Л.А. Тихомиров
Наша наука и государственный строй

Пред нами лежит нова книга профессора Грибовского "Государственное устройство и управление Российской Империи" (Одесса, 1912 г.). Это — лекции профессора государственного права, предназначенные как для учащихся, так и для широкого круга образованных людей, интересующихся современным государственным строем. Книга, конечно, привлекает невольное внимание. В то время, когда наш современный строй проявляет себя систематическим противуречием действующих в нем сил, когда желаешь и не можешь объяснить себе, в чем же сущность его и порождаемых им явлений, — нельзя не хвататься за книгу профессора государственного права, обещающего объяснить нам наш строй.

Тот, кто ценит науку, кто знает, какое громадное участие она имела в истории устроения государственных учреждений, — тот особенно торопливо развертывает книгу профессора. Ведь наука не только рассказывает нам то, что существует, — она также помогает уяснить себе, что нам должно делать для постановки официального юридического строя государства в гармонию с природными государственно-правовыми силами и условиями, кроющимися в самой жизни нации. Но — увы! — нас ждет только лишний раз разочарование в русской науке государственного права. Ничего мы не узнаем от профессора и ничему у него не научаемся.

Истинный представитель науки должен изучать и анализировать реальности, а не одни тексты закона. Тексты закона могут (хотя это и не нормально) неправильно выражать реальности или выражать ту прискорбную реальность, что в данной стране имеется хаотическая борьба государственных элементов, еще не сложившихся в прочные соотношения. Ум, действительно научный, конечно, не может не усмотреть этого в той или иной степени в современном государственном строе. Он не может скрывать от себя этого факта, конечно, весьма прискорбного, ибо при этом неизбежно рождается нестройность действия учреждений и предрекаются их изменения в будущем. Ум, действительно научный, анализируя реальности, может указать нам, какое соотношение сил наиболее естественно при наших условиях, и, следовательно, в каком направлении мы должны стараться подготовлять явно неизбежную реформу.

Но профессор Грибовский является человеком не науки, а направления. Он старается скрыть от себя и от нас реальность, затушевывая толкованиями все противоречия закона. В этой задаче он пользуется, как методом, той юридической презумпцией, что законодатель всегда мудр и благожелателен, а следовательно, никаких ошибок, недосмотров, никакой "тенденции" партийной в законах нельзя искать, нельзя допускать. Точка зрения совершенно неподходящая для исследования ученого.

Безусловно необходимость такой презумции, конечно, нельзя не признать при судебном и вообще прикладном истолковании смысла законов, при их практическом применении к осуществлению какого-либо права или интереса. Но для ученого, для "государственника", не годится точка зрения практического юриста. Его область мысли иная, с иными требованиями, с иными методами работы. Он обязан определить реальность, как бы она ни была мало соответственна с означенною презумпцией юриста-практика. Наука рассматривает прежде всего не то, что должно быть в принципе, а то, что есть в действительности, и только таким путем ученый доводит нас до сознания уже и того, что должно бы быть.

К несчастью, у огромного большинства наших профессоров-государственников совсем нет ученой закалки мысли, какая была, например, у Чичерина (несмотря на личные его конституционные симпатии). Они постоянно — люди политического направления. Они считают задачей науки создание у нас парламентаризма. С этой точки зрения наставляет своих слушателей и читателей господин Грибовский. Конечно, он бы имел полное право проповедовать это как публицист. Но, являясь в мантии ученого, он, на самом деле, не изъясняет нам смысла существующего строя, а только старается дать ему возможно более конституционное истолкование. На этом пути, понятно, открывается область не науки, а казуистики.

Ему нужно, например, доказать, что власть Императора ограничена. Но что значит выражение ст. 222, "яко Самодержец неограниченный"? Профессор Грибовский решает очень просто: это значит, что Монарх есть неограниченный Самодержец в отношении лиц Царствующего Дома, а в отношении всех прочих подданных он — ограничен. Но что же значит самое слово "Самодержец"? Профессор Грибовский не присоединяется к тем явным софистам, которые утверждают, будто бы это слово выражает просто внешнюю независимость в отношении других держав. Он признает, что "оно в старом русском законодательстве действительно отождествлялось со словом неограниченный", но после 17 октября "Самодержец" нужно понимать иначе: "как носителя государственной власти, все функции которой замыкаются в Его Особе". Конечно, такое объяснение приблизительно равно нулю, и вместо термина, имеющего вековое яркое содержание, полное определенного смысла, — дает русскому праву слово без малейшего содержания... Наш ученый при этом и не думает о том, что кроме наименования существует еще самый факт "самодержавия", от которого не отделаешься так просто, как от слова.

Посвящая хотя дутые истолкования этому термину, профессор С. Грибовский совсем не касается вопроса, где у нас теперь Верховная Власть? Изыскание этого сразу показало бы противоречия нынешнего строя, а профессор Грибовский не допускает возможности противоречий у законодателя. И вот в курсе русского государственного права мы остаемся без определения самой основы государства — его Верховной Власти. Профессор упоминает "о свободном самоограничении Верховных прав", — но где теперь, с таким свободным самоограничением Верховных прав, находится Верховная Власть, — совсем не объясняется. В отделе V, говоря о "правовом положении Монарха" и приводя текст: "Императору Всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть", профессор снова повторяет толкования термина "самодержавная", а о верховной даже и не заикается. Однако же, кажется, что государство не может быть без власти Верховной, не в смысле высшей управительной, а в смысле той, которой принадлежит вся полнота юридических прав? Где же она?

Нужно отдать справедливость господину Грибовскому, — он имеет большое для "либерала" мужество признать, что ни акт 17 октября, ни Основные Законы 1906 года не могут считаться источником власти русских государей (С. 24). Спасибо и за то. Но этот источник должен же все-таки где-нибудь быть. Об этом ни слова. А не мешало бы поискать. Правда, он, конечно, оказался бы там же, где его указывает слово "самодержавный"! И если слово самодержавный — равносильно понятию Верховной неограниченной власти, которая лишь в области своего же управительного действия "самоограничена", то есть, другими словами, — просто определяет способы своего действия в государстве, — то что остается от парламентарной конституции? Все эти вопросы, опасные для парламентариста, преспокойно обходятся молчанием. А учащимся и читающим лишь на все лады внушается на каждом странице: власть Монарха ограничена. Понятно, что раз будет крепко заколочено это слово "ограниченная власть", то неизбежно скоро начнется искание: где же полнота власти? И раз затвержено, что власть Монарха ограничена, то понятно, что полноту власти приходится искать в совокупности всех ограничивающих Монарха властей.

В эту сторону направляет "наука" мысль народа. А затем "науке" останется только истолковать, что термин "верховная" власть не выражает понятие "суверенитета", а просто есть некоторое почетное наименование наиболее высокой власти в государстве, не более сильной, но более почетной, чем другие.

Конечно, скоро мы дождемся от наших псевдоученых профессоров этой подмоги парламентаризму. Но помогут они или не помогут созданию парламента, — а науку государственного права с такими методами его изучения они приводят к полному ничтожеству и несуществованию.

Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1912. № 58, 10 марта.

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ.