Л.А. Тихомиров
Суд и толпа в деле Бейлиса

Выступление петербургских адвокатов с "протестом" по поводу Киевского суда над Бейлисом переполняет чашу того недопустимейшего давления на судебное разбирательство с улицы, которое покрывает черными пятнами нашу общественность уже несколько месяцев. Это неуважение к суду и анархическое самоволие целых слоев населения печально характеризует современную Россию и сулит нам печальную будущность. Но, может быть, никого не компрометирует это уличное давление на суд так сильно, как само еврейство, для защиты которого все это производится.

Приговор суда, конечно, не есть безапелляционное свидетельство истины. Мы обязаны подчиняться решению суда, но никто не обязан находить его безошибочным. Всякий может разбирать решение, критиковать его, находить в нем ошибки. Но надо же дать решению состояться. Пока суд совершается, мы обязаны дать ему спокойную и чуждую давлению атмосферу разбирательства и суждения. Иначе — зачем же и поручать дело суду? И вот это элементарнейшее требование гражданственности и правосудия неслыханно попирается со всех сторон в деле разбирательства зверского преступления, жертвой которого пал замученный мальчик Андрей Ющинский.

В сколько-нибудь нормальном состоянии для общества, для страны, где совершилось такое страшное преступление, при малейшей чуткости совести людей, при малейшей человечности их, казалось бы, должно явиться первой потребностью, долгом, повелительным требованием внутреннего голоса — узнать правду. Нужно узнать характер преступления, нужно узнать виновников происшедшего зверства. Нужно это для того, чтобы карой преступления снять пятно с общественной совести, показать, что мы не имеем ничего общего с преступниками, отметаем их, отрекаемся от них, признаем их не имеющими права на существование в среде человеческой. Нужно расследование истины и для того, чтобы иметь возможность принять меры для пресечения повторения таких ужасов в нашей среде. А для всего этого нужно прежде всего, чтобы суд имел возможность глубоко, спокойно, без помех, все свои силы мысли, все напряжение нравственного чувства посвятить на углубление в дело, во все его подробности и тонкости, и внести для нас сколько-нибудь разъясняющее решение.

Что же делается у нас? Что-то поразительное. Улица навалила сразу на суд, навалила раньше даже чем собрался суд. Дело решают партии. Одни требуют, чтобы суд непременно признал ритуальное убийство и виновность Бейлиса. Другие требуют, чтобы суд непременно оправдал Бейлиса и признал отсутствие ритуализма в этом преступлении. Мы не упоминаем уже о том, что и все следствие ведется какими-то добровольцами, что в деле, где погиб беднейший мальчик, а обвиняемым является точно также ничего не имеющий еврей, — расточаются откуда-то средства, не поддающиеся исчислению. Откуда эти деньги? Разве справедливость обнаруживается звоном золота? Но и это не все. Выступают газеты: их агитация, их ругань, их обвинения давят на правосудие всей доступной им силой. "Киевлянин" прямо заявил, что своими статьями хотел повлиять на свидетелей, и по поводу такой охлократической выходки редакция получает поздравления и сочувственные адресы. До чего мы дошли? Куда у нас запропали понятия о государственности и юстиции? А что проделывают с экспертами? Одни ругают и позорят тех экспертов, которые показали "против евреев" и Бейлиса, другие ругают тех, которые дали показания благоприятные для евреев и Бейлиса. Лейб-медик Павлов жалуется, что прокурор позволил себе иронизировать над его парадированием во всех орденах. Но почему же лейб-медик Павлов не обратит речи к студентам, которые устроили скандал профессору Косоротову и овации профессору Бехтереву. Зрелище возмутительнейшее: ученый, вызванный на суд, дает свои объяснения. И вот молодые люди, у него учащиеся и ничего еще не смыслящие в экспертизе, осыпают, кого им вздумается, цветами, кого вздумается — руганью, чуть не побоями.

Разве это суд, разве можно рукопашным боем и уличными гвалтом решать судебные дела? Но все упреки молодым людям смолкают невольно на устах, когда на ту же дорожку выступает корпорация присяжных поверенных. Но и это никого не возмущает. Ясно, что лица сословия, позволившие себе выходку столь беспримерно неуважительную к суду и к их собственной профессии, должны бы были быть исключены из сословия... А у нас, того гляди, им начнут посылать цветы и адресы.

Если есть в России люди, которые должны были бы обратить серьезнейшее внимание на прекращение безобразного вторжения улицы в стены судебного разбирательства, то это — евреи. Ведь все это производится из-за них, чтобы им угодить, чтобы их защитить, а между тем такими действиями созидается только осуждение еврейства. Допустим, что суд признает убийство не ритуальным и Бейлиса невиновным. Но разве после такой безобразной обстановки уличных и вообще сторонних воздействий на решение суда стихнут обвинения против евреев? Ведь станут кричать, что евреи закупили, застращали, сделали невозможным беспристрастное разбирательство и решение. Разумеется, и со стороны противников еврейства было наделано не мало столь же недопустимого шума. Но эту сторону нельзя, по крайней мере, заподозревать в подкупах, уж хотя бы по отсутствию у них денег. Там работают и ругаются, по крайней мере, даром, а может быть, и себе в убыток. А о потоках еврейского золота говорят уже и теперь все.

Евреи и их всепреданные сторонники кричат при поддержке угроз, чтобы никто не смел возбуждать даже вопроса о ритуальности убийства Андрея Ющинского. С чем сообразно такое требование? Какой же следователь, какой суд, какой сколько-нибудь разумный человек может допустить, чтобы из возможных мотивов преступления дозволительно было исключать какую бы то ни было гипотезу, соответственную обстановке преступления? Труп умерщвленного Ющинского представляет такие странные признаки, которые обыкновенному убийству не свойственны. Потому следователь обязан перебрать все предположения, способные объяснить характер убийства. Воспрещать ему это может только тот, кто чувствует свою совесть нечистой. Как евреи не поймут логики этого?

Предположение ритуальности убийства не есть еще обвинение еврейства. Допустим, что до сих пор среда евреев не бывала опозорена присутствием таких извергов. Но разве они не могут явиться, как явились в русской среде убийцы из извращенных религиозных мотивов? Если бы следователь исключил из гипотезы своей этот изуверный мотив в деле утопленных Днестровским разливом, то преступление Ковалева не было бы открыто. Ни один народ, ни одно вероисповедание не протестует против права и обязанности следствия перебирать все гипотезы о причинах преступления. Одни евреи и их приверженцы позволяют себе абсурдное требование не допускать самого предположения о ритуальности убийства. Неужели они не понимают, что этим только бросают подозрение на евреев же?

И вот в результате вмешательства толпы в суде, в результате крика, терроризования, демонстраций и забастовок — получается только то последствие, что как бы ни решилось дело об умерщвлении Андрея Ющинского, подозрение будет продолжать тяготеть на еврействе. Того ли нужно евреям и их не по разуму страстным приверженцам?

Не желая впутываться в оргию уличного вторжения в судебное решение, мы молчали до сих пор. Но непостижимое выступление петербургских присяжных поверенных переполняет, наконец, чашу всякого терпения. Думаем, что в еврействе найдется более рассудительности, чем среди лиц, стремящихся им услужить, и обращаемся к самому еврейству с советом употребить все старания, чтобы удержать своих сторонников от этих охлократических выходок, которые никому не принесут зла больше, чем евреям.

Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1913. № 248, 27 октября.

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ.