| ||
|
Много раз мы уясняли принципиальные недостатки узаконений 1906 года. Но их пересмотр не менее необходим в силу их кодификационных несовершенств. Нестройность кодификации 1906 года становится нагляднее всего при сравнении с работой графа Сперанского в 1826-1832 годах. Его кодификация ясно сознавала, что такое государство, какое значение имеет для него власть Верховная и подчиненная, что такое закон и т.д. Посему работа графа Сперанского идет замечательно стройно, излагая, в сущности, только один предмет, со всех необходимых для него сторон. Так как государство всецело определяется тем, что такое его Верховная Власть, то граф Сперанский и ограничился в Основных Законах всесторонней обрисовкой Верховной Власти. У него все сосредоточивается на определении Верховной Власти, и притом постоянно таким образом, что из определений этих вытекает или право, или предписание. Посему статьи графа Сперанского суть действительно законы, а не историческое рассуждение. Старые Основные Законы определяют права Монарха как Власти Верховной, засим определяется все, касающееся созидания Носителя Верховной власти, откуда подробные узаконения об Императорской Фамилии и престолонаследии. Ввиду тесной связи Русской Верховной Власти с религией граф Сперанский не забывает наименовать "священными" права Императора и дает особую главу "О вере". Это необходимо, ибо касается содержания Верховной Власти. Далее, так как Русская Монархия есть государство не деспотическое, а закономерное, то основные законы графа Сперанского посвящают особое внимание обрисовке закона, его сущности, происхождения, форм, осуществления и отмены. Наконец, ввиду необходимости согласовать господство законности и неограниченность власти Монарха старые основные законы разъясняют, что такое есть управление верховное и подчиненное. Таким образом, все IX глав старых Основных Законов, с их 81 статьей, говорят у Сперанского только о том, что такое Верховная Власть Русского государства и каковы условия ее действия в государстве. Это и есть то, что нужно для конституции страны. Ничего подобного этой стройности не замечается в узаконениях 1906 года. Предметов, трактуемых ими, гораздо больше, но они изложены без всякой между собою связи, а иногда даже непонятно для чего. Этот ряд статей можно бы было счесть скорее за материал для кодификации, если бы в этом материале не замечалось отсутствия всякого изъяснения государственности и ее элементов. Так, кодификаторы 1906 года совершенно не говорят, что такое Верховная Власть, а из этого вытекает то, что они не изъясняют ни сущности закона, ни действия в порядке управления Верховного и подчиненного. Это отсутствие ясности самых элементов государственности наглядно сказывается уже в том, что в основных законах 1906 года, наряду с Верховною Властью, верой, законом, правами граждан и народным представительством, трактуются учреждения, как Совет Министров, министры и главноуправляющие. Но неужели учреждение Совета Министров и министерств есть нечто столь же основное и незыблемое, как вера, права граждан, народное представительство и Верховная Власть? Различия между основными элементами государственности, составляющими источник права, и учреждениями производными, подчиненными, совершенно не существует в этих узаконениях. При таком отсутствии основной классификации, конечно, неизбежна хаотичность расположения частей закона, не точность формулировки и даже прямое искажение юридических понятий. Возьмем наиболее бросающиеся в глаза недостатки этой кодификации. Основные Законы 1906 года начинаются словами: "Раздел первый. Основные государственные законы". Итак, мы должны признавать основными законами России только те, которые помещены в первом разделе. И однако же это, во-первых, влекло бы к самым невероятным юридическим последствиям, во-вторых, противоречило бы общему заглавию законов "Свод Основных Законов". Вопрос в том, содержит ли раздел второй также основные законы или нет? Если узаконения второго раздела относятся также к числу основных, то, стало быть, заглавие первого раздела сделано неверно. Если же кодификаторы полагали, что раздел второй не относится к Основным Законам, то это хуже, чем ошибка. Второй раздел содержит "учреждение об Императорской Фамилии", то есть наиболее неприкосновенную часть русских Основных Законов, в неизменности которой присягает каждый Император. Кто же уполномочил кодификаторов 1906 года исключать "учреждение об Императорской Фамилии" из Основных Законов? Как бы ни оценивать это деяние — ясно одно: что таких погрешительных формулировок в законе, да еще "основном", оставлять нельзя. Далее следуют статьи 1-я, 2-я и 3-я... Все 223 статьи новых Основных Законов, за исключением первых трех, разбиты на главы с отдельными заглавиями, выражающими их общее содержание. Первые три статьи поставлены вне глав и никакого названия не получили. Это нарушает общую редакционную гармонию свода и, сверх того, возбуждает вопрос: почему первые три статьи поставлены вне глав? Содержание их, однако, таково, что кодификаторы, если бы имели какую-нибудь руководящую нить своего труда, легко могли бы выделить их в особую главу "О государстве Российском". Почему они этого не сделали — невозможно понять. Однако содержание первых трех статей таково, что хотя они говорят о русском государстве, но сколько-нибудь ясного понятия о нем не дают. Статья первая гласит, что "Государство Российское едино и нераздельно". Что это значит? Почему это "закон", да еще стоящий во главе всех статей? Закон есть такое постановление, которое дает или право, или предписание. Но что дает нам статья 1-я нового закона? Она говорит приблизительно то же, что сказала бы статья: "Главная река Европейской России есть Волга". Это есть факт географический, но не "право" и не "предписание", стало быть, это не есть закон. Когда мы хотим писать закон о государстве, мы должны указать существенные, основные его признаки, из коих вытекает некоторое предписание. Что же означает "единство" и "нераздельность" русского государства? Значит ли это, что его нельзя разделить, нельзя отчуждать его территорию? Но тогда нужно было бы прямо сказать. Сверх того, статья 2-я немедленно опровергает первую и говорит, что Финляндия, хотя и "составляет нераздельную часть Государства Российского", "но во внутренних своих делах управляется особыми установлениями на основании особого законодательства". Итак, стало быть, "единство" и "нераздельность" государства не мешает его частям быть разделенными в управлении и в законодательстве, то есть в отношении того, что и составляет государственное единство. Постановка статьи о Финляндии непосредственно после статьи 1-й обнаруживает отсутствие определенного смысла в понятии о "единстве и нераздельности". Нельзя не сказать, что эта статья вторая Основных Законов находится совершенно не на своем месте. Если Финляндия имеет особое законодательство и управление, то о ней совсем нельзя говорить в Основных Законах Российского государства "единого и нераздельного". Самое большое, что о ней можно бы упомянуть в примечании, отослав читателя к тем узаконениям, которые определяют полувассальные отношения государства финляндского к государству Российскому. 3-я статья Основных Законов определяет, что русский язык есть официальный государственный, общеобязательный язык. Таким образом, из совокупности трех статей мы узнаем лишь, что государство "едино и нераздельно" неизвестно в каком смысле, но что есть единственный элемент его единства — это язык. Это очень филологично, но в государственно-правовом смысле слабо. Единство государства выражается совсем не в единстве языка, а в единстве закона и управления, а следовательно, прежде всего в единстве Верховной Власти. Когда есть последнее — есть и единство. Когда нет единства Верховной Власти — нет единства государственного. Такие же мелочи единства, как язык, армия, железные дороги, тарифы и пр. — не составляют в государственном смысле ничего основного. Общность языка может не сопровождаться единением государственным. Все это может находить себе законодательное выражение только в примечаниях и в узаконениях, определяющих устройство разных отдельных учреждений. Для того чтобы начало Основных Законов 1906 года получило определенный смысл и правильную форму, оно должно бы было выражаться приблизительно так: "Глава первая. О государстве Российском. Статья 1. Государство Российское, единое и нераздельное, имеет единую, общую для всех своих подданных Верховную Власть, общие Основные Законы и объединенное управление. Примечание 1-е. Отношения Великого Княжества Финляндского в Российской Империи определяются особыми узаконениями (см. такие-то параграфы). Примечание 2-е. Русский язык обязателен для всех государственных и общественных, военных и гражданских установлений. Статья 2. Территория Российского государства неотчуждаема (совсем, или при таких-то условиях, которые требуется указать). Статья 3. Основные Законы Российского государства не могут быть изменяемы в общем законодательном порядке, а требуют для сего таких-то особых условий (которые нужно указать). Статья 4. Изменение формы Верховной Власти государства Российского может быть производимо лишь в таком-то порядке (который требуется точно определить)". Далее — должна следовать: Глава вторая. О Верховной Власти Российского государства. Вся первая глава кажется чистым юридическим недоразумением. Кодификатор намеревается говорить "О существе Верховной Самодержавной Власти", а на самом деле говорит о правах Императора, которые ограничивает столь тесно, что они никак не созидают Верховной Власти. При этом, не отводя Императору тех прав, без коих Он не может быть Верховной Властью, кодификатор не указывает и того, кто же получает Верховную Власть? В результате — первая глава, долженствующая объяснить "Существо Верховной Самодержавной Власти", не объясняет ни существа ее, ни того, кто является ее носителем (субъектом), вследствие чего, при сопоставлении всех статей, приводит к невозможной мысли, что в России совсем нет Верховной Власти, а имеется лишь наименование ее. Вся эта первая глава, для определенности юридического смысла, должна бы быть написана совершенно заново. В частности бросаются в глаза совершенно непонятные вещи. В статье 1-й почему-то выброшено определение "неограниченный", хотя юридическая неограниченность составляет совершенно необходимое свойство Верховной Власти, в отношении которой может существовать лишь самоограничение. Статья 2-я средактирована так: "Государь Император осуществляет (?) законодательную власть (чью?) в единении с Государственным Советом и Государственной Думой". Выражение "осуществляет" законодательную власть безусловно непонятно. Чью "власть"? Принадлежит ли она Императору, или это власть вне его лежащая? Самое выражение "осуществляет" — непонятно. "Осуществляют" право, а власть "приводят в действие" или "применяют"... Выражение "в единении" также непонятно. Если законодательная власть разделена между Императором, Советом и Думой, то следовало это прямо и ясно выразить. Если же это единение только нравственное, то о нем в законе не требовалось и говорить. Несколько далее статьи 10 и 11 отнимают у нас всякое понятие об управлении "Верховном" и "подчиненном". Статья 11-я отмечает право Императора издавать указы в "порядке Верховного управления", но непременно "в соответствии с законами" или "для исполнения законов". Но такое действие не есть действие "в порядке Верховного управления", а лишь в порядке высшего административного. Издавать обязательные постановления "в соответствии с законами" или тем паче "для исполнения закона" имеют право очень многие подчиненные управления, включительно до городского и земского. Действие в порядке Верховного управления есть такое, которое принимается вовсе не непременно в соответствии с законами, а во имя общественного блага и в соответствии с внутренней идеей и долгом Верховной Власти. Статьи 10, 11, а также еще и 87, своим толкованием смысла "действия в порядке Верховного управления" совершенно лишают государство этого ресурса, иногда безусловно необходимого во имя общественного блага и спасения. Статьи 12 и 13 предоставляют Императору, у которого нет неограниченности Верховной Власти и нет полноты законодательных прав, безграничные полномочия в делах внешней политики, заключения мира, договоров или объявления войны... Это совершенно непонятно. Выходит, что Император, не имеющий права назначить даже самый ничтожный налог без одобрения Государственного Совета и Думы, может заключать мир с обязательством уплаты ста миллиардов контрибуции? Не имея права, без согласия Совета и Думы, отчудить для надобности граждан и малейшей части казенных имуществ, он может невозбранно отдать неприятелю сотни миллионов десятин государственной территории в противоречии со статьей 7-й. Замечательно, что статья 17 ограничивает права Императора даже в назначении и увольнении должностных лиц, давая это право Ему лишь в тех случаях, когда законом не установлено иного способа назначения и увольнения. Но это — совершенно произвольное ограничение даже и "управительной власти" Императора в полное противоречие со статьей 10 тех же законов, гласящей: "Власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору"... Статья 20 дает Императору право распоряжаться Своим имуществом, "личную его собственность" составляющим... И это "право" помещают в главе, трактующей "О существе Верховной Самодержавной Власти"... Но кто же из подданных не имеет этого права? Статья 21 совершенно уничтожает судебную власть Императора, оставляя лишь внешнее совершение всего "от имени Государя Императора". Однако же в тех материалах, коими располагали кодификаторы, они не имели никаких полномочий на такое уничтожение судебной власти Императора. Статья же 24 ограничивает права и свободу Императора даже в действиях "в порядке Верховного управления" обязательной скрепой указа кем-либо из министров и главноуправляющих. Выходит, что если министр не пожелает скрепить указа — Император не может принять желаемой меры? И притом кодификаторы сохраняют в статье 2-й сентенцию Петра I: "Повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает". При совокупности узаконений это производит очень странное впечатление. Нельзя не отметить и новой (по счету 125) статьи, которая введена в учреждение об Императорской Фамилии. Она гласит: "Статья 125. Учреждение об Императорской Фамилии (статьи 126-223 и приложения II-IV и VI), сохраняя силу Законов Основных, может быть изменяемо и дополняемо только лично Государем Императором в предуказанном Им порядке, если изменения не касаются законов общих и не вызывают из казны нового расхода". Таким образом, кодификаторы заботятся о расходах казны, но забывают присягу Императора, которая была в старых Основных Законах и не отменена и в законах 1906 года. Она гласит: "Именем Бога Всемогущего, пред святым Его Евангелием, клянусь и обещаюсь... соблюдать все постановления о наследии Престола и порядке Фамильного учреждения, в Основных Законах Империи изображенные, во всей их силе и неприкосновенности, как перед Богом и судом Его страшным ответ в том дать могу". Как же можно было написать, что Государь Император, лично связанный присягой, именно лично может изменять учреждение об Императорской Фамилии? В этом ряде замечаний мы далеко не исчерпали всех недоумений, возбуждаемых узаконениями 1906 года со стороны даже чисто кодификационной. Но, конечно, мы сказали слишком достаточно для доказательства необходимости пересмотра и исправления текста законов. Каковы бы ни были причины столь дефективной редакции, но сохранять такой текст законов, который способен возбуждать лишь недоразумения о важнейших понятиях государственного права, было бы очень опасно в отношении выработки государственно-правовых понятий русских государственных людей, юристов и всего народа. Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1912. № 139 (16 июня), № 140 (17 июня).
Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ. | ||
|