Л.А. Тихомиров
Монархизм и прогресс

Недавно одна правая газета попрекнула "Московские ведомости" якобы двойственностью, в которой уживаются рядом монархизм и прогресс. Полемизировать против этих упреков не станем, но об отношении между монархизмом и прогрессивностью стоит сказать несколько слов, как говорили мы об этом и раньше.

"Московские ведомости", будучи органом сознательного монархизма, в то же время убеждены в том, что это ничуть не мешает им отстаивать прогрессивное движение русской жизни ко всякому усовершенствованию. Прогресс жизни не имеет лучшего государственного орудия, как монархию.

Исторический факт служения монархии прогрессу столь несомненен, что однажды, в полемике с Л.А. Тихомировым, это признал даже такой проповедник и руководитель революционного социализма, как П.Л. Лавров, который был человеком больших знаний и, во всяком случае, недюжинного ума. Лавров прибавлял только, что хотя монархия действительно усовершала общество, но по мере этого процесса делала себя все менее нужной, так что в конце концов становится будто бы и совершенно ненужной, "пережитой" формой государственности. Эта оговорка, понятно, представляет тенденциозный абсурд.

По мере усовершения общества становится менее нужным, более редким только непосредственное действие Верховной Власти в управительной области. Но в области контроля установленного механизма, в области постоянной поправки действия его пружин и рычагов, остается вечною необходимостью той же формы Верховной Власти.

Монархия потому и была орудием прогресса, что составляет наилучшую форму Верховной Власти, всегда способную перейти от роли учреждающей — к роли исполняющей. На этот переход неспособна демократия, которая поэтому и попадает всегда в рабство установленному ее же именем правящему механизму. Монархия же легко может перейти к роли исполнительной власти каждый раз, когда это окажется нужным. Посему Монарх может сохранить свою свободу от правящего механизма и может постоянно регулировать его действия.

Монархию должно ценить, как наивысшую форму власти, самую сильную, самую гибкую — и поэтому наиболее прогрессивную. Она же в наибольшей степени может поддерживать законность, если только сама правильно поставлена.

В этом отношении огромным недостатком законодательства 1906 года является то, что оно отрезало Власть Верховную от ясных, законом предусмотренных способов вступаться в дело законодательное, судебное и исполнительное на правах Верховной Власти. Не беда было бы видеть неудовлетворенное народное представительство, ибо это дело легко поправимое, по мере того, как недостатки его уясняются, а лучшие формы представительства постепенно обнаруживаются. Но беда, когда закон не предусмотрел способов, посредством которых Власть Верховная может брать на себя в потребных случаях функции законодательные, исполнительные и судебные. Статья 4 Основных Законов признает Монарха Властью Верховною, откуда по юридической презумпции можно выводить все права. Но ввиду ряда других статей закона можно и оспаривать законность такого вывода, а это уже большое неудобство, ибо глубоко лишь то действие, которое бесспорно законно.

По учреждениям же 1906 года бесспорно лишь учредительное право Верховной Власти, и мы высказывали, что новый учредительный акт, согласно статье 4 Основных Законов, может изменить учреждения 1906 года точно так же, как они были созданы. При этом могли бы быть предусмотрены и способы непосредственного проявления Верховной Власти. Но пока закон остается таким, как есть, у нас, как и в парламентарных странах, парализовано важнейшее преимущество единоличной Верховной Власти. Однако это не есть осуществление монархического принципа, а какое-то недоразумение или недосмотр.

Сам же по себе монархический принцип особенно благодетелен тем, что, благодаря свободе Верховной Власти, в государстве возможно исполнение всего, что недостижимо общим законным порядком, а это бывает иногда необходимо для того, чтобы понятие законного не приходило в коллизию с понятием о разуме и праве. Уважение к законности вырастает в народе только там, где таких коллизий не происходит. Да и власть исполнительная приучается свято чтить закон лишь там, где требование общественного блага не санкционирует для нее прибегание к произволу или к софистической игре в закон. Это постоянно бывает необходимо для властей республиканских и парламентарных. В монархии же, где единоличная Верховная Власть имеет способы поддержать высшую законность, в случаях бессилия обычных властей, закон облекается ореолом святости в народе, а для властей управительных произвол и игра законом уже ничем не оправдывается.

Сторонники монархизма должны понимать, что ни произвол, ни пренебрежение к закону, ни простая энергия власти — не составляют монархизма. Нельзя видеть в энергии действия чего-то специфически монархического. Кавеньяк расправлялся с бунтовщиками так, как немногие монархи, но был убежденным республиканцем. Кромвель разгонял парламенты без всякой церемонии, но это не мешало ему стоять принципиально за парламент. Специфический признак монархии состоит в том, что при ней Верховная Власть остается свободной от порабощения властями исполнительными, служебными. Это и дает монархии возможность являться охранительницей законности против всякого произвола и быть всегда отзывчивой на нарастающие нужны общества, то есть прогрессивною.

Коркунов сказал, что государство есть монополия принуждения, и именно монополизируя в своих руках принуждение государство уничтожает всякое частное насилие друг над другом. Подобно этому можно сказать, что монархия есть монополия всякого действия сверх закона, во имя высшей правды, и именно этим монархия упраздняет все незаконное в обществе и во властях служебных, для действия коих указывает только обязательные законные пути.

Ошибаются и те, которые усматривают в монархизме нечто "реакционное". Нет ничего общего между тем и другим. Монархия охраняет действие некоторых вечных основ. Но эти основы существуют при постоянно эволюционирующих условиях. Прогресс состоит в приспособлении к этим новым условиям, причем, усовершая общество соответственно с этим, мы тем самым подготовляем новые изменения условий, а следовательно необходимость новых приспособлений. Это процесс вечный, который ничуть не потрясает наших основ, а только дает им вечно новую работу при новой обстановке. Это касается даже божественных учреждений, как Церковь. Все, что служит на благо людям, должно служить в той обстановке, какая есть в данное время. Поэтому-то реакция всегда нелепа.

Охранять основы не значит впадать в реакцию, ибо всякие основы, если они живы, имеют свое развитие, осуществляются теперь не совсем так, как осуществлялись прежде. Жизнь не остается неизменна, хотя и движется на тех же самых основах. Посему так называемая реакция никогда не бывает явлением жизненным. Раз кто-либо думает опереться на реакцию, значит, его дело проиграно, доживает последние дни. Жив только тот, кто ведет жизнь вперед, усовершает ее, делает ее способной удовлетворять насущным нуждам, которых сто лет назад даже и не существовало. И вот сознательный и развитой сторонник монархии никогда не согласится отождествить ее дело с делом реакции.

Если по обстоятельствам нужно уничтожить каких-либо врагов и вредных людей, их нужно уничтожить, чтобы не мешали работе. Но при этом нужно продолжать вести дело к усовершению, к прогрессу, к возможности служить не тому, что существовало тысячу или сто лет назад, а тому, что мы имеем на руках в настоящее время.

Вот как мы понимаем монархию, вот как мы ей служим и, оставаясь на этой почве, считаем, что защитниками прогресса являемся мы, а не разные, "кадеты" или октябристы, и тем паче социалисты. Мы их считаем в идейном смысле "реакционерами", сами же именно потому, что стоим на монархической почве, являемся защитниками развития общества и государства на тех основах, на которых они развились, и которые представляют совокупность наиболее высоких принципов этики, общественности и государственности.

Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1913. № 196 (25 августа).

Тихомиров Лев Александрович (1852 — 1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ.