поселились в России. Он требовал от всех, чтобы они везде употребляли свой язык, чтобы этим способом заставить иностранцев изучать наш язык. — Однажды пришел к нему сапожник с денежным счетом и стал изъясняться по-немецки. — Державин сказал с негодованием: долго ли ты будешь говорить со мною по-немецки? Более 20 лет, как живешь здесь! — Пришел к нам босой и полунагой, а теперь уже имеешь два каменных дома, с коих получаешь несколько тысяч в год доходу. Хотя бы из благодарности к счастливому для тебя Петербургу говорил по-русски.

Весьма странно и даже обидно, что очень многие из наших соотечественников изъясняются на иностранном языке, оставляя свой в пренебрежении. Встретятся ли они с французом, немцем или англичанином — тотчас залепечут на их языке, хотя последние очень хорошо знают наш природный. Войдите в общество, где иностранцы разных племен, русский непременно станет изъясняться на их наречии. Посмотрите же на немцев, французов и англичан, они никогда ни с кем не заговорят, как только на своем языке, даже стараются заставить иноземцев выражаться на их природном. Вам случалось видеть, о, я думаю, весьма часто, что в одном и том же собрании все разговаривают сначала по-русски, но если появятся немцы или французы, то все изменяется: немцы пристают к немцам, французы к французам и т.д., составляют свой круг и говорят на своем языке, в посмеяние русским. Русские это терпят, слушают хладнокровно и отнюдь не заботятся заставить их говорить по-русски — а иноземцы торжествуют! Что это значит? Любовь иностранцев к своему собственному, ревностное стремление распространять повсюду свое отечественное. А мы, русские, в безмолвном благоговении пред говором иностранным учимся ему с горячностью неистощимой; потеем от всего усердия над тем даже, как чисто и правильно произносить, к унижению собственного нашего языка.

Когда мы ознакомились с иноземным духом в XVI в., тогда вошло в пословицу: «Славянскому языку не видать добра от немецкого». См.: «Дела польские», л. 320 на об. л., и Кар. «И. Г. Р.», т. X, с. 101, пр. 166, изд. 1824. — Предки наши под именем немцев разумели всех иностранцев. — Предание об истреблении нашего языка весьма нелепое; оно похоже на предсказание — завладение русскими Царьградом. По крайней мере завоевание восточной империею взято из того повода, что Олег повесил щит свой на константинопольских воротах в 906 г. — Но эту молву распространил польский летописец Стрийковский (см. его сочин. гл. III.).

В X в. была найдена надпись, неизвестно кем написанная под истуканом Беллерофона, который стоял на гаврской площади в Царьграде: «Русские недавно опустошали Константинополь», а не предсказание, что русские овладеют Константинополем. — In medio fori (Tami) alrio est statua equeslris, quam quidam lesu Nave, alii Bellerophontis esse volunt. Allata vero fuit ex magna Antiochia. Caeterum basia lapidea quadrilatera equestris illius statuae habet insculptas: historias russorem, qui novissimis diebus urbem vastaturi sunt., cujus rei impedimentum est perquam minimum illud signum, quod vinetum ae genuflexum illie positum visitur. Praeterea quoque pes levus magni equi, quod in eo inscriptum est, praesignificat. Similiter est magna columna concava et Xerolophus ultimus urbis casus expugnationes quae representant . Она была привезена из великой Антиохии. На квадратном каменном основании сей статуи высечены слова: «История руссов, которые в новейшие дни грядут опустошать город», а на задней стороне — едва различимое изображение виноградника и в нем, преклонившего колени. Кроме того, имеет значение левая нога большого коня, вписанная там. Подобным образом большая полая колонна и последний ксеролофус города, павший в сражении, там бывшем — Banduri Imper. orient., т. I, с. 16, в статье «Anonymi antiquitatum constantinop.» lib. I, см. Nicetas Choniates, c. 412 и 414; Codinas. «De origin. Constant», c. 24. Все они трое, жившие около 1100 г., свидетельствуют общее сведение о взятии русскими Царьграда, но никто из них не говорил о предсказании, что русские овладеют Константинополем. Le souvenirs de ces flottes arctiques, qui sembloient descendre du cercle polaire, epouvanta longtemps la cite imperiale. Далее, когда русские опустошили предместие столицы при Игоре и Святославе, тогда разнесли молву, что они завладеют Царьградом, как обыкновешю происходит, когда угрожает опасность столице. Le vulgaire de tous les rangs assuroit et croyoit, que 1'inscription d'une statue esquestre, qu'on voyoit dans la place du Taurus, anoncoit comment les Russes deviendroient un jour maitres de Constantinople — Gibbon. Hist, de la decad. de 1'emp. rom. m. 15, гл. LX, та самая глава на английск. языке. Иные думают, что медная статуя Беллерофона, привезенная из Антиохии, изображала победителя баснословной Химеры, а другие Иисуса Навина. — Французы, овладев Царьградом в нач. XIII в., сплавили ее. — Но откуда взято предание об истреблении нашего языка или о завладении Царьградом? — Просто вымысел и, говоря словами Гиббона: an odd dilemma! — Было время, когда наши предки преследовали эллинское учение и знание. По переводе с греческого яз. на славянский некоторых священных книг греки мало-помалу усилились при дворе и, наконец, все высшие места по управлению церковью остались за ними. Почти все митрополиты высылались из Константинополя и не многие из русских, едва ли более четырех, были посвящены в митрополиты. От этого самого изучение греческих знаний было вводимо необходимостью; а влияние греков на все дела вооружало наших предков не только противу имени грек, но даже противу полезного знания: кляли эллинскую мудрость, называя ее хитрою, коварною, смешав знание с пронырливым и сребролюбивым духом. — Не щадили и тех, кои не из честолюбия, но из общественной пользы преследовали суеверие, злоупотребление, невежество церковнослужителей и исправляли церковные и богослужебные книги. Так безвинно погиб Максим Грек, живш. в XVI в., который более 30 л. томился в темнице. — Так патриарх Никон не избег нареканий от своих современников за исправление им церковных книг. Суеверы и невежи, приписывая это наущению эллинскому, произвели расколы. — Но когда страсть к греческим знаниям уменьшилась с распространением сведений Западной Европы, не ближе к концу XVIII в., тогда стали кричать на немцев и французов, и имя немца обратилось в бранное — новая крайность! Не должно переходить от крайности к крайностям. Что полезное, то полезное, а потому ни одно из полезных знаний не может вредить народности. Но унижать чужое, потому что оно хорошее, это значит унижать достоинство человека; унижать чужое, потому что оно чужое, это значит быть пристрастным к своему собственному и несправедливым к заслугам чужим. Нам не вредят иноземцы, а мы сами вредим себе: мы хватаемся за все чужое, не разбирая и не рассуждая, что хорошо или дурно. Не должны осуждать иноземного без основания, потому что придется все осуждать иноземное; а когда пересудим все, примемся осуждать свое и дойдем уже до того, что свой язык будем называть варварским, не европейским — а между тем не будем ли сами виновны?

** Один именитый купец, любящий говорить высокопарно, всегда начинает свой разговор красноречиво, затвердив наперед тьму украшений, коих не понимает он силы; продолжает разговор с жаром пылкого и даровитого витии. Его слушают и не понимают. Наконец, после утомительного ораторства для него самого, он оканчивает свою речь тем, что у него продается лучший табак, или: ради того, чего иного, совокупного — совокупления, приятного приятства, для нашего дружественного кампанства — табак дешево продаю, и самый лучший-с, право-с, да-с.

______________________

МЕСТНЫЕ ОТЛИЧИЯ И НАКЛОННОСТИ РУССКИХ НЕ МЕШАЮТ НАРОДНОСТИ

Наше отечество, заключающееся в пределах трех частей света, на пространстве 350 000 кв. м., имеет народонаселение до 63 1/2 мил. На одном этом протяжении рассеяны многочисленные племена, не сходствующие между собой ни нравами, ни образованием: живут язычники, иноверцы, кочевые и полудикие; но число их довольно незначительное. Можно насчитать более 100 племен, совершенно чуждых одно другому; но все сохранили свой язык, веру и предания. Расселение племен можно подвести под 12 родов: 1. славянское, 2. германское, 3. латышское, 4. финское, 5. татарское, 6. кавказское, 7. монгольское, 8. манчьжурское, 9. самоедское, 10. племена американского происхождения, 11. жиды, 12. цыгане. Славянское, состоящее из русских, малороссиян, казаков: донских, черноморских, уральских, сибирских, гребенских и пр. и поляков простирается до 54 мил.; исповедующих же православную веру до 50 м. Германцев более 11/2 м., остальные 8 м. образуют все следующие за ними десять племен. Господствующий народ далеко превышает числом все другие, и нет никакой опасности от разноплеменности обитателей, тем более что самодержавие, вера и просвещение утверждают общественное направление ко всему благому. — Владычествующий народ, тесно связанный религиею, преданный своему отечеству, радующийся его благосостоянию, имеющий свое могущественное царство и гордящийся им, упрочивает безопасность нашу. Правители царств всегда смотрят далее своего века, а мудрый монарх бессмертен в делах своего народа. Россия, обязанная своей славою великодушному самодержавию, Россия, любя своих царей, как дети отца, умеет благотворить и своим врагам. Она любит их, как ближних, но еще более любит своих русских.

Несмотря на разнообразные наклонности и свойства природных жителей, у них общее народное: вера и благо отечества. — Разнообразие это происходит от местных привычек, а не от духа; оно никому из них не препятствует гордиться общностью и дружеством; оно, раскрывая друг пред другом превосходство в способностях, успехах разума и промышленности, соревнует их друг пред другом, одушевляет к постоянным предприятиям и напоминает каждому гражданину о почетном его назначении.

Пограничные обитатели севера и степей, отличающиеся особою телесной крепостью, занимаются звериною и рыбною ловлями и меновой торговлею: они смелые и отважные. Беспокоиваемые часто хищническими набегами, они беспрерывно борются с ними, оттого умом хитрые, изыскательные, воинственные; росту среднего, стану гибкого, цветом лица смуглые, волосы имеют черноватые. Внутренние обитатели северо-восточной части проницательные; все они с большими наклонностями к познаниям: переимчивы и изобретательны, деятельны и неутомимы. Торговля всеми вещами, приобретаемыми изнутри и вне поверхности земли, промышленность и фабричные произведения, проистекающие отсюда, расходятся по всей империи и вывозятся за границу. Выгоды, получаемые от деятельности и предприимчивости, распространяют изобилие и роскошь — изощряют ум и направляют его к полезному образованию. Внутренние обитатели, одаренные предприимчивостью, устремляются в отдаленные края, чтобы изыскивать средства к постоянному своему улучшению. Наделенные мужеством и самоотвержением, они жертвуют своими частными выгодами общественным; устраивают общеполезные заведения и расширяют область познаний. Более хладнокровные, чем горячие, они прежде рассчитывают, нежели решаются. — Гражданственность, услаждающаяся очарованиями-преданий и народными рассказами о собственном величии, утверждает прочность обитателей внутренности России — потому-то здесь гораздо более, нежели где-либо, каждый дышит любовью к своей родине. Тут не поэзия, не жажда честолюбия — жить в потомстве, а наука любить отечество. — Жители юго-западной части, избалованные расточительной природою, более ленивы, но пламенны. Они роста высокого, гибкие телом, привлекательны собою и по большей части страстные поклонники неги. Белые лицом, с волосами черными и глазами огненными, они страстно любят умственные занятия. Нигде между русским народом не было такой высокой поэзии, как между малороссийскими казаками. Шел ли казак на войну, он одушевлял себя песнями и рассказами об удальстве своих витязей и атаманов. Жил ли он в мире, служил примером доброго и верного гражданина. То же чувство руководит им ныне: он любит Россию с жаром юноши — это им доказано. Излишне было бы приводить примеры, что из его казацкой страны вышли добродетельные святители, великие государственные мужья в политике и на поле брани и знаменитые ученые, которые все служили с такой же беспредельной ревностью, как и собственно русские. Между малороссиянами и русскими нет никакого различия: один дух и одно благородное желание управляет ими. Если мы видим различие нравов, то это не есть противодействие народности. Мы уже говорили, что народность основывается на общественном стремлении к единству, коего возглас есть: благо и слава народа, поэтому всякий из нас дорожит своей святой Русью, гордится своим именем, отвечает всегда радостно на призыв любимых нами монархов, коим наше отечество вручено самим Провидением. Каждый из нас хранит в сердце своем заветные слова наших предков, что мы должны жертвовать собою за веру, царя и отечество и помнить твердо: с нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Любовь к собственному счастию рождает любовь к своему отечеству; благородное честолюбие каждого, народную гордость. — Народная гордость не может существовать без сознания собственного достоинства; слава народа не может проявляться без любви к отечеству. Напрасно некоторые говорят, что любовь к отечеству можно внушить умствованиями. Кто не гордится народностью, тот не может питать любви ни к чему родному. Кто не знает, что народность есть истинная любовь, основа к благоденствию царства, тот только может быть всемирным гражданином. Божественный свет религии скрепляет все общественные связи, а народность утверждает в любви к своему отечеству. Религия есть тайный союз человека с Богом; внутреннее, неизглаголанное чувство с Небом: она выше всего земного, выше всех мудрых законов; но народность есть душа отечества, врожденное чувство ее жизни, невидимая связь соотечественников, сближение ее с одними чувствами, с одними мыслями, и она везде действует на земле с самоотвержением, как действовала прежде, — следовательно: народность есть выражение любви к отечеству. — Но каким образом можно приобрести народность? Странный вопрос! Как будто бы народное чувство можно купить как сребролюбивое сердце. Но тот, который продает себя, продает себя всем безотчетно. — Как же мы можем понять народность и где можем ее изучать? Вопрос весьма важный, но ответ написан в сердце каждого русского: в воспитании народном*.

______________________

* Нигде общественные узы не были столь крепкие, как между евреями. У них изливалось народное чувство и воспитание из своего общественного духа. В Индии, Египте, Вавилоне, Сирии, Мидии, малоазийской Греции и Финикии утверждалось образование государственными постановлениями, основанными на свойствах своего народа. В Персии само воспитание было общественным занятием. Там дети с младенчества своего принадлежали государству. В Греции и Риме образование детей по своим законам и своим обычаям обратилось в народную гордость. Младенцы с материнским молоком всасывали там нежную любовь к отечеству, как к очаровательному образу, воспламенявшему и сердце, и ум. От этого явились там, исполненные любви образцовой: Мильциады, Фсмистоклы, Аристиды, Кимоны, Периклы, Бруты, Сцеволы, Цинцинаты, Камилы, Регулы, Маркелы, Сципионы, Фабриции, Фабии, Катоны, Эмилии, Гракхи, Помпеи, Цезари, Августы, Меценаты, Германники, Веспасианы, Трояны, Марки Аврелии, Антонины, Стиликоны, Велизарии и многие другие бессмертные мужи. — В Спарте, где все было напитано духом народным, смотрели на иноземцев с недоверчивостью и не допускали их к важным должностям. — То же самое было в Карфагене и почти во всей европейской Греции. — Германские племена и франки дали новое направление воспитанию. Соединив религию с семейным воспитанием они укрепляли его на народной преданности своим нравам, обычаям и своей стране. — По основании новых европейских монархий это направление упрочено потребностью общественного образования и соединено крепко с духом народной гордости.

______________________

Иноземец никогда не воспламенит сердца нашего к отечеству нашему — потому что он чужд его. Не согреет наших чувств трогательными примерами из нашей истории, потому что не знает их или увлекается пристрастием. Он всегда уверен в достоинствах своего народа и всегда склонен к мысли о превосходстве своих соотчичей. Он будет указывать на разительные примеры только из своей истории — как будто бы у нас их нет! Как будто бы мы скудны ими! Нам надобно знать свои примеры и любить в них свое возвышенное, свое родное. Как несовместны в природе две любви, так никто не может любить двух отечеств, а потому напрасно увлекаться безотчетным благоговением к одному иноземному. Не поймем народного духа, когда не станем изучать его. Прилепляясь к чужому, мы не сроднимся с ним и не оценим своего. Мы должны заставить наших клеветников уважать нас — преданностью своею к самодержавию и православию, к своему величию и отечеству. Кто думает дурно о своем отечестве, тот не достоин жить в нем. Если злословы наши стараются видеть у нас все дурное, то могут ли они сказать когда-либо хорошее? Если осуждают нас, то единственно из ненависти к нашей силе. — Кто может противоречить истине? — О! Если найдутся люди, то да поклянутся гробами своих родных, чтобы обличить нас. — Нет! Не найдется дерзновенного... и если... нет! нет! — Творец милосердный! Не допусти их до заблуждения. — Русский любит свою землю, свое солнце. Земля — его мать, солнце его мир ненаглядный: оно согрело его помыслы благородные, озарило величием, пленило сердце славой и той землею, где все мы родились, живем и ляжем подле наших отцов — умрем с ними, любя свою родину, свою землю.

Следуя правилу государственной науки — ограждать свою безопасность и укреплять народное чувство, мы должны стремиться к образованию, свойственному духу спасительного самодержавия. Своими победами мы устранили препятствия, заграждавшие успехам образования: теперь мы должны усваивать одно доброе и полезное. Мы живем в России и должны жить для нее. Мечтая о гениальности чужих умов — как будто бы у нас их нет и не было! — не вознесемся чужим умом и не будем счастливы ложным, чужим счастием. Россия — счастье наше.

Раздел II. Жилища →

Опубликовано: А. Терещенко. Бытъ русскаго народа. СПБ. Типография министерства внутренних дел. 1848.

Александр Власьевич Терещенко (1806—1865) российский этнограф и археолог.

А.В. Терещенко Быт русского народа

Часть IРаздел I. Народность

На главную

Произведения А.В. Терещенко

СОДЕРЖАНИЕ

<Вступление>

I. Народность

Свойства людей

Разделение людей по очерку лица и образованию тела

Славяне, коренные европейцы

Свойства славян

Свойства русских славян

Воинственность

Набожность

Веселость, гостеприимство и храбрость — суть отличительные качества русских

Возрастание княжеских детей среди битв

Замена наук пастырским учением

Ожесточение воинственности

Следствия от междоусобия князей

Всеобщее уныние и унижение

Изменение многих благородных качеств от угнетения

Мнения предков о невозможности освобождения из-под ига

Время возрождения России

Неожиданное приращение России

Бедствие возвеличило русских

Неизменное свойство веселости

Сохранившаяся народность в древних сочинениях

Непоколебимость народа и его слава

Действие народности

Влияние языка на народ

Способности русских к просвещению

Сохранение народных мыслей в старинных песнях и сказках — и уклонение от самобытности

Местные отличия и наклонности русских не мешают народности

Заключение

I. НАРОДНОСТЬ

СВОЙСТВА ЛЮДЕЙ

РАЗДЕЛЕНИЕ ЛЮДЕЙ ПО ОЧЕРКУ ЛИЦА И ОБРАЗОВАНИЮ ТЕЛА

СЛАВЯНЕ, КОРЕННЫЕ ЕВРОПЕЙЦЫ

СВОЙСТВА СЛАВЯН

СВОЙСТВА РУССКИХ СЛАВЯН

ВОИНСТВЕННОСТЬ

НАБОЖНОСТЬ

ВЕСЕЛОСТЬ, ГОСТЕПРИИМСТВО И ХРАБРОСТЬ — СУТЬ ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ КАЧЕСТВА РУССКИХ

ВОЗРАСТАНИЕ КНЯЖЕСКИХ ДЕТЕЙ СРЕДИ БИТВ

ЗАМЕНА НАУК ПАСТЫРСКИМ УЧЕНИЕМ

ОЖЕСТОЧЕНИЕ ВОИНСТВЕННОСТИ

СЛЕДСТВИЯ ОТ МЕЖДОУСОБИЯ КНЯЗЕЙ

ВСЕОБЩЕЕ УНЫНИЕ И УНИЖЕНИЕ

ИЗМЕНЕНИЕ МНОГИХ БЛАГОРОДНЫХ КАЧЕСТВ ОТ УГНЕТЕНИЯ

МНЕНИЯ ПРЕДКОВ О НЕВОЗМОЖНОСТИ ОСВОБОЖДЕНИЯ ИЗ-ПОД ИГА

ВРЕМЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ

НЕОЖИДАННОЕ ПРИРАЩЕНИЕ РОССИИ

БЕДСТВИЕ ВОЗВЕЛИЧИЛО РУССКИХ

НЕИЗМЕННОЕ СВОЙСТВО ВЕСЕЛОСТИ

СОХРАНИВШАЯСЯ НАРОДНОСТЬ В ДРЕВНИХ СОЧИНЕНИЯХ

НЕПОКОЛЕБИМОСТЬ НАРОДА И ЕГО СЛАВА

ДЕЙСТВИЕ НАРОДНОСТИ

ВЛИЯНИЕ ЯЗЫКА НА НАРОД

СПОСОБНОСТИ РУССКИХ К ПРОСВЕЩЕНИЮ

СОХРАНЕНИЕ НАРОДНЫХ МЫСЛЕЙ В СТАРИННЫХ ПЕСНЯХ И СКАЗКАХ - И УКЛОНЕНИЕ ОТ САМОБЫТНОСТИ

МЕСТНЫЕ ОТЛИЧИЯ И НАКЛОННОСТИ РУССКИХ НЕ МЕШАЮТ НАРОДНОСТИ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На главную

Произведения А.В. Терещенко

А.В. Терещенко
Быт русского народа

Часть I
Раздел I. Народность