| ||
|
I Так называемый дворянский вопрос составляет в настоящую минуту едва ли не самую жгучую тему в рассуждениях печати. Я не имею в виду касаться собственно его. Это вопрос, полный специальных частностей, обсуждение которых ныне поручено, как известно, особому совещанию, равно как и указание мер, способных помочь дворянству. Вопрос этот, сверх того (взятый сам по себе), есть вопрос по преимуществу практический. Но в нем есть одна сторона, которая широко затрагивает общее социальное миросозерцание, что же и сказалось отчасти в печати, особенно в ряде статей «Московских ведомостей», с одной стороны, а с другой — по преимуществу в статьях Б.Н. Чичерина в «С.-Петербургских ведомостях». Обе стороны совершенно верно поняли (в отличие от многих других рассуждавших о дворянском вопросе), что это вопрос, то или иное решение которого существенно зависит от того, как мы смотрим на вопрос сословный. Этот-то сословный вопрос — какие бы выводы из него мы ни сделали по отношению к слою, составляющему русское дворянство, — в высшей степени важен и имеет принципиальное значение, не только русское, но и мировое. Он касается не одного дворянства, а всех сословий, не только признанных законом, но и тех, которые могли бы быть им признаны при ином отношении к сословности, нежели ныне господствующее. Он касается самого типа государства и его способов управления и, таким образом, затрагивает и вопросы о политической свободе, правах и обязанностях подданных и т.д. В дальнейших разветвлениях своих он вообще проникает все социальное строение общества. Сознание этого, как сказано, выразилось в статьях «Московских ведомостей» и Б.Н. Чичерина. Но «Московские ведомости» еще не сказали своих окончательных выводов, тогда как у Б.Н. Чичерина они хорошо известны. В своих статьях, в своей полемике против князя Трубецкого он лишь делает выводы из того вполне установленного миросозерцания, которое им неоднократно высказывалось, а с особенной подробностью изложено в двух уже опубликованных томах его «Курса государственной науки». Взгляды Б.Н. Чичерина, таким образом, ясны до последних выводов и тем более заслуживают внимания, что в русской политической науке пользуются чрезвычайным авторитетом. II Входить в подробности полемики Б.Н. Чичерина с князем Трубецким для настоящей статьи было бы неуместно, так как общий вопрос о сословности у них тесно связан с чисто специальным вопросом о русском дворянстве, то есть даже не дворянстве вообще, в принципе, а именно с тем слоем дворянства, который существует в России и не при каких других условиях, а именно при наших данных условиях. Но тут множество случайностей, как, например, способы освобождения крестьян в 1861 году, экономические условия данного времени в России, доходность нашего земледелия, связанная со всемирным кризисом хлебной торговли, и т.д. Все это в другое время могло бы быть не таково, как ныне, наше дворянство могло бы быть не разоряющимся, а богатеющим. От этого вопрос сословный не терял бы ни одной йоты своего значения, как не упразднился бы теоретически, если бы современное русское дворянство и совершенно исчезло. Сам Б.Н. Чичерин совершенно верно замечает, что в современном положении дворянства есть две стороны, которые следует различать: вопрос экономический и вопрос сословный («С.-Петербургские ведомости», № 86). Как же он сам относится к этому последнему? Упрекая сторонников дворянства, старающихся укрепить «китайские стены» между ним и другими сословиями путем развития служебного значения дворянства, Б.Н. Чичерин говорит: «И к чему это может нас привести? В состоянии ли это спасти сословный порядок от грозящего ему разрушения? На этот вопрос отвечает история. Сословный строй не составляет особенной принадлежности России. Он был господствующим явлением во всех европейских странах, и везде он уступил место общегражданскому порядку, основанному на признании общей свободы и равенства всех перед законом. В некоторых государствах он выделил из себя политическую аристократию, но уже не как гражданское сословие, а как элемент верховной власти. Сословный же порядок везде рушился. И это совершилось не вследствие ложного направления человеческой мысли и не действием переворотов, вызванных односторонними учениями. Напротив, односторонние учения приобрели силу и перевороты совершились вследствие того, что было задержано естественное движение жизни, которое выдвигало новые элементы и выступало во имя требований справедливости. Изъято ли наше отечество из этого процесса? На это отвечают великие преобразования царствования Александра II. Они водворили у нас те самые начала общегражданского порядка, на которых зиждется весь новый европейский строй. Наш старый сословный быт основан был на крепостном праве. Оно давало дворянству не только почти неограниченную власть над двадцатью миллионами людей, но прочное имущественное положение, не допуская перехода населенных имений в руки лиц, не принадлежащих к высшему сословию. С отменой этих привилегий процесс разложения начался с неудержимой силой; экономический кризис его ускорил. Рядом с дворянским землевладением образовался многочисленный класс землевладельцев, обладающих капиталом и умением вести сельскохозяйственное дело, не разоряясь, а сохраняя земли в своих руках. Спрашивается: в какое же отношение станет дворянство к этим новым элементам? Образует ли оно ядро для новых формаций или оно останется в своем обособлении, стараясь искусственными подпорками удержать разрушающийся сословный порядок? Держаться последнего направления — значит идти наперекор не только всему историческому развитию государственной жизни, но и существующему у нас общественному строю, установленному эпохой преобразований. В общегражданском порядке, основанном на всеобщей свободе, невозможно сохранять те перегородки, которые были уместны при крепостном праве. Тут и условия, и отношения совершенно иные; почва, на которой стояло старое издание, исчезла. Падение его может произойти не вдруг, что было бы вовсе даже не желательно, но оно неизбежно. Поэтому те, которые смотрят на вещи не с узкой точки зрения привилегированных лиц, желающих сохранить свое положение, а с той высоты, откуда обозреваются общий ход истории и совокупные интересы отечества, могут придерживаться только первого воззрения». Таким образом, наш ученый считает сословный государственный строй уже отжившим и невозможным. На этой почве дворянству, как и другим сословиям, уже нельзя держаться. Дворянство должно или исчезнуть, или приспособиться к строю «общегражданскому», а потому Б.Н. Чичерин рекомендует ему лишь самодеятельность, при помощи которой оно, сливаясь с другими сословиями, может сохранить значение руководящего слоя. «Стремление к единению с другими классами на почве общих интересов, — поясняет он, — не означает отказа дворянства от собственной организации и от всех сословных связей. Я, по крайней мере, считаю возбуждение такого вопроса совершенно преждевременным. Пусть старая сословная организация с выборными предводителями сохраняется, пока она нужна и может приносить пользу. Не следует только подкреплять ее гнилыми подпорками и стараться во что бы то ни стало сохранить в ней те же элементы, которые сами требуют поддержки, а потому составляют источник не силы, а слабости. Оставаясь при своей корпоративной организации, дворянство тем менее может скорбеть об умалении прежнего ее значения, что перед ним открыто новое широкое поприще в земских учреждениях, где оно, сливаясь с другими сословиями, образует ядро для новых формаций и может сохранить преобладающее влияние в местном управлении. Туда естественным ходом вещей переносится центр тяжести общественной жизни, и это может совершиться и совершается без всякой ломки, без переворотов, а просто свободным передвижением сил. Дворянство может остаться руководящим элементом в этом процессе». Указывая своему сословию такой путь самодеятельности, профессор Чичерин заключает: «Весьма вероятно, что те из дворян, которые дорожат мишурным блеском и преходящими частными выгодами более, нежели прочной силой и влиянием, усмотрят в этом взгляде отрицательное отношение к своему сословию. При том хаосе понятий, который у нас существует, при том полном невежестве, которое господствует насчет характера и свойств различных политических направлений, меня, пожалуй, заклеймят обычным для всех независимых людей названием красного. Ко всем суждениям такого рода я могу оставаться совершенно равнодушным, в сознании, что мной руководит не враждебное отношение к своему сословию, а, напротив, искреннее желание ему пользы, не затмеваемое предрассудками, а освещенное добросовестным изучением как прошедшей жизни, так и настоящего состояния дорогого для всех отечества». Таково отношение профессора к дворянскому вопросу, определяемое его воззрениями на государственное значение сословности. III Не знаю, назовут ли «красным» профессора Чичерина, но, во всяком случае, полагаю, что в отсутствии привязанности к собственному сословию его упрекнуть нельзя. Напротив, если под дворянством понимать именно потомков бывших помещиков, бывших насадителей русского просвещения и т.д. — то профессор Чичерин, несомненно, обнаруживает к ним большую привязанность. Совершенно иная, например, точка зрения «Московских ведомостей». Газета разъясняет, что она заботится не собственно о дворянском слое, а о России, что, считая нужным известное устройство России, она видит необходимость для этого в дворянах, а потому и заботится о дворянстве. Очевидно, что если бы дворяне не были нужны России, то «Московские ведомости» стали бы о них, самих по себе, особенно хлопотать. Профессор Чичерин, наоборот, убежден, что сословный строй отжил свое время, стал не нужен, вреден и невозможен, и все-таки заботится о дворянстве, потерявшем, по смыслу убеждений Б.Н. Чичерина, всякий государственный raison d'etre. Профессор старается придумать какие-либо средства спасти свое сословие даже в бессословном строе... Это, пожалуй, и есть настоящая любовь, сохраняющаяся даже тогда, когда предмет любви ни для государственных, ни для общечеловеческих интересов ни на что более не нужен. Мысль сохранить сословное «влияние» в «общегражданском» строе была бы во всяком случае фантастична. При осуществлении своем она бы дала не «общегражданский» строй, а аристократический. Некоторая мечта о нем, по-видимому, не чужда профессору Чичерину. Но, не говоря о степени желательности этого, возможно ли даже представить себе подобный переворот в стране, где искони и доселе главную политическую силу проявляет принцип монархический и демократический, но уж никак не аристократический? Подобные мечты можно питать разве под влиянием нерассуждающего чувства. Но чем сильнее сословные чувства Б.Н. Чичерина, тем характеристичнее его глубокое убеждение в гибели сословного государства. Из желания спасти дворянство он готов доходить до явных иллюзий, до отыскания почетного места дворянству даже в строе бессословном, но все-таки видит — не может скрыть от себя и от других, — что строй сословный погиб, стал не нужен, вреден и невозможен. Значит, сильна эта уверенность, если она побеждает даже то глубокое чувство сословной преданности, которое столь явно у профессора Чичерина! С сочувствием противополагая идеи Б.Н. Чичерина стремлениям «Московских ведомостей», либеральное «Новое слово» (апрель) напоминает, что Б.Н. Чичерин настоящий столбовой дворянин и, стало быть, выражает истинно просвещенную дворянскую мысль. Нельзя не согласиться, что действительно идеи Б.Н. Чичерина напоминают многое в истории нашего дворянства, которое, явившись главным проводником европейской культуры, тем самым оказалось у нас проводником «общегражданского строя» и, таким образом, само уничтожило свое сословное значение, за которое держалось по чувству, но которого не могло осмыслить логично. IV Как выше сказано, я разбираю, однако, не средства решения «дворянского вопроса». Как бы он ни решался и если бы даже он оказывался неразрешимым и сводился только к постепенной, по возможности безболезненной кончине того слоя, который ныне составляет наше дворянское сословие, — возможно ли согласиться с профессором Чичериным в оценке «общегражданского» строя, который будто бы неизбежно сменяет в современном мире «сословный» строй? Допустим, что наше дворянство не может продолжать устроение государства на почве сословности. Это, однако, не означает еще уничтожения сословности, и если бы строй сословный в действительности оказывался предпочтительнее общегражданского и Россия в этом убедилась бы, она, очевидно, могла бы найти себе и другие орудия действия. Если бы России оказалось нужным сословие служебное, а дворянство не могло им быть, или сословие землевладельческое, а дворянство и тут не проявляло бы должного умения, то очевидно, что эти сословия могли бы сформироваться и заново, из других элементов. Таким образом, вопрос собственно дворянский как фактический нимало не уничтожает вопроса сословного как принципиального. Мало того, легко себе представить, что современный дворянский вопрос хотя и напоминает нам существование сословного, но при неправильно направлении своего решения способен даже исказить правильное развитие вопроса сословного. Это уже было в прошлом. Так, например, несомненно, что во времена крепостного права развитие сословия дворянского весьма искажало отношения государства к сословию крестьянскому. Так и в будущем чрезмерное сосредоточение управительных функций государства в руках одного служилого сословия также может более искажать, чем осуществлять, идею сословного государства. Вообще, для нас важно определить прежде всего, в чем, собственно, настоящая идея сословного государства. V Профессор Чичерин возводит в общий закон замену государства сословного государством общегражданским. Посмотрим, что это означает. Читатели должны заметить, что профессор Чичерин отнюдь этим не отрицает расслоения общества. Он не принадлежит к числу тех, которые мечтают, хотя бы в будущем, увидать полное фактическое уравнение всех граждан. В главах о строении общества, о классах, сословиях, об отношении государства и общества в двух томах своего «Курса государственной науки» профессор Чичерин устанавливает расслоение общества на мелкие группы и союзы как общий постоянный закон социальной жизни и отрицает мечту общего однообразного уравнения граждан как ненаучную и вредную. Взгляды профессора Чичерина в этом отношении столь общеизвестны, так насквозь пропитывают его социальную философию, что я считаю излишним всякие цитаты. Читателям стоит развернуть наудачу любой том «Курса», чтобы увидеть основную точку зрения автора. По этому поводу можно лишь заметить, что профессор Чичерин совершенно прав в таком воззрении, которое не могло не явиться у него как у самостоятельного ученого, наблюдателя историко-социальных отношений. Расслоение общества, а стало быть и классы, является явлением вечным; классы составляют не только продукт социальной жизни, но и условие ее. Подобное расслоение могло бы прекратиться лишь в том случае, если бы люди не жили, не работали, не стремились к удовлетворению своих различных желаний и потребностей. Профессор Чичерин в признании классов отличается от некоторых других социологов лишь тем, что видит в расслоении на классы не одни экономические причины. «Общественные классы, — говорит он, — имеют происхождение не только экономическое, но и юридическое, политическое и даже религиозное» (Курс государственной науки. Ч. II. С. 197). Итак, строй классовый он признает как вечный. Но строй сословный он считает подлежащим упразднению, то есть замене «общегражданским». Какая же разница между классом и сословием? Я не стану в этом отношении ссылаться на самого профессора Чичерина, так как не знаю, вполне ли он присоединится к моей формулировке. Однако во всяком случае он признает, что: 1) происхождение сословий есть явление гражданское, а не государственное; 2) политический характер сословия получают вследствие наложения на них обязанностей в пользу государства*. Отсюда, мне кажется, совершенно ясно, что различие между классом и сословием, по существу, именно и состоит в том, что сословие есть класс, введенный в круг государственного строения, то есть получивший соответствующие тому права и обязанности. Сословие, лишенное этих прав и обязанностей, вследствие, например, введения «общегражданского строя», перестает быть сословием и возвращается в «первобытное состояние» класса. ______________________ * Краткую формулировку этого см. в «Курсе государственной науки» (Ч. I. С. 250). ______________________ Итак, когда нам говорят, что прежде государство было сословным, а теперь должно стать «общегражданским», то это, мне кажется, означает только следующее. И прежде, и теперь, и в будущем общество распадалось и будет распадаться на классы, отличные по своим способностям и характеру. Но прежде строение государства, по мере сил и искусства, сообразовывалось с этим фактом и приспособлялось к нему, теперь же не должно более сообразовываться. Позволительно спросить: почему? Почему же прежде нужно было сообразовывать строение государства со строением общества, а теперь это стало не нужно? Со стороны тех, кто хотя и не отрицает существования классов, но надеется в будущем видеть их уничтожение и общее уравнение всех граждан, совершенно логично требование «общегражданского» строя. Но со стороны профессора Чичерина требование в государственном отношении общегражданского строя вовсе не логично. Что такое государство, каковы его цели? Сам профессор Чичерин объясняет, что «цель государства — общее благо», а «благо союза заключается в полноте и согласном развитии всех его элементов (Курс. Ч. I. С. 7). «Существо государства представляет сочетание разнообразных общественных элементов в единый органический союз. Следовательно, цель государства состоит в развитии этих элементов и гармоническом их соглашении» (с. 10). Конечно, это согласование производится на основании одной общей верховной идеи. Но ведь эта идея, для того чтоб не быть тиранической, должна вытекать из самого общества. Это есть та идея, которая присутствует и во всех частных союзах. С другой стороны, если бы эта верховная идея не была проведена в частные союзы и слои, то она не имела бы возможности ни развивать их, ни согласовывать, а в лучшем случае могла бы лишь деспотически насиловать их природные тенденции. Таким образом, кажется, совершенно ясно, что строение государства должно быть именно согласовано со строением общества, а стало быть, что классы, естественный продукт общественной жизни, должны входить в конституцию государства, то есть должны быть возводимы в значение сословий. Если бы в действительной жизни расслоение в будущем исчезало (как думают, например, сторонники экономической доктрины Маркса), то должно было бы согласиться, что государство будущего должно стать бессословным, «общегражданским», ибо все население будет составлять тогда один слой, один класс (в экономическом смысле) и, стало быть, одно сословие (в государственном смысле). Это понятно. Но профессор Чичерин гипотезу такой однослойности будущего общества отрицает, а для государства все-таки требует реформы, имеющей смысл только в однослойном обществе. Логично ли это? Наука ли нам это говорит? VI Профессор Чичерин, конечно, человек весьма ученый. Сверх того, мне, конечно, известно, что его идеи относительно «общегражданского» государственного строя, противопоставляемого якобы отжившему «сословному», — эти идеи не составляют его личного достояния, а господствуют вообще среди современных ученых-государственников. Но как ни учены они, порознь и вместе взятые, эта их идея все-таки не есть идея научная. Эта идея с данными их собственной науки не согласуется, а принадлежит просто демократическому общественному мнению, откуда господа ученые ее и почерпают, а вовсе не из своей науки. Демократическое же общественное мнение породило эту идею только как частное проявление своего стремления к той всецелой нивелировке, к той однослойности, возможность и желательность которых профессор Чичерин и большая часть его ученых коллег отрицают. В результате можно, однако, из этого вывести только одно: что не наука и не собственная логика владеет в этом отношении учеными умами, а нравственное давление демократического общественного мнения. Но может быть, если господа ученые остаются только нелогичны, то по крайней мере демократия в своей логичности права? С этим тоже невозможно согласиться. В действительном состоянии современного общества вовсе не происходит уменьшения расслоения. Общественный процесс идет не к однослойности. Совершенно напротив. Теперь расслоение становится гораздо сильнее, нежели было прежде. В средние века оно, например, действительно исчерпывалось теми немногими классами, которые тогдашней государственной идеей и были объявляемы сословиями. Государство средневековое действительно требовало реформы, но не потому, чтобы классы исчезли и сословия стали излишни или вредны, а потому, что сословия, государственно признанные, перестали соответствовать действительному состоянию классов. Общественное строение стало не проще, а гораздо сложнее. Вместо одного сословия являлось несколько (как это сразу обнаружилось в «третьем сословии»). Государственная организация, по названию сословная, перестала ею быть фактически, ибо опиралась на то, чего уже не было, и не опиралась на то, что в действительности возникло. Демократия была совершенно права, замечая, что такое якобы сословное государство висит в воздухе, на каких-то фикциях. Но демократия глубоко заблуждалась и заблуждается, считая себя, «народ», одним слоем. Она ошибалась, думая в XVIII веке, будто бы «третье сословие — это всё», это «нация»; точно так же она ошибается ныне, воображая, будто бы «пролетариат» есть всё, «нация». На самом деле нации ныне расслоены гораздо сильнее, нежели прежде, и имеют вид «единого» только потому, что государство перестало принимать во внимание существующее расслоение, увлеченное демократической идеей однослойной «общегражданственности». Можно ли по этому поводу хвалиться нашим «современным» государством, нашим «общегражданским» строением? Что получается в нем в результате? То, чего и должно было бы ожидать теоретически. Слои, действительно существующие (классы, организации), уже не находят себе в современном государстве прямого, сознательного отражения, не получают от государства ни классовых прав, ни классовых обязанностей, а вследствие этого не могут получить ни «согласования», ни «правильного развития». Отсюда ожесточенная борьба классов. Они борются между собой, ограничиваемые в этом отношении лишь полицейским надзором, а в государстве могут находить влияние только посредством внезаконных партийных захватов. Это якобы общегражданское государство, стало быть, отличается от сословного только тем, что отреклось от возможности правильного воздействия на всю сложность национальной жизни, ибо даже в том, что считает еще своей обязанностью, действует не посредством общества, а только посредством своих вне общества стоящих чиновников, полицейских и т.п. Это ему придает характер сухого формализма, переходящего в деспотизм, а в то же время и обессиливает его. Что же во всем этом разумного и хорошего? Не есть ли все это настоящий теоретический хаос, сопровождаемый, как последствие, и практической безурядицей? VII Г-н Чичерин говорит: «Сословный порядок составляет естественную принадлежность неограниченной монархии, где отдельные интересы имеют каждый свою организацию, а над всеми возвышается объединяющая их власть. Но он неуместен в конституционном правлении, где представительство должно выражать не раздельные интересы сословий, а общий всем интерес государства» (Курс. Ч. I. С. 260). Да простит мне наш ученый-государственник, но можно ли назвать эти разграничения иначе как абсолютно пустой фразой? Представительство должно выражать не раздельные интересы, а общий всем Интерес! Но, Боже мой, да разве господа ученые не только не заседают в парламентах, не участвуют в выборах, но даже не читают газет? Разве они не знают, что представительство везде выражает и обещает выражать именно раздельные интересы: такого-то слоя рабочих, такого-то слоя крестьян, землевладельцев, духовенства, общин, городов? Разве господа ученые не слыхали о партиях, которые представляют организацию именно классовых интересов, правда, организацию очень плохую, нередко шарлатанскую, обманывающую и классы, и государство, но, во всяком случае, обещающую государственную защиту именно «раздельных» интересов? Ведь все это общеизвестно. Уже сто лет это знает каждый мальчик, наклеивающий или сдирающий избирательные афиши. Одни господа ученые продолжают твердить нам о «новом», «современном», «общегражданском» типе государства! Пора бы им рассмотреть, что «современное» государство — только хаотично, только находится в развалинах, где кое-что держится, кое-что не достроено, кое-что рассыпается, но по существу не может не быть сословным и что его кажущаяся бессословность производится лишь стремлением всех к односословности, к тому, чтобы общество нивелировать в один класс, который тогда, естественно, должен стать и единственным сословием. Но господам ученым не менее легко было бы также рассмотреть, что такое стремление демократии ошибочно, химерично и ни к чему не приводит, кроме расстройства общества и государства. Если бы ученая мысль разобралась в этом, то и выдающиеся деятели современности изменили бы свою политику и, не подчиняясь более химерам толпы, постарались бы возвратить государственное строение на его единственно возможный путь: на путь сословности. Покинув совсем негосударственную идею «общегражданского» строя, они бы посвятили свои усилия на то, чтобы разобрать и классифицировать существующие классы, определить их интересы и восстановить в новых условиях обычное, нормальное строение государства, опирающегося на сословия (какие ныне есть, а не те, которых нет) и действующего через сословия, посредством наложения на них обязанностей, соответственных их природе и силам, а равно предоставляя им и соответственные права. Конечно, это было бы весьма неприятно для мириад чиновников и политиканов «общегражданского строя», но, думается, это было бы зато началом воскресения современного общества и государства. Возвращение государства к сословности настолько лежит в социальной природе, что непременно произойдет, только, к сожалению, пока это намечается лишь только борьбой, бунтом, партиями, рабочими союзами и т.п., вообще путем истощающих столкновений классов, покинутых государством на произвол судьбы. Если бы наука стояла ныне выше, чем стоит, она указала бы мятущимся народам более разумные пути, но к той же цели — восстановлению сословного государства. К несчастью, этого доселе нет, и, вероятно, наука только тогда надумает формулировать для народов надлежащее строение государства, когда народы путем революций и борьбы сами ощупью сложатся в новый сословный строй. Это, конечно, весьма печально, потому что недешево обойдется народам такое строение ощупью... Наш современный дворянский вопрос имеет ту заслугу, что заставляет всех подумать о сословности. Но для того чтобы идея сословного государства могла ныне осуществиться, нужно очень хорошо понять ее. Дело это нелегкое в подробностях. Но в основе идея сословного государства, конечно, состоит в том, чтобы естественные классы, естественные группы нации получили от государства делегацию его управительных функций во всех пределах компетенции этих групп; государство же при этом может и должно войти в свою нормальную роль верховного направления и согласования этих естественных групп, покинув мелочную регламентацию их жизни, а тем избавившись также от бюрократического характера, столь невыгодно отличающего «общегражданский» строй повсюду, где он, на несчастье народов, пытается возникнуть. Впервые опубликовано: «Русское обозрение». 1897. Май. Отдел «Летопись печати».
Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ. | ||
|