Н.С. Трубецкой
О государственном строе и форме правления
1927 г.

На главную

Произведения Н.С. Трубецкого



I

Вопрос о форме правления до сих пор является в глазах многих русских людей центральным политическим вопросом. Партии делятся на монархические и республиканские. И это не только в эмиграции, но и в тех кругах СССР, которые духовно не подчинились коммунистической власти, не стали равнодушными к политическим вопросам. Многие сознают, что решение вопроса «монархия или республика» сейчас несвоевременно, а главное, что это решение почему-то даже теоретически стало теперь особенно трудным. Осознав это, стараются пока об этом вопросе не думать, отложить его в сторону. Но все-таки даже и для таких людей вопрос этот не утрачивает своей центральности.

Между тем такое отношение к вопросу о форме правления совершенно неправильно. Оно лишь отчасти оправдывается тем, что с идеей монархии и с идеей республики ассоциируются у каждого разные комплексы эмоций, лично-биографические воспоминания о разных переживаниях, не только религиозных, эстетических или бытовых, но даже почти физиологических: так, для многих — особенно военных — с монархией связаны воспоминания о параде в высочайшем присутствии, в этих воспоминаниях патриотический подъем и чисто эстетическое оценивание красоты зрелища перемешаны с ощущением физиологического напряженного волнения, сердцебиения, захвата дыхания и т.д. Эти-то субъективные комплексы воспоминаний и ассоциаций и придают идеям монархии и республики их особую эмоциональную окраску, превращают эти идеи в эмоциональные центры или узлы, порой настолько мощные, что у иных импульсивных, мало размышляющих, но сильно чувствующих людей именно эти эмоциональные центры и управляют всем политическим сознанием. Конечно, всякий политик должен учитывать роль и значение эмоциональных факторов — и потому-то каждая власть, каждый режим стремится путем всевозможных торжеств, парадов и проч. создавать в сознании граждан ярко эмоциональные комплексы воспоминаний, ассоциированных с данным режимом. Но все же значение этого фактора не следует переоценивать, и при выработке системы политических воззрений ко всем вопросам, в том числе и к вопросу о форме правления, следует подходить трезво, т.е. по возможности выключив всякий привходящий эмоциональный элемент.

Если подойти к вопросу о монархии и о республике именно трезво, без эмоциональности, то сразу становится ясным, что вопрос этот отнюдь не является центральным. В самом деле, так как существовала некогда (в Польше до раздела, например) выборная монархия, а с другой стороны, существуют и такие республики, в которых президент может переизбираться неограниченное число раз (например, Чехословакия), то разница между монархией и республикой практически сводится, строго говоря, лишь к тому, что в монархии функции главы государства бессрочные, тогда как в республике эти функции присущи данному лицу только в течение определенного срока, по истечении которого они могут (но не непременно должны) перейти и к другому лицу. Совершенно ясно, что это различие не настолько существенно, чтобы можно было положить его в основу деления политических систем. И теоретически и практически важно не то, срочны ли или бессрочны обязанности и функции главы государства, а то, каковы именно эти обязанности и функции. Да и этот вопрос, в конце концов, не самый существенный.

Война и революция (сначала русская, потом и другие) поставили перед миром целый ряд новых проблем. Жизнь взвихрена и перевернута до основания. И по сравнению с глубиной и радикальностью тех проблем, которые стоят на очереди, вопрос о монархии и республике оказывается малосущественным. А главное — вопрос этот лишен самостоятельного значения. Решение его зависит от решения других вопросов. Это надо твердо сознать: форма правления есть производное других факторов, и решению подлежит не вопрос о форме правления, а целый ряд других, гораздо более основных вопросов.

II

Взгляд на государственно организованное человеческое общество как на живое органическое единство предполагает существование в этом обществе особого правящего слоя, т.е. совокупности людей, фактически определяющих и направляющих политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общественно-государственного целого. А в среде этого правящего слоя в свою очередь можно всегда ясно выделить некоторый государственный (правительственный) актив. Как правящий слой вообще, так и государственный актив отбираются из общей массы данной общественно-государственной среды по какому-нибудь определенному признаку, но признак этот не во всех государствах один и тот же; в одних этот признак — имущественный, в других — генеалогический и т.д. Вот этот-то признак, по которому в данном государстве отбирается правящий слой и правительственный актив, и является наиболее существенным и основным для характеристики данного государства. Ибо этот признак определяет собой не только политическую, экономическую и социальную, но и культурную физиономию данного государства. Так, строй геронтократический (геронтократия — правление стариков), т.е. такой, при котором правящий слой и правительственный актив отбирают исключительно по возрастному признаку, предполагает совершенно определенный тип политической, экономической и культурной физиономии общественно-государственного целого: при другом типе культуры, политики и экономики геронтократический строй был бы немыслим. Точно так же обстоит дело и с другими типами отбора правящего слоя: каждому из этих типов соответствует определенный тип политического, экономического, социального и культурного уклада, и с переменой принципа отбора правящего слоя соответственно меняется и вся политическая, экономическая, социальная и культурная физиономия государства*.

______________________

* Со строго научной точки зрения можно только констатировать наличие такой функциональной связи между определенным типом отбора правящего слоя и определенным типом культуры, хозяйства, политического устройства и т.д. Обусловлен ли данный тип отбора данным типом культуры или, наоборот, данный тип культуры обусловлен данным типом отбора — это вопрос, который со строго научной точки зрения разрешен быть не может

______________________

Именно типы отбора правящего слоя, а вовсе не типы формы правления существенно важны для характеристики государства. Аристократическая республика более похожа на аристократическую монархию, чем на республику демократическую; точно так же и демократическая монархия ближе к демократической республике, чем к монархии аристократической. Существенно важно во всех этих случаях не различие между монархией и республикой, а различие между аристократическим и демократическим строем, т.е. между двумя типами правящего слоя.

Однако, несмотря на то что с одним и тем же типом отбора правящего слоя могут сочетаться разные формы правления, тем не менее между типом отбора, с одной стороны, и формой правления — с другой, существует известная функциональная связь. Каждый тип отбора правящего слоя предполагает особую форму правления, которая для него является наиболее нормальной и естественной: это не исключает возможности сочетания и с другими формами правления, но все же предполагает постоянное тяготение к одной определенной форме правления. Эта нормальная форма правления, к которой данное государство тяготеет или которую оно уже осуществило, является, таким образом, зависимой, производной от данного типа отбора правящего слоя.

III

Практически в пределах мира европейской цивилизации приходится иметь дело с двумя основными типами отбора правящего слоя — аристократическим (военно-аристократическим и бюрократическо-аристократическим) и демократическим (плутократическо-демократическим). При аристократическом строе правящий слой отбирается по признаку генеалогическому, по знатности происхождения. Строю этому соответствуют определенные типичные формы социального уклада (например, хозяйственная автономность и политическая бесправность всех сословий, кроме аристократического, и т.д.), особый тип культуры, но, конечно, и определенный тип политического устройства. Можно сказать, что нормальной и естественной формой правления при аристократическом строе является монархия. Естественностью и нормальностью сочетания аристократического строя с монархией объясняется и то, что оба эти фактора друг друга взаимно поддерживают и дополняют. Только при этом сочетании оказываются в наиболее полной форме осуществимыми все характерные для аристократического строя культурные особенности. Ибо существенно важным признаком аристократическо-монархического государства является, с одной стороны, изящество и внешний блеск культуры, с другой — то, что эта культура нормируется и распространяется сверху и из центра: естественным центральным очагом культуры является двор монарха: туда сходятся, туда тянутся творцы культуры, и там, получив признание, культурные ценности через придворную среду, через столичную и провинциальную аристократию расходятся по всей стране.

Демократический строй представляет совсем иной тип отбора правящего слоя. Формально отбор этот производится по признаку отражения общественного мнения и получения общественного доверия: т.е. к правящему слою принадлежит всякий, кому известное (сравнительно значительное) число лиц данной местности при помощи голосования доверяет отражать мнения этой группы лиц. Но фактически дело обстоит, конечно, иначе. Правящий слой при демократическом строе состоит из людей, профессия которых состоит не столько в улавливании и отражении фактического общественного мнения разных групп граждан, сколько в том, чтобы внушать этим группам граждан разные мысли и желания под видом мнения самих этих граждан. Сюда, следовательно, входят активные члены партий, руководители разных профессиональных организаций, журналисты, профессиональные ораторы и, наконец, столь же профессиональные депутаты. Весь этот слой представляет собой нечто довольно однородное (несмотря на обязательную, вызванную самой техникой политической жизни многопартийность), так что всякий новый человек, вступивший в эту среду, либо ею ассимилируется, либо извергается вон. Демократический строй, обычно соединяющийся с плутократическим, предполагает не только особый экономический строй и целый ряд специфических политических институтов, но также и известные особенности культуры. Характерным для этого строя является государственный минимализм, т.е. невмешательство государства в большинство отраслей культуры и быта, откуда — кажущаяся независимость и автономность всех этих отраслей (например, свобода науки, свобода искусства, свобода производства и т.д. и т.д.)*. Не подлежит сомнению, что наиболее естественной и нормальной формой правления при демократическом строе является республика, при которой демократический строй оказывается наиболее последовательно выраженным в сфере политической и культурно-политической.

______________________

* Независимость и автономность здесь, конечно, только призрачные, ибо все стороны жизни национального целого неразрывно связаны друг с другом и взаимно друг друга обусловливают. Кроме того, культура сама требует того, чтобы ее организовали в систему. Там, где государство не выполняет этого требования, роль организатора системы культуры берет на себя какой-нибудь иной фактор: в демократическом строе (обычно соединяющемся с плутократическим) такими факторами являются частный капитал и пресса.

______________________

IV

В современных странах европейской (романо-германской) цивилизации безраздельно господствует демократический (большей частью плутократическо-демократический) строй. И потому естественной формой правления для всех этих стран является республика. В тех странах, в которых еще имеется монархия, она держится как простой пережиток прошлого, по существу бессмысленный и ненужный, но в то же время безобидный, никому не мешающий, а потому до поры до времени неупраздняемый. Можно сказать, что в современных европейских монархиях монархи только терпятся. Но фактически ни в одной из этих стран не имеют ни настоящей власти, ни настоящего престижа. Последнее особенно характерно и особенно бросается в глаза. Именно благодаря отсутствию настоящего престижа монарх и его двор утратили способность влиять хотя бы только на внешние формы быта и культуры и вынуждены плестись в хвосте у цивилизации во всех отношениях. Прежде все старались причесываться и одеваться так, как это было принято при дворе, или даже так, как это делают члены царствующего дома. Теперь как раз наоборот, члены царствующего дома стараются в отношении моды «не отставать» от «всех», равняются «по большинству»: королевы и принцессы носят стриженые волосы, потому что теперь «все так носят». Короли и принцы одеваются так, как предписано модным журналом. В быте, в обращении с людьми, в своих вкусах, убеждениях и интересах монархи и их родичи стараются ничем не отличаться от массы: они боятся показаться слишком старомодными, а за фактической невозможностью (следствие отсутствия престижа) создавать новую моду и задавать тон они вынуждены подчиняться чужой моде. Все это, конечно, совершенно естественно при демократическом строе, но в то же время глубоко противоестественно для монархии, как таковой: двор утрачивает не только политическое, но и культурное значение и, следовательно, становится просто ненужным. Таким образом, в современном мире европейской (романо-германской) цивилизации монархия пережила себя. И конечно, причиной этого является то, что аристократический строй сменился демократическим или гагутократическо-демократическим, для которого естественной формой правления является не монархия, а республика. Однако отнюдь не следует думать, будто республика в современном «цивилизованном мире» была, в противоположность монархии, вполне жизненной и современной формой правления. Дело в том, что демократический строй, явившийся на смену аристократическому, сам уже проявляет, хотя еще и не повсюду, признаки обветшания и разложения. «Кризис парламентаризма» и «кризис демократии» — факты, не подлежащие сомнению, как бы ни закрывали на них глаза ветераны либерализма. Для действительно современного человека вся демократическая фразеология является таким же пережитком старины, как и традиции аристократическо-бюрократического государства. В народных массах престиж демократического строя все более подрывается, а местами узко подорван не меньше, чем престиж монархии. Таким образом, ни аристократический строй, ни строй демократический с его разновидностью, плутократическо-демократическим строем, не являются вполне живыми: аристократический строй умер, сохраняется только в виде пережитка, а демократический если не вполне умер, то близок к смерти. Мы живем в эпоху создания нового типа отбора правящего слоя, а, следовательно, и в эпоху создания нового типа государства с совершенно новым политическим, экономическим, социальным, культурным и бытовым укладом.

V

Тот новый тип отбора правящего слоя, который ныне выковывается жизнью и призван прийти на смену как аристократии, так и демократии, может быть обозначен как идеократия, идеократический строй. При этом строе правящий слой состоит из людей, объединенных миросозерцанием*.

______________________

* Следует оговориться, что при идеократическом строе общность миросозерцания является основным и первичным признаком, по которому производится отбор правящего слоя. При других типах отбора общность миросозерцания тоже наличествует (например, при аристократическом строе члены правящего слоя всегда имеют общее миросозерцание, и даже при демократическом строе члены правящего слоя, несмотря на свою существенную разнопартийность, в каких-то элементах миросозерцания друг с другом сходятся), но является не основным, а вторичным и производным признаком.

______________________

Строй этот в странах европейской цивилизации до самого последнего времени не был известен. Но тем не менее можно с уверенностью сказать, что это строй ближайшего будущего. Жизнь сама подсказывает его, идет к нему. Самая крупная революция послевоенного времени — революция русская — и гораздо менее крупная, но все же наиболее значительная из всех собственно европейских послевоенных революций — революция итальянская, обе привели к созданию идеократического строя, хотя и очень несовершенного. При этом ошибочно было бы считать это результатом случайности или отражением определенной стадии революции. Правда, захват власти группой фактических приверженцев какой-нибудь идеи является почти необходимым моментом всякой крупной революции. Но в революциях русской и итальянской характерен не этот захват власти, а тот факт, что все государственное строительство стихийно направляется в сторону создания особых политических форм, соответствующих принципу идеократии и долженствующих укрепить идеократический строй (независимо от содержания самой «идеи-правительницы»): «единая и единственная партия» становится государственным учреждением, официально или неофициально введенным в конституцию, и без этого учреждения государственный механизм уже не может действовать.

Характерным для настоящего момента — момента преддверия подлинной идеократии — является то обстоятельство, что силы, созидающие формы для грядущего идеократического строя, поступают в этом отношении почти бессознательно и, во всяком случае, не отдают тебе ясного отчета в существе происходящего. В Италии сущность идеократии заслонена культом личности Муссолини и голым организационизмом; благодаря этому фашизм не создает стройной миросозерцательной системы, даже как будто боится создавать ее, оправдываясь тем, что исходит не из теории, и из фактов, и в результате основная идея фашизма становится малосодержательной, сводится почти исключительно к обожествлению итальянской нации, к голому самоутверждению этой нации как биологической особи; таким образом, здесь трудно говорить об общности миросозерцания, объединяющей членов государственного актива, а скорее приходится говорить об общности эмоций. В СССР общность миросозерцания у государственного актива (коммунистов) имеется, но тем не менее положение оказывается прямо-таки парадоксальным: партия, фактически выполняющая функции идеократического отбора, теоретически отрицает автономность идейного начала, а следовательно, и самую возможность идеократии и потому вынуждена лгать и притворяться, будто правящим слоем является вовсе не она, а пролетариат; фактически будучи единственной, эта партия продолжает клокотать пафосом борьбы, столь характерным для многопартийного демократического строя, и для оправдания этого пафоса вынуждена сама создавать себе объекты борьбы и т.д. Словом, ни в Италии, ни в СССР проблема идеократического строя не осознана, а потому и сам идеократический строй в этих странах осуществлен не полно и не только не совершенно, но в некоторых отношениях прямо даже превратно. И фашизм, и коммунизм — лжеидеократии. Настоящая идеократия еще не появилась, но не замедлит появиться. Пока же сама жизнь в лжеидеократических странах создает для этой настоящей идеократии политические, экономические и бытовые формы и условия.

VI

Всесторонняя разработка теории идеократического государства является неотложной задачей современности. При этом надо помнить, что в тех двух странах, в которых ныне как будто нечто похожее на идеократию уже существует и создаются соответствующие формы жизни — именно в Италии и в СССР, — все-таки о настоящей идеократии говорить еще нельзя. Поэтому при разработке теории идеократического государства не следует привязываться к фактам и к опыту названных двух стран: надо исходить из анализа самих понятий, лежащих в основе идеократии, а полученные таким путем выводы помогут разобраться в том, насколько то или иное явление русского коммунизма или итальянского фашизма должно быть признано осуществлением или, наоборот, извращением идеократического строя.

Можно уже сейчас, правда, лишь в очень общей форме, определить основные черты политической, экономической и культурной физиономии грядущего идеократического государства. Так, можно с уверенностью сказать, что идеократическому строю соответствует известный государственный максимализм, активное руководящее участие государства в хозяйственной жизни и развитии культуры, — в чем идеократический строй принципиально отличается от демократического, связанного с государственным минимализмом и невмешательством в хозяйство и культуру. Вследствие именно этого своего государственного максимализма идеократический строй требует, чтобы власть, с одной стороны, была чрезвычайно сильной, но с другой — чрезвычайно близко стояла к населению; в идеократическом государстве широко должно применяться выборное начало и участие общественных организаций в государственном строительстве, но в то же время должно происходить усиленное огосударствление общественных организаций. Самая техника выборов и функционирования выборных учреждений при идеократическом строе не менее (может быть, даже более) развита, чем при строе демократическом, но основана на совершенно иных принципах — ибо демократический строй предполагает многопартийность, а идеократический строй ее исключает*. Сообразно с этим изменяется и самое понятие партии, которая становится сочетанием государственно-идеологической организации с корпорацией правящего слоя...

______________________

* Следует особенно подчеркнуть, что отвержение многопартийности вовсе не означает простого насильственного подавления всех инакомыслящих. Отвержение многопартийности предполагает создание таких политических условий и такой техники выборов и работы выборных учреждений, при которых существование нескольких, взаимно друг с другом борющихся партийных организаций стало бы просто ненужным, нецелесообразным. Проблема эта — чисто техническая и вполне разрешимая. Одним из путей к ее разрешению является профессиональное представительство, упор выборной техники не на отдельного избирателя, а на организованные по деловому принципу группы населения — путь, используемый как в Италии, так и в СССР. Другой путь состоит в выделении некоторых сфер законодательства в ведение специальных выборных учреждений, состоящих из делегатов только непосредственно заинтересованных групп населения и т.д.

______________________

В пределах настоящей статьи невозможно обрисовать, хотя бы в общих чертах, те особенности идеократического строя, которые уже сейчас выясняются при внимательном теоретическом анализе. Сказанного выше достаточно, чтобы дать представление о том, что идеократический строй есть строй совершенно особый, в корне отличный как от демократического, так и от аристократического. Своеобразие этого строя будет тем больше, чем полнее и совершеннее этот строй будет воплощаться в жизни: современные ущербленные и искаженные воплощения идеократического строя в Италии и в СССР, не представляют еще идеократии в ее чистом виде, а потому и несвободны от чуждых идеократическому строю неизжитых элементов и обломков иного строя (особенно строя демократического). Грядущий, подлинно идеократический строй, очищенный от всяких чуждых ему элементов, явит совершенно новые, небывалые формы политической, экономической и социальной жизни, быта и культуры...

VII

Перед проблемами, встающими в связи с созданием идеократического строя, проблема формы правления бледнеет и теряет всякую остроту. В самом деле, разве не малосущественно для фашистской Италии, что она есть монархия. Ведь фактическим главой государства — притом с атрибутами чуть ли не восточного деспота — является Муссолини. По конституции Муссолини — премьер-министр, Ленин, по советской конституции, был тоже вроде премьер-министра, председателем Совнаркома; но это не важно, ибо, хотя в настоящее время председателем Совнаркома является Рыков, роль фактического высшего распорядителя судьбами государства играет не он, а Сталин. В этом сказывается особенность идеократического строя. Строй этот тяготеет к наделению высшей властью лидера «единой и единственной партии», причем сама эта власть и лидерство основаны не на выборах и не на наследстве, а на фактическом престиже данного лидера в партийных кругах и на тех отношениях, которые у него складываются с другими лидерами той же единственной партии. Можно сказать, что в идеократическом государстве государственный правительственный актив состоит из сплоченных в сильную и внутренне дисциплинированную организацию членов единой и единственной партии; поскольку эта партия возглавляется советом вождей (политбюро, ЦК и т.д. и т.д.), этот совет и является фактическим возглавителем государства; если же один из вождей — членов упомянутого совета — пользуется большим по сравнению с другими престижем и влиянием, то он оказывается фактическим главой государства. Существует ли наряду с этим фактическим возглавлением и другое, конституционное, и является ли оно наследственным или выборным — все это при идеократическом строе совсем второстепенно и несущественно.

Возникает вопрос, насколько идеократический строй можно считать прочным, стабильным и не является ли этот строй переходным. Отвечать на такие вопросы, конечно, невозможно, ибо это уже относится к области гаданий и предсказаний. В конце концов, всякий строй можно рассматривать как переходный. По всей вероятности, и идеократический строй со временем сменится каким-то другим. Но этот другой строй, который придет на смену идеократическому, конечно, не будет тождествен ни с прежним демократическим, ни с прежним аристократическим, а будет совсем новым; каким именно — этого мы не знаем и знать не можем. Но, во всяком случае, реки вспять не текут, и история назад не идет. Что же касается формы правления, то из того фактического положения, которое мы выше охарактеризовали как типичное для идеократического строя, со временем может развиться либо особого рода монархия, либо особого рода республика. Как на историческую аналогию можно сослаться на халифат, который при первых халифах очень близко подходил к типу идеократического государства (хотя, конечно, отнюдь не совпадал с этим типом), а со временем обратился в наследственную монархию.

Но все эти проблемы в настоящее время не актуальны. Надо сначала создавать настоящую идеократию, очищенную от посторонних примесей. Перед нами, русскими, стоит великая задача заменить теперешнюю лжеидеократию коммунизма идеократией истинной. Задача эта требует громадной и напряженной работы — организационной, практической и теоретической. К этой-то работе евразийство и призывает.


Впервые опубликовано: Евразийская хроника. Париж. 1927. Вып. 8. С. 3—9.

Николай Сергеевич Трубецкой (1890—1938) — русский лингвист, философ, публицист, этнограф и историк.


На главную

Произведения Н.С. Трубецкого

Монастыри и храмы Северо-запада