| ||
|
Православные люди переживают дни воспоминаний величайшего урока, какой был дан людям за все время существования человеческого рода. Его ежегодно напоминают церковные службы Страстной недели, и хотя бы мы знали наизусть каждую строчку евангельских повествований о последних днях Спасителя пред Его крестной смертью, — каждый год снова и снова, слушая эти повествования, внимательный ум и чуткое сердце поражаются происходившей XX веков назад страшной драмой мировой жизни. Это были дни, когда одновременно проявился величайший разгул греха, возбуждаемого князем мира, и величайшая стойкость святости, явленная во плоти пришедшим Богом. Когда мы слушаем евангельское повествование о суде над Святым, то каждый шаг в этом деле раскрывает такую неправду, такое жестокосердие, неблагодарность, бесчеловечие, что страшно становится за людей, и сердце невольно отзывается согласием на голос хора, поющего: Слава Твоему долготерпению, Господи. Непостижимо становится, как мог терпеть Господь безнаказанно этот ужас неправды и злобы, это безвинное страдание Святого мученика, как не были истреблены люди в эти дни, когда содрогалась вся природа, колебалась земля и затмевалось солнце, как будто не желая видеть ужаса неправды. Слава долготерпению Твоему, Господи, поет хор, следя за ходом этого злодейского человеческого суда... И, однако, изумляясь долготерпению Божию, мы не можем не сознавать, что в этих ужасных деяниях первой Страстной недели мы узнаем самих себя, людей. Эти люди ужасны, но — это те самые существа, к каким принадлежим и мы. Та же неправда, та же зависть к святости, то же убеждение, что святость может вредить нашим политическим делам и нашему социальному строю, призывая на нас внешних врагов или подрывая наши общественные авторитеты. Та же удивительная смесь сознания, что без святости и правды нельзя жить, и уверенности, что, однако, опасно жить святостью и правдой. То же озлобление книжников и фарисеев, то же малодушие тех, которые любят Господа и думают искренне, будто бы готовы душу за него положить, а в минуту опасности разбегаются, не протестуют, не защищают правды и разве только издали смотрят на распятие Святого, со скорбью, но без попытки мужественно обличить лжесвидетелей, укорить судебных убийц, воззвать к власти, которая, впрочем, и сама умывает руки, отдавая на жертву злобы и неправды толпы явно безвинного Страдальца. Вся эта низменность души человеческой сгустилась в событиях крестных страданий Спасителя, но кто посмеет не сознаться, что эта наша низменность, та же самая, которая проявляется в нас не так заметно лишь потому, что ей и противополагается не такая идеальная святость, как было тогда. И когда хор поет в церкви Слава Твоему долготерпению, Господи, то в наиболее чутких сердцах шевелится сознание: какова бы была наша участь, если бы это долготерпение не было так непостижимо безгранично? Однако тут же, против этих бесчестных судей, малодушных правителей и лучших людей, не имеющих мужества, против глупой толпы, которую можно подбить на всякое злодейство, против всей этой человеческой нравственной ничтожности — стоит абсолютный Святой, в котором князь мира "не имать ничесоже". Ни одной искры греха не нашлось в Мученике, и вследствие этого неправда человечества пала осуждением на самого князя мира. Святой Мученик был предан мучительной и позорной казни, но осужден оказался не Он, а князь мира, полагавший, что достиг над Ним победы. Этот Святой мученик, против которого люди проявили столько злодейства и безумия, был хотя и Бог, но так же и Человек. Он был идеалом человека, но если достижение этого идеала невозможно, то достижение его и приближение к нему обязательно для нас. Мы видим потому, что святость, которой ii мы можем достигать, оказывается сильнее всей той черной греховности, которая нас наполняет. Та высота, к которой человек способен, превосходит ту глубину ничтожности, в которой мы обычно пребываем. Мы смотрим на непостижимую высоту святости Спасителя и, сознавая ее недостижимость, сознаем, однако, также, что эта святость, которую человек хоть секундами чувствует, и которая может быть в нас. Как же, имея эту возможность, мы способны позволять себе походить на тех, которые распинают святыню? Когда возникают эти размышления на чтении двенадцати Евангелий, то наиболее чуткие сердца могут лишь снова взывать с хором: "слава долготерпению Твоему, Господи"... Уже двадцать веков ежегодно христианский мир вспоминает это потрясающее столкновение греха и святости, и не было ни одного года, в который сознание христианина не шептало ему о некоторой его причастности к тем людям, которые мучили и убивали живую Правду, безгрешного своего Спасителя. Но вряд ли когда это сознание должно бы громче говорить в душах, как в наши дни, когда так широко идет отступничество от Христа и когда среди нас, именующих себя христианами, возможно массовое преклонение пред отступничеством, а преклонение пред властью человеческой, пред безумием толпы, пред книжниками и фарисеями, пред Иродами и Пилатами заглушает преклонение пред святостью единения с Богом. Тут голос сознания и совести должен бы не шептать, а кричать в наших сердцах, но страшно спросить себя, многие ли его слышат? Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1913. № 86 (13 апреля).
Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ. | ||
|