| ||
Еще сравнительно недавно, лет 20 назад, в России и понимали, и говорили, что у нас "нет партий". Было разнообразие мнений, были различные "направления", но собственно "партий", замкнувшихся, определенно действующих, не было, и если они проявлялись в публицистике, то совершенно отсутствовали в государственном действии, которое было в принципе поставлено на почву "общенационального блага" или "справедливости", что, в сущности, почти одно и то же. Этот принцип нередко нарушался, еще чаще не выдерживался под влиянием действия разных мелких категорий, но в общем, как правило, как мерило государственного долга действовала именно идея справедливости и национального блага. Одним из последствий этого было национальное единение, чувство патриотизма, общее преклонение пред благом родины. Все это исчезло в настоящее время до поразительности, до позора. Слово "патриот" бросается как ироническое или ругательное. О родине почти заикнуться нельзя, и самое существование национального интереса для множества "партийных" людей сделалось мифическим, будто бы выдуманным какими-то реакционерами. В наше время Некрасов (поэт), прежде считавшийся "радикалом" и "революционером", явился бы каким-то "черносотенцем", величайшим "реакционером", способным в задушевнейшие минуты вдохновения говорить: Родина Мать, я душою смирился. Любящим сыном к тебе возвратился — Сколько б на нивах бесплодных твоих Даром не сгибнуло сил молодых и т.д. или восклицать в минуту раскаяния: За каплю крови общую с народом
Кто способен нынче к таким реакционным помышлениям о родине, о какой-то крови общей с народом? Дубровин, Восторгов, или еще более страшные чудовища "реакции"? А что бы нынче сказали о многих лучших очерках Глеба Успенского, вроде описания богомолий, значения Евангелия и церковного обихода для жизни народа? Чистейшая "реакция"!.. Далеко мы шагнули в той "дифференциации", которая, по Спенсеру, сопровождает "прогресс" так далеко, что уж ровно ничего "интегрирующего", соединяющего людей в одно гармоническое целое, не осталось ни в сознании, ни в действиях. И превратилась русская жизнь в Вавилонское столпотворение. Все разбились, везде партии, везде фракции, везде разделение и вражда. Независимости мнения и действия не только не понимают сами, но не позволяют другим, и если находится человек или орган печати, стоящий на почве не партийной, а общей, национальной пользы, то против него подымутся все партии, все фракции, и в этом общем стремлении съесть того, кто осмеливается быть внепартийным, проявляется ныне единственно возможное "объединение" их. Общенациональное бессилие, порождаемое этим разбродом "граждан" (впрочем, теперь и это — уж почти "реакционное" слово), — обессиление страны, раздробившейся на враждующие партии, фракции, кружки, совершенно понятно, и Россия, еще 15 лет назад бывшая могущественнейшею державой на свете, стала всеобщею игрушкой. Но не одно бессилие раздробления подрывает мощь страны, а также несомненное принижение ума и совести людей всех партий, фракций и кружков. Это понижение наполняет страхом всякого, помнящего Россию времен Александра II и Александра III. Можно ручаться, что самые передовые люди, вроде хотя бы М. Ковалевского, в глубине души горько сознают это не меньше, чем хотя бы редактор "Московских ведомостей". Может быть, наиболее тяжелое для человека развитого, подавляющее его теперь, это не борьба с врагами, а ничтожество врагов, — ничтожество, для успешной борьбы с которым нужно было бы и самому принижаться, чтобы бороться равным оружием. Это принижение самого персонала "руководителей" общественного мнения составляет прямое последствие той же партийности, которая теперь у нас сделалась законом жизни. Немыслимо быть умным и развитым, безусловно подчиняясь партиям, ибо самую суть широкой развитости составляет присутствие "интегрирующего" общенационального или общечеловеческого сознания. Партия поэтому очень быстро принижает человека, а если он не поддается принижению, его выбрасывают, или же он сам уходит из общественной деятельности. Он оказывается никому не "свой". Он "свой" только для России, а России, в смысле чего-либо действующего и влиятельного, нет там, где имеются лишь "партии". В этом разброде, осуждающем на неправильную постановку, на искажение и неудачи все наши частные реформы, Россия теперь решительно погибает. И из этого процесса национального разложения нельзя выйти иначе как восстановлением господства старого, прежнего принципа справедливости как верховного определителя государственного действия... Как ни жаль тревожить наших дифференцировавшихся прогрессистов, но нельзя не сказать, что нас прямо губит парламентаризм, сменяющий принцип Единоличной Верховной Власти. Парламентаризм основан на идее партий, он их порождает даже там, где их нет, а где они явились, он их развивает до разложения страны... Напрасно наши партии ссылаются на Англию. В Англии "интегрирующий" элемент был и до сих пор не исчез, порождаясь тем, чего у нас не могло и не может быть. Англия, будучи разделена внутри на партии, притом же немногочисленные, сословные, оставалась единою и отношении всего остального мира, который служил предметом эксплуатации для всех англичан в совокупности. Лорды, капиталисты, рабочие — одинаково жили промышленною эксплуатацией чуть не всего земного шара. В этом их объединение, но такого объединяющего элемента у нас не может быть и никогда не будет, ибо мы для этого слишком многочисленны, занимаем слишком большую национальную территорию. Объединить 150 миллионов человек на пространстве от Вислы до Охотска на почве общего эксплуатирования других наций — невозможно. Они сами почти везде нас эксплуатируют. Наш объединяющий элемент может быть только в том, чту мы теперь отбросили, то есть в идее справедливости внутренних отношений, в идее национальной, в идее нравственной. А она может иметь органом не партии (представляющие частные интересы), а только Единоличную Верховную Власть. В этих словах выражается не какое-либо поползновение к "реакции", а просто сознание социологического факта, лежащего в основе русского бытия или уничтожения. Мы политически могли жить осмысленно и вырастать в великую державу только на основе власти нравственной, проникнутой единящим элементом справедливости. Мы потому и имели любимую "Родину-мать", "Святую Русь", расшатав же принцип Верховного единоличия, можем идти только к разброду, враждам, самоистреблению противоположных интересов, ибо объединить их не можем иначе как нашею прежнею идеей Единоличной Верховной Власти, единственно способной представлять начало нравственное. Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1910. № 194.
Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ. | ||
|