Л.А. Тихомиров
Двенадцатый год в мировой истории

Воспоминания 1812 год для всякого русского составляют нечто священное. Борьба с нахлынувшим потоком врагов, обнаружившая такие великие чувства национального единения и самоотвержения русского народа, совершенно справедливо получило тогда же название "отечественной" и "народной". Она и была таковой. В ней на защиту отечества поднялся весь народ и, конечно, не часто можно видеть войны, в которых бы народ с такой отчетливостью мог понимать, за что он борется. Но во всякое время общественное мнение, видя близко частности событий, не видит многого лежащего в их подкладке, особенно же часто не в силах взвесить последствий переживаемых событий для будущего. Нам теперь все это легче понять, и в свете столетнего раскрытия мировых факторов, еще смутных для людей 1812 года, великая эпопея борьбы Наполеона и Александра I является еще более грандиозной, более полной мирового смысла, чем казалось тогда.

Война 1812 года была, по сознанию русских, борьбой за существование. Но почему? Потому ли только, что в пределы Империи вторглось неприятельское нашествие? Для огромного большинства события именно и представлялись в таком виде. Когда страшное испытание кончилось изгнанием врагов, — умнейший русский человек, герой 1812 года, являющийся пред нами в ореоле представителя народного духа, граф М.И. Кутузов, князь Смоленский, был против преследования Наполеона за пределами границы нашей. Для него представлялось, как для каждого крестьянина, для каждого помещика, для всей массы народа — что война кончена. Неприятель изгнан. Россия свободна. В европейские отношения нам мешаться незачем. Так думали не только современники, но даже и до нынешнего времени многие осуждают Императора Александра I за продолжение войны до уничтожения Наполеона. Так рассуждают политики. У гениального же художника, создавшего бессмертную поэму "Войны и мира", — вполне разделяющего национальную точку зрения эпохи 1812 года, — бесцельность продолжения войны после изгнания французов рисуется как аксиома. Русские должны были защищаться, когда на них напали. Но почему на них напали? Это безусловно непонятно для графа Л.Н. Толстого. Он создает какую-то мистическую теорию движения народов, то на запад, то на восток, отказываясь понять, почему и зачем это происходит. Глубочайший смысл титанической борьбы — где-то таится, но где и в чем, — мы, по убеждению графа Л.Н. Толстого, не знаем. Разумеется, при таком основном непонимании смысла событий, естественно было прийти к заключению, что если Россия должна была защищаться, то переходить в наступление не было ровно никаких оснований.

Однако же в мировой истории эта борьба имела смысл, и особую грандиозность этому великому столкновению народов придает именно то обстоятельство, что оба повелителя Европы, ведшие эту борьбу не на живот, а на смерть, сознавали смысл событий, темный для огромного большинства остальных участников ее. Наполеон, представляющийся в "Войне и мире" таким смешным себялюбцем, чаще маленьким, чем великим, был на самом деле в этой борьбе более великим, чем когда бы то ни было. Император Александр I, с тем прозрением, которое дается Царям, связанным не с одним моментом жизни народа, а с целостью его исторического бытия, видел точно также, что дело идет о существовании России, не о том существовании данного момента, какое понимал и каждый из подданных его, а о существовании в будущем, в мировом ходе истории.

Эпоха была более грандиозна и ответственна, чем думали сами участники событий, в числе которых история должна считать Императора Александра и Наполеона.

Поверхностные оценки, особенно свойственные современникам, в соперничестве этих двух представителей исторической борьбы охотнее всего усматривают разные мелочи. Честолюбие, властолюбие, необходимость очаровывать блеском умы народов, неудачное сватовство, отнятие владений у родственника и т.д., и т.д. — все эти мелочи заднего двора историей рассматриваются с особенной жадностью. В действительности — руководящие представители эпох всегда имеют общую линию поведения, определяемую не мелочами заднего двора, а действительно глубочайшими течениями народной жизни. Мелочи существуют, конечно, но они получают то или иное направление и разрешение, которое не нарушает требований главного исторического течения. Сватовство было неудачным, но при иных условиях оно было бы удачно. Владения родственника были захвачены, но при других условиях их бы не захватили или не стали бы отстаивать. Так и во всем: и честолюбие, и очарование умов народа и т.д. — все достигается многообразными путями, и те пути, которые были выбраны, определялись не капризом, а основным историческим течением жизни.

Этим основным историческим течением народов конца XVIII и начала XIX веков было подчинение всего мира — европейским державам, наиболее созревшим для несения всей силы европейской культуры. Все потребности духовные и материальные, создаваемые культурой, двигали Европу на роль владычицы света. В том числе огромную роль играли побуждения чисто экономического свойства, искание рынков, искание новых суккурсалов национального производства. Но на этой почве возникло, еще до революции, соперничество Франции и Англии, двух наций, в этот момент представлявшихся наиболее зрелыми носительницами европейской культуры. Наполеон не создал, а только унаследовал это соперничество. Он, последний и высший выразитель революции, вместе с нею нес на себе ответственность за тот страшный удар мировому значению Франции, ее мировой будущности, какой Англия нанесла Франции, пользуясь смутами революционного периода. Королевская Франция перед тем успела достигнуть отторжения от Англии лучшей половины короны. Без ее помощи, может быть, не было бы Соединенных Штатов. Но революция во Франции перенесла шансы мировой борьбы на сторону Англии. А между тем та же революция и создала величайшее напряжение экономического творчества свободной буржуазной республики. Не возвратить обратно шансов мирового господства — это значило скомпрометировать новый строй. Наполеон, его выразитель, не мог допустить этого, потому что этого не могла допустить новая Франция. И вот почему сокрушение Англии стало глубочайшим содержанием политической карьеры Наполеона. С этой идеей он ходил в Египет, с ней же пошел в снега России, с ней торжествовал, с ней погиб при Ватерлоо.

Наполеон вел исторический процесс Франции против Англии. С выигрышем его — Франция была бы теперь владычицей мира. С проигрышем его — она вместе с Наполеоном похоронила свое будущее и стала на путь постепенного умаления, на который были раньше спущены Испания, Португалия, Нидерланды.

Что касается России времен Александра I, она еще не достигла даже внутренней законченности своего роста и не могла выступать на всемирное соперничество. Но она имела глубокую потребность сохранить на будущее время свободные руки. Появление какого бы то ни было всемирного владыки — будь это Англия или Франция — заранее клало пределы будущему России. А как далеко способен провидеть это будущее Царь России — показывает Петр Великий, который уже за сто лет до Александра не упускал в своей мысли из виду ни одного клочка земного шара. Конечно — Петр был Петр. Но и Александр был Царем, и перед ним развертывалась нравственная ответственность не только за то, что совершится во время двух десятилетий его царствования, а и за те долгие века, которых участь предрешится для России тем, что сделает и чего не сделает в свою эпоху Александр I. Дух обязанности утончает зрение исполнителя этой обязанности, говорит Блюнчли. Эта Царская обязанность подняла прозрение Александра I до высоты наполеоновского гения и сделала из него соперника великому представителю новой Франции.

Будущее России не дозволяло существования мирового владыки в Европе. Оно не допускало возможности выдать Англию на уничтожение Наполеону в такое время, когда мир должен был выбирать между Францией и Англией, ибо не существовало еще и Германии, Пруссия находилась лишь в зародыше мировой силы, а вновь созданная Америка — в таком же периоде внутреннего сформирования, как и Россия. Александр I чувствовал это, и в ту самую минуту, когда Наполеон предвкушал уже победу путем измышленной им континентальной системы, Русский Император, рискуя всем, отказался помогать задушению Англии.

Он вполне понимал, что это значит — война на смерть с Наполеоном, для которого становилось неизбежным раздавить и Россию — не для непосредственного владычества над нею в данный момент, но для того, чтобы после этого уже беспрепятственно покончить с Англией и отдать будущие судьбы мира в руки Франции.

С точки зрения личного самолюбия и честолюбия — Наполеон мог бы удовольствоваться короной Франции, величия которой хватило бы на век не только его, но и его наследников. Но это значило бы продать будущее Франции, и Наполеон пошел на последний риск, в котором и погиб. С ним проигран был исторический процесс Франции, которая могла еще и до настоящего времени сохранить известное значение в европейской культуре, но как мировая сила должна была склоняться к бесповоротному упадку.

Благодаря Александру Англия была спасена. Он же помог заложить основы будущей объединенной Германии. Впоследствии перед будущим России стали мало-помалу вырастать такие же усложнения, какие были в 1812 году. Но великая борьба с Наполеоном, во всяком случае, дала России возможность целых сто лет, хотя и не без препятствий, расти в мировую силу, занимать мировое место, какого уже требуют теперь наши созревшие внутренние отношения. Если Россия недостаточно воспользовалась столетней отсрочкой, данной 1812 годом, не двенадцатый год в этом виноват. Он сделал свое дело. Он спас Россию от нашествия, он спас для России и возможность будущего. В этом великом деле пред потомством сияет память двенадцатого года и образ Царя, явившегося тогда на всей высоте исторических задач страны.

Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1912. № 112 (16 мая).

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ.